Глава 20

Атланта, Джорджия, станция Линдберг («МАРТА»[35]),

через два дня

Когда Лэнг вышел из поезда, организм подсказывал ему, что пора ложиться спать, хотя солнце еще и не думало заходить. Он, конечно, мог поехать на такси, но поезд из аэропорта, как он решил, будет чище, чем такси, и к тому же там ему не придется объясняться с водителем, понимающим только суахили, тутси или какие там еще есть в Африке языки и диалекты. Вероятно, думал Лэнг, городское Бюро такси, придерживаясь тех традиций, позволяющих считать Атланту Меккой для защитников гражданских прав, считали, что требовать от водителей с лицензией знания английского языка будет дискриминацией.

Поднявшись на эскалаторе, Лэнг отыскал водителя, понявшего — по крайней мере, так показалось Лэнгу, — названный адрес «Пичтри-род», и сел на заднее сиденье.

Рейлли не рассчитывал, что его кто-то будет встречать, и, уж конечно, не мог ожидать, что этим займется спецназ.

Едва такси въехало на кольцевую подъездную дорожку возле дома, как сзади возник полицейский автомобиль, а спереди дорогу перегородил полицейский же фургон. Консьерж и соседи Лэнга, испуганно разинув рты, смотрели, как десять человек в бронежилетах, шлемах и куртках с надписями, говорящими об их принадлежности к полиции, ФБР и Службе федерального маршала, нацелили десять пистолетов-пулеметов «ингрэм мак-10» на перепуганного водителя, как будто его пассажиром был сам Усама бен Ладен. Лэнг быстро оглянулся назад — как раз вовремя для того, чтобы увидеть одетого в обычный костюм худощавого чернокожего мужчину, выходившего из третьего автомобиля, не имеющего каких-либо опознавательных знаков.

Ему сразу все стало ясно, Федеративная Республика Германии официально выразила свое неудовольствие его поведением в аэропорту, оформив запрос о выдаче нарушителя.

Подняв руки, он вылез из такси.

— Рад снова встретить вас, детектив.

Морз зловеще усмехнулся и дал знак вооруженным людям.

— Не-ет, мистер Рейлли, уж поверьте, теперь мой черед радоваться. На этот раз вы увязли в неприятностях по самую задницу. У нас, у «кистоунских копов», давно уже лежит международный запрос на ваш арест; мы только ждали, когда вы заявитесь. Ну, а вы, чего и следовало ожидать, вперлись в аэропорт, как к себе домой.

Лэнг мысленно дал себе пинка. Предъявив паспорт иммиграционному контролю, он сразу же избавился от всей маскировки — от очков, ватных тампонов за щеками и корсета. В нем он казался фунтов на двадцать-тридцать тяжелее собственного веса. А одними белокурыми волосами камеры наблюдения не обмануть.

Двое полицейских грубо повернули Лэнга, заломили ему руки за спину и надели на него наручники.

Пока Рейлли обыскивали, он приветливо улыбнулся чернокожему детективу, хотя то, что он сейчас чувствовал по отношению к полицейскому, отнюдь нельзя было назвать дружелюбием и радостью от встречи.

— Я буду вечно благодарен вам за предоставленную возможность совершить еще одну поездку в прекрасную Германию.

Морз кивнул.

— Рад оказать услугу, мистер Рейлли. В городе без вас станет куда спокойнее.

Один из полицейских доложил, держа на ладонях содержимое карманов Лэнга:

— Все чисто. Ключи, бумажник, два «блэкберри».

Морз изобразил удивление.

Два таких дорогих телефона? Зачем вам столько, мистер Рейлли?

— У каждого адвоката должно быть два телефона, чтобы он мог держать по одному у каждого уха. Не могли бы вы попросить ваших громил расплатиться вместо меня за такси?

— На этот счет можете не волноваться. И чемодан ваш вынут, и даже в квартиру вашу его отнесут.

Лэнг про себя порадовался тому, что, избавившись от маскировки, убрал паспорт на имя Коуча в чемодан. Если бы выяснилось, что он путешествовал по фальшивому паспорту, ему пришлось бы не одну неделю, а то и несколько месяцев отбиваться от каверзных вопросов Государственного департамента, Службы безопасности транспорта и целой кучи всяких других бюро, агентств и управлений, о которых он даже и никогда не слышал.

В полицейской машине пахло лизолом и рвотой.

