Секрет Юлиана Отступника

Глава 14

К завтраку в номер подали булочки, желе, сыр и тонко нарезанную колбасу. Вместе с едой на подносе лежал и свежий номер «Франкфуртер альгемайне цайтунг». Лэнг стал наливать кофе, а Герт взяла газету и ахнула:

— Mein Gott!

Лэнг облился горячим кофе, но даже не заметил этого, уставившись на первую полосу, где красовались его портрет и крупная надпись: «Убежавший из аэропорта преступник опознан как американский адвокат и бизнесмен».

Герт крутила головой, как будто опасалась, что кто-то может даже сейчас наблюдать за ними.

— Откуда они взяли фотографию?

— Чертовщина! — Лэнг спрыгнул с кровати и принялся вытирать салфеткой колени, облитые горячим кофе. Потом взял газету и уставился на фотографию с хорошо различимым «зерном». — Может быть, пересняли с записи камеры слежения?

— Вряд ли, если, конечно, у тебя нет привычки, улыбаясь, позировать перед телекамерами, — отозвалась Герт. — Да ты здесь и выглядишь гораздо моложе.

— Да не омрачит ревность твой суд, — назидательно произнес Лэнг, не отрывая глаз от газеты. — Я готов поклясться, что эта фотография взята из моего послужного досье Управления.

Герт, не слезая с кровати, поднялась на колени и заглянула ему через плечо.

— Вполне возможно. Помнишь, кое-кто сумел заломать…

— Взломать.

— Взломать базу Управления и добыть твою фотографию. Всего год назад, в Лондоне.

— Откуда франкфуртские полицейские могли узнать, что в Управлении есть мой снимок?

Герт задумалась лишь на мгновение.

— А тот полицейский детектив из Атланты, чернокожий… Он тебя очень сильно не любит.

— Морз? Он любит меня, как родного брата. Просто прикидывается, чтобы было интереснее.

Она покачала головой.

— Ты можешь хоть немного побыть серьезным? По этой фотографии тебя легко узнать. Морзу известно, что ты работал в Управлении?

— Он еще в прошлом году выяснил, что я не служил во флоте, как сказал ему вначале.

Герт кивнула.

— Поскольку ты любезно снабдил франкфуртскую полицию своим именем и адресом, ей могло прийти в голову связаться с полицией Атланты.

«И как она умудряется указывать на очевидные факты самым неприятным образом?» — подумал Лэнг, но вслух лишь коротко произнес:

— И что?

— Этот парень, Морз, мог сказать им, что ты работал в Управлении…

— Если он это знал, что маловероятно.

Герт продолжала, будто ее и не перебивали:

— …И франкфуртская полиция могла затребовать твою фотографию, чтобы опубликовать ее в газете для опознания.

Увидев свой портрет на первой полосе известной газеты, Лэнг не на шутку разволновался. После такого вряд ли можно рассчитывать на приятное дневное времяпрепровождение, если только ты не знаменитость или политик, которые только радуются, завидев ожидающую у подъезда съемочную группу программы «60 минут».

— Полагаю, такое в принципе возможно, — нехотя согласился он. — Но ведь ты лучше меня знаешь: Управление не заставишь даже признать, что кто-то на него работал, тем более выдать фотографию из личного досье.

Герт оставалось только кивнуть.

— Да, ты прав, конечно. Тем более непонятно, откуда она взялась у них.

Лэнг поднес газету почти вплотную к глазам.

— Это мог быть и рисунок, если, конечно, у копа хорошая память. Он ведь успел только мельком взглянуть на меня, прежде чем я врезал ему локтем в скулу и смылся. Остается рассчитывать на то, что портрет слишком плох для того, чтобы меня можно было точно опознать. Может быть, после встречи с Блюхером ты попросишь Риверса оказать нам еще одну услугу и заменить фотографию на моем паспорте, прибавить туда усы и что-нибудь еще в этом роде?

— Я? — переспросила Герт, прижав руку к груди. — Почему бы тебе самому не попросить его?

— Так ведь не мою же блузку он вчера пытался прожечь взглядом.

Через час Герт и Лэнг карабкались по извилистой дорожке к возвышавшемуся над городом замку. В начале XVIII века он сгорел от удара молнии, восстановлен не был, и сейчас представлял собой лишь руины, однако прежде, в течение полутысячелетия начиная с XIII века, здесь жили многие поколения королей и курфюрстов из династии Виттельсбахов. И потому в его облике, как в некоем подобии архитектурного шведского стола, громоздились остатки башен, зубчатых стен и контрфорсов, в которых явственно проглядывались самые разные стили: романский, готика, Ренессанс и, естественно, немецкий маньеризм. Внизу раскинулись красные крыши городских домов, столпившихся вокруг собора, как цыплята вокруг курицы.