На Гарнет-стрит, немного южнее центра города, находилась тюрьма или, как ее называли на современном политкорректном языке, Центр предварительного содержания задержанных города Атланты. Такое название не соответствовало действительности. Мало того, что там содержали местных негодяев, так еще и федеральное правительство временно арендовало часть помещений для своих собственных постояльцев. Модерновый изогнутый фасад красного кирпича соседствовал с потрепанными бетонными зданиями; оживляли их только многочисленные неоновые вывески многочисленных поручительских контор, занимавшихся освобождением арестованных под залог: «Городская залоговая компания», «АВС залоги», а самым оригинальным среди названий этих контор было «Рожденные свободными — залоги».

Впрочем, новым здание казалось лишь снаружи. Внутри на полах был уже истертый линолеум, на стенах красовались утомительно однообразные надписи, а дезинфектантами пахло так сильно, что у Лэнга выступили на глазах слезы. Он нисколько не удивился тому, что двоим охранникам даже не потребовались ключи. Они спокойно открывали решетчатые двери, хотя, по идее, их следовало держать запертыми на десяток замков. Запоры были давно сломаны обитателями — возможно, теми же самыми, кто выбил половину стекол в забранных изнутри решетками окнах. Вероятно, именно это имел в виду бывший губернатор, когда говорил, что для пенитенциарной системы требуется совсем другой контингент заключенных.

Лэнга заставили раздеться донага, внимательно осмотрели одежду и выдали взамен дорогих замшевых туфель шлепанцы на картонной подошве; вместо брюк и рубашки поло, к которым прицепили бирки, Лэнг получил ярко-оранжевый комбинезон без пояса, рассчитанный на человека куда более массивной комплекции. После этого его руку сковали с ногой и подняли в лифте, провонявшем человеческим потом.

— Эй, — обратился он к одному из двоих надзирателей, — мне ведь можно позвонить по телефону, верно?

Надзиратель, к которому он обращался, высокий мускулистый чернокожий мужчина, даже не оторвал взгляда от дощечки с кнопками этажей.

— Можешь звонить по телефону, сколько хошь. Будет тебе и телефон-автомат в комнате отдыха. Можешь четыре часа в день в телевизор пялиться, в шашки-шахматы играть, журналы читать.

— В общем, прям тебе клуб по интересам, — глумливо добавил второй.

— Телефон-автомат? — переспросил Лэнг. — Так ведь у меня отобрали всю мелочь и вообще все, что было в карманах.

— Отобрали? Вот ведь беда какая, — отозвался, продолжая разглядывать кнопки, высокий.

Оба надзирателя захихикали; по-видимому, это была у них дежурная шутка.

Лэнгу приходилось много раз посещать здесь своих клиентов, но он видел лишь просторные и совершенно безликие комнаты для свиданий, где заключенные могли без помех беседовать со своими адвокатами; никогда еще он не видел изнутри многоэтажных тюремных корпусов с четырехъярусными рядами клеток, выходивших на узкие проходы-мостики. Не имел он представления и о неутихающем гуле, в котором сливались разговоры, крики и проклятия; звук только усиливался здесь, в ограниченном пространстве.

Один надзиратель шел перед Лэнгом, второй — позади. Передний, обритый наголо, вдруг остановился и принялся перебирать ключи на прицепленном к его поясу кольце. Лэнг посмотрел на дверь камеры и сразу заметил, что замок состоял из двух частей — обычного замка, открывавшегося ключом, и электрического, по всей вероятности, встроенного в систему, позволяющую одновременно открывать или запирать все двери в этой части тюрьмы.

С мягким щелчком язычок замка отодвинулся, и один из тюремщиков наклонился, чтобы освободить ноги Лэнга; второй в это время отступил, чтобы заключенный не смог неожиданно наброситься на него. Но вот ноги освобождены, наручники сняты, и Рейлли втолкнули в камеру. За спиной, теперь уже громче, лязгнул запираемый замок.

Камера была футов десяти в длину и столько же в ширину. К одной стене были приделаны двухэтажные нары. Около другой на полу лежали два матраса. Дополняли обстановку железный умывальник с раковиной и унитаз без сиденья. В дальней стене под самым потолком имелось узкое окно; сквозь стекло, мутное от многолетней грязи, слабо пробивался солнечный свет.