Пара устроилась на скамейке под дубом, украшавшим двор — с первого взгляда казалось, что и дуб и двор были практически ровесниками, — и принялась рассматривать орду японских туристов, которые под руководством вооруженного зонтиком гида рассматривали и фотографировали все вокруг. Школьники из куда менее организованной группы, весело перекликаясь, карабкались по руинам; несомненно, возможность вырваться лишний раз из школы радовала их куда больше, чем урок истории.

Лэнг посмотрел на часы.

— Десять тридцать. Блюхер опаздывает.

Герт нисколько не беспокоилась.

— Что ты хочешь от старика? Ему не так легко сюда забраться.

Но в одиннадцать даже ссылка на возраст Блюхера не казалась им достаточным оправданием. Герт вынула из сумки «блэкберри» и набрала его домашний номер, но услышала лишь автоответчик.

Лэнг поднялся и отряхнул слегка запылившиеся брюки.

— Оставайся здесь. Если он появится — позвонишь. — Достав бумажник, он вынул оттуда лист бумаги. — Вчера вечером он дал мне свой адрес. Загляну к нему домой.

Профессор жил в районе, застроенном рассчитанными на две семьи двухэтажными домами с черепичными крышами и цветами в горшках на каждом окне. Судя по отсутствию деревьев, постройки здесь возвели недавно. Возле дома, нужного Лэнгу, на дороге, проходившей мимо ухоженной лужайки, стоял старый, но блестевший отполированной краской «Фольксваген»-«жук».

Лэнг припарковал арендованный автомобиль и позвонил в дверь. Раз, потом второй, потом третий и, не дождавшись никакого ответа, резко постучал костяшками пальцев по дубовой двери. Неожиданно она распахнулась.

Лэнг заглянул внутрь и сразу почувствовал неприятный спазм в животе. Вряд ли даже в этом тихом районе у людей было в обычае оставлять незапертыми входные двери в свои дома.

— Герр доктор Блюхер? — негромко крикнул Лэнг, стоя возле двери. — Кто-нибудь есть дома?

Тишина.

Лэнг осторожно толкнул дверь и вошел.

Сразу за дверью оказалась маленькая гостиная с непритязательной мебелью и небольшим пианино. Справа располагался камин, окаймленный панелью из темного дерева. Слева проем без двери соединял гостиную с кухней, она же столовая. Все, что пока что попалось на глаза Лэнгу, выглядело совершенно безлико, стерильно, словно макет квартиры на какой-то выставке. То ли герр доктор здесь почти не бывал, то ли он был близким родственником той леди, которая рекламирует на телевидении чистящие средства «Тай-ди-бол».

Дверь из кухни открывалась в крошечный дворик, предназначенный, судя по свежевскопанным грядкам и компостной куче возле дома, для выращивания овощей. Деревянный забор мог служить преградой для кроликов, но был недостаточно высок для того, чтобы скрыть огород от взоров обитателей вторых этажей соседних домов.

Лэнг вернулся в дом и снова позвал профессора — с тем же результатом.

Заранее страшась того, что ему, возможно, предстояло найти, он вступил на лестницу, выходившую на второй этаж ровно посередине просторного коридора; в обоих концах имелись двери. Лэнг бесшумно направился к одной из них. Спальня оказалась столь же непримечательна и опрятна, как и гостиная. За приоткрытой дверцей гардероба виднелись старомодные, но тщательно отутюженные костюмы. На полу ровным строем стояла обувь.

Полная тишина, царившая в доме, действовала на нервы. Не скрипела ни одна половица, не гудело ни в одной трубе. Даже тиканья часов не было слышно. Можно было подумать, что дом существует сам по себе, в какой-то собственной вселенной.

Лэнг повернулся и прошел по коридорчику в обратную сторону, миновав по дороге ванную, тоже сиявшую чистотой.

Противоположная комната, как Лэнг разглядел еще из коридора, служила кабинетом. Одну стену полностью загораживали полки с книгами. Осторожно толкнув приоткрытую дверь, Лэнг увидел стол — обычный, не письменный; на нем стоял монитор и были навалены бумаги и книги. Этот хаос сильно контрастировал с царившим в доме порядком. Лэнг открыл дверь пошире. Бумаги были рассыпаны по полу, покрывали смятый ковер. Содержимое выпотрошенных папок валялось на полках, двух стульях — повсюду.

Лэнг распахнул дверь полностью и обнаружил профессора.

Блюхер, втиснутый в угол за дверью, уставился в потолок остановившимися глазами, сжимая в руке очки. Лицо его искажала гримаса панического ужаса, как будто он точно знал, что с ним случится.

Нисколько не сомневаясь в том, что Блюхер мертв, Лэнг все же переступил через вытянутые ноги, присел на корточки, положил руку на голову убитому и повернул ее. Если бы даже у него и оставались хоть малейшие сомнения насчет участи жертвы, то при виде маленького красного отверстия точно там, где череп соединяется с позвоночником, им уже не оставалось места. Слабый запах кордита и сожженных волос, а также отчетливо видимые синеватые точки вокруг раны сказали Лэнгу, что дуло находилось в считаных дюймах от места, куда вошла пуля. Убийство-казнь, произведенное из малокалиберного пистолета; звук выстрела легко погасит любой глушитель.

Точно так же было с Доном Хаффом.

И по той же самой причине.

Судя по тому, что крови на полу было совсем немного и она уже свернулась, а тело успело остыть, Блюхер был мертв уже довольно давно — возможно, с минувшего вечера. Лэнг очень жалел, что не может вспомнить, что же рассказывали по этому поводу на Ферме. Через какое время возникает rigor mortis[25]? Через какое заканчивается?

«Какая разница? — спросил он сам себя. — Мертв — значит, мертв».

Куда важнее было, то, что убитый намеревался показать ему. Могли ли остаться здесь эти злосчастные бумаги? Лэнг посмотрел на учиненный в комнате разгром. Наверняка кто-то здесь что-то искал.

Он выпрямился и замер, не зная, с чего начать.

— Герр доктор Блюхер?

Голос донесся снизу.

Взглянув в окно, Лэнг увидел полицейский автомобиль. Несомненно, кто-то из добропорядочных соседей заметил открытую дверь и оповестил власти.

Присутствие на месте убийства беглеца, учинившего страшный дебош в аэропорту, чей портрет только что был опубликован в газете, наверняка навело бы полицейских на одну-единственную, напрашивающуюся сама собой мысль: это убийца. И неважно, что назавтра судебно-медицинская экспертиза покажет, что убийство совершено гораздо раньше, чем Лэнг появился здесь. Если возникнет необходимость, он объяснится, но позже. А сейчас ему необходимо исчезнуть.

Еще раз оглянувшись по сторонам, Рейлли убедился в том, что лестница в доме была только одна — та самая, что вела в гостиную, откуда доносились голоса приехавших полицейских.

Подавив в себе нарастающую панику, Лэнг медленно, стараясь двигаться беззвучно, подошел к окну, на котором не было занавесок. Разобравшись за секунду-другую, как действует оконная защелка, он распахнул створки. Внизу, в футах в десяти-двенадцати, располагалась компостная куча.

Лэнгу оставалось радоваться, что он не на какой-нибудь ферме, где компост состоял бы не только из преющей травы и ботвы прошлогодних овощей. Перевалившись через подоконник и держась одной рукой, другой он подтолкнул створки окна, чтобы они закрылись. Не совсем, конечно, но, по крайней мере, так, чтобы полицейские не обратили бы в первую же секунду внимания на то, что в комнате, где произошло убийство, открыто окно. Если повезет, они вообще этого не заметят. Впрочем, если они додумаются посыпать подоконник порошком, то найдут отпечатки. Но с этим уже ничего нельзя было поделать.

Лэнг разжал пальцы и приземлился на мягко спружинивший компост. Отряхиваясь, он поднял голову и увидел в окне второго этажа соседнего дома лицо человека, уставившегося на него с раскрытым от изумления ртом. Под аккомпанемент громких и испуганных криков Лэнг бросился к калитке.

Когда он свернул за угол, полицейские уже выходили из парадной двери дома профессора.

— Schnell! Ег hat da gelaufen![26] — воскликнул Лэнг, указывая направо.

Он решил положиться на известную теорию, основывающуюся на том, что немцы должны выполнять любую команду, если только она отдается громко и уверенно. Но в данном случае теория подтвердилась только наполовину. Один полицейский рванулся в указанном Лэнгом направлении; второй же остановился и, прищурившись, не давая Лэнгу пройти к автомобилю, внимательно всмотрелся в его лицо. Можно было не сомневаться, что он сравнивал стоявшего перед ним мужчину с фотографией, опубликованной в утренней газете.

— Кто вы такой и что вы делали в доме герра профессора? — спросил по-английски полицейский, взявшись за кобуру.

Значит, распознал в Лэнге американца. Вероятно, нужно было скомандовать сухо, будто сплевывая слова, а Лэнг грозно зарычал.

Впрочем, Лэнг не стал задумываться над недостатками своей лингвистической подготовки. Он выхватил «глок» и прицелился в голову немца раньше, чем тот успел открыть кобуру.