В прошлом Лэнг не раз читал о том, как успешно сбежать из тюрьмы. Получалось, будто сделать это не сложнее, чем выехать из какого-нибудь средней руки отеля, вроде «Холидей инн». Однако те, о ком он читал, бежали явно не из этих камер. Один якобы обманул охранника, внушив ему, что перед ним не он, а кто-то совсем другой; еще один просто положил швабру и метлу и вышел через неохраняемую зону. Но своим успехом они были обязаны не состоянию здания, а плохой организации охраны, беспечности надзирателей и вообще бестолковости, царившей в этих тюрьмах.

Впрочем, решил Лэнг, вряд ли он пробудет здесь столько времени, чтобы можно было отыскать слабости в этой системе.

Опустившись на нижнюю койку, он уставился в противоположную стену, но видел перед собой не выщербленную грязную штукатурку, а горы юго-западной Франции, вертолет, превратившийся в шаровую молнию, и дымящееся каменное крошево.

Герт… Ее больше не было.

Невозможно…

Его мысли прервали гудение электронного и лязг механического замков. Подняв голову, Лэнг увидел троих мужчин — один из них был белым, двое других чернокожими, — стоявших перед входом в камеру. Одетые в такие же оранжевые комбинезоны, как и у него, они дождались, пока дверь откроется полностью, а потом одновременно шагнули в камеру.

Плохо представляя себе тюремный этикет, Лэнг поднялся.

Более крупный из двоих чернокожих был обрит наголо, как и тот тюремщик, сопровождавший Лэнга в камеру. Рост его заметно превышал шесть футов, бицепсы угадывались даже сквозь мешковатые рукава комбинезона. Лэнг решил, что он весит побольше двухсот пятидесяти фунтов. Нахмурившись, он разглядывал Лэнга, как покупатель мог бы изучать лошадь.

— Еще одна белая птаха залетела, — сказал он в конце концов, не обращаясь ни к кому из сокамерников.

Лэнг протянул руку.

— Я Лэнг Рейлли.

Чернокожий верзила уставился на руку Лэнга так, будто тот держал в ладони какую-то мерзость.

— Имена здесь даю я. И попробуй только забыть об этом.

Лэнгу, естественно, доводилось слышать, что в каждой камере был свой глава, пахан. Не было сомнений в том, что сейчас такой пахан стоял перед ним.

Второй чернокожий, далеко не такой массивный, как его соплеменник, и заметно старше, пожал руку Лэнга.

— А я Джонсон, Эдди Джонсон. Ты не особо слушай Лероя. Он сам попал сюда всего часа два назад. А мы с Уилбуром, — он указал на белого, — проживаем тут уже не первый месяц.

Уилбур был малорослым, похожим на грызуна человечком. Оттопыренные уши еще усиливали это сходство. Под одним глазом у него краснел еще не успевший почернеть синяк, а на распухшей губе запеклась кровь. Лэнг предположил, что совсем недавно Уилбуру здорово досталось. И даже догадывался, от кого.

— Эй, ты, бледный! — рявкнул Лерой. — Чего расселся на моей шконке?

— Вообще-то, это моя кровать, — вставил Уилбур и осекся под злобным взглядом Лероя.

Лэнг посмотрел громиле прямо в глаза — как он знал из книг и из слухов, в тюрьме это означало вызов — и спокойно сказал, чуть раздвинув губы в улыбке:

— Дружище, ты здесь всего на несколько часов больше меня, так что вряд ли можно говорить о старшинстве.

Лэнг решил, что, если предстоят неприятности, лучше будет им случиться сейчас, а не когда он отвернется или уснет.

— Плевать, сколько я тут торчу, понял, белый пацан? — загремел Лерой. — Я тут самый крутой, и ты будешь жить, как я прикажу! Ясно?

Как по команде Уилбур и Эдди Джонсон убрались подальше — в крохотной камере это означало верхние нары. Если у Лэнга и могли быть сомнения насчет того, что сейчас произойдет, то при виде встревоженных лиц сокамерников они мгновенно рассеялись.

Если бы Лэнг не был готов к нападению, Лерой своим ударом только что не оторвал бы ему голову. Но Рейлли уклонился вправо, распределив свой вес на обе ноги. Еще много лет назад он твердо усвоил, что никто, даже чемпион по боксу, не способен нанести размашистый удар так, чтобы при этом на мгновение, пока его тело тянется за ударом, не утратить равновесия. И, не дав Лерою выпрямиться, он повернулся на левой ноге, перенеся свой вес на правую, и всем этим весом нанес удар противнику ребром полусогнутой ладони под нижнее ребро. Результатом такого удара должна была оказаться не только сильная, парализующая боль, но и временный спазм легкого.

Лерой рухнул на пол, как говяжья туша, сорвавшаяся с крюка мясника, и забился в корчах, пытаясь одновременно и глотнуть воздуха и, со сдавленным стоном, выдохнуть его.

Не отдавая себе в том отчета, Лэнг слышал, что шум за пределами камеры нарастал, и на этот шум вскоре должны прибежать надзиратели. И потому хотел покончить с делом как можно скорее.

Шагнув к лежавшему на полу противнику, он согнул колени, рассчитывая берцовой костью размозжить задире трахею. К его изумлению, Лерой с быстротой, какую трудно было ожидать от такого верзилы, откатился в сторону, и удар Лэнга пришелся в несокрушимый бетон.

Противники поднялись на ноги одновременно.

Лэнг окинул камеру быстрым взглядом. В этой тесноте он мог разве что пытаться сохранить расстояние в несколько дюймов от ручищ Лероя. Учитывая разницу в комплекции, дать ему приблизиться было бы для Лэнга смерти подобно.

Он осторожно покачивался из стороны в сторону, ожидая следующей атаки Лероя. Или, что было бы лучше, прибытия охраны. Время теперь работало на него. В тех камерах, откуда было видно драку, зрители орали так, что надзиратели никак не могли их не слышать.

На губах Лероя пузырилась кровь; было видно, что он еще не может полноценно дышать, но в глазах его не было ни малейшего смятения, равно как и не могло остаться вопросов насчет его дальнейших намерений после того, как он смерил взглядом те жалкие футы, которые разделяли противников. А потом он мотнул головой, как будто принимая решение. Его рука нырнула под комбинезон, а когда появилась обратно, в ней сверкнул металл. Нож. Не грубо сделанная тюремная заточка, нет; черный богатырь сжимал в кулаке самый настоящий стилет, на длинном лезвии которого зловеще играли отблески висевшей под потолком лампы.

Если Лерой только сегодня утром попал в тюрьму, то как, черт возьми, кто-то мог успеть передать ему оружие?

Впрочем, времени для рассуждений не было. Чернокожий громила держал нож в согнутой руке лезвием вперед. Пригнувшись в стойке, позволявшей двигаться в любом направлении, он не сводил глаз с Лэнга, ожидая первого движения; оно должно было бы выдать планы, как он, безусловно, считал, жертвы. При использовании ножа, в отличие от схватки с применением огнестрельного оружия, успех зависит от реакции на движение противника. Агрессивная атака с размахиванием ножом, скорее всего, перерастет в схватку за обладание оружием и не даст желаемого результата.

Другими словами, Лэнг понял, что столкнулся с профессионалом.

Секунды тянулись и тянулись; неизвестно сколько их уже прошло. Лэнг почувствовал, как по его лицу потекли струйки ледяного пота. Ни один, ни другой не желал сделать первый шаг. Лэнга это устраивало. Рано или поздно охрана все же должна была проявиться и обезоружить Лероя. Хотя, имея дело с атлантским управлением исправительных учреждений, следовало ожидать, что это, по всей вероятности, случится намного позже, чем рассчитывал Лэнг. Если вообще случится.

Лерой, по-видимому, думал точно так же. Он начал медленно переминаться с ноги на ногу, рассчитывая вынудить противника сдвинуться с места. Но Лэнг лишь бросил молниеносный взгляд в сторону нар и изогнул колени, как будто и впрямь намеревался отступить туда. Лерой двинулся туда же. Это был даже не выпад, а намек на движение, после которого для возвращения в выжидательную стойку требовалось, самое большее, четверть секунды.

Этого хватило.

Лэнг метнулся к стене напротив нар, перекатился по полу, ухватил пальцами края матрацев и набросил их на себя, изобразив собой подобие бисквитного рулета. А когда Лерой нанес удар, целясь ножом в живот Лэнга, приподнял матрас, так что лезвие проткнуло лишь бязь и вату. В тот же миг Лэнг рванул край матраса на себя, так что рука с ножом ушла вверх, на мгновение оставив открытой всю нижнюю половину тела бандита.

За долю