— Так и держите правую руку. Левую руку заведите за спину, достаньте пистолет двумя пальцами за рукоять и киньте как можно дальше.

Полицейскому, судя по всему, не понравилось выражение лица американца — он беспрекословно повиновался.

— Умница! Теперь бросьте туда же рацию.

Рация описала в воздухе дугу и шлепнулась где-то за спиной Лэнга, за забором.

Поглядывая искоса в ту сторону, куда убежал второй полицейский, Рейлли провел своего пленника к его автомобилю, одним движением разорвал провод встроенной рации и приковал беднягу наручниками к рулевому колесу. Взглянув под «торпеду», он обнаружил рукоять замка капота; открыв мотор, сорвал крышку распределителя и отправил ее вслед за рацией и оружием. После этого спокойно сел в свою машину и уехал в направлении, противоположном тому, куда был отправлен первый полицейский.

На обратном пути в гостиницу он остановился возле аптеки, обозначенной вывеской, изображавшей ступку и пестик, и купил краску для волос, ватные шарики, ортопедический корсет и оправу для очков с простыми стеклами. Чуть дальше, в другом магазине, он приобрел смену одежды, оставшейся в аэропорту, — мешковатые немецкие джинсы, какие не стал бы носить ни один ковбой из тех, кого он когда-либо видел, и итальянскую трикотажную рубашку. Особенно внимательно он выбирал сандалии и черные носки, стараясь как можно больше походить на среднестатистического европейца.

Теперь любой, кто ищет американца Лэнгфорда Рейлли, увидит белокурого немного толстощекого мужчину, одетого в обычную европейскую повседневную одежду. Он больше не будет походить на фото в паспорте, но это ничего не значит до тех пор, пока он находится в Европе. «Общий рынок», по сути, отменил границы между его участниками.

Когда Лэнг возвращался к автомобилю, мимо с воем сирен промчались, направляясь в ту сторону, где остался дом Блюхера, три полицейские машины. Он подумал, что униженному им служителю порядка предстоит непростое объяснение со своим начальством.

Когда Герт вернулась в гостиницу, Лэнг красил в ванной волосы.

— Неужели герру профессору не подошло ничего из этих вещей? — осведомилась Герт, увидев разложенные на кровати покупки.

Лэнг поднял глаза на ее отражение в зеркале.

— Лучше бы тебе не бросать нынешнюю работу. Комик из тебя не получится.

Она непонимающе взглянула на его лицо в зеркале; пришлось все объяснить.

— Блюхер мертв. Убит точно так же, как и Дон. Пока я находился в доме, заявились полицейские. Я оставил одного из них пристегнутым наручниками к баранке его машины.

Герт, похоже, не слишком удивилась. Конфликты с полицией уже входили у Лэнга в привычку.

— А остальные?

— Только один. Он гонялся за мною где-то в других местах.

Она кивнула, медленно переваривая новость, а потом запустила руку в свою необъятную сумку и вытащила пачку сигарет.

Лэнг отвернулся от зеркала.

— Рано или поздно эта пакость убьет тебя, — страдальчески поморщившись, сказал он, когда Герт чиркнула спичкой.

Она выдохнула струйку голубоватого дыма.

— Не раньше, чем тебя застрелит какой-нибудь полицейский.

Тут крыть было нечем. Туше, как говорят фехтовальщики.

Герт поглядела по сторонам, нашла пепельницу и кинула туда спичку.

— А что-нибудь еще, кроме полиции, тебе удалось найти?

— Кто-то уже хорошенько порылся там, все было засыпано бумагами. А я не успел ничего посмотреть — явилось гестапо.

Герт села на край кровати; в одной руке сигарета, а другой она взяла пепельницу и принялась рассеянно крутить ее.

— Полагаю, нам придется вскоре покинуть Гейдельберг.

Лэнг вернулся к зеркалу, чтобы оценить новый цвет волос.

— Как можно скорее. Пока полицейские не распространили мой портрет еще больше, чем это сделала газета.

— И куда же мы отправимся? Они установят наблюдение во всех аэропортах.

Удовлетворившись увиденным, Лэнг потянулся за имевшимся в ванной феном для волос и, включая его, спросил:

— Как насчет хорошей дальней поездки, скажем, в Монсегюр?

Герт потушила сигарету.

— Почему в Монсегюр? — спросила она, повысив голос, чтобы перекрыть визгливый шум фена.

Лэнг с торчавшими во все стороны волосами повернулся к ней.

— Если мы сможем узнать, что там искал этот тип, Скорцени, то сможем выяснить и то, почему кто-то так жаждет нашей смерти и кем может быть этот кто-то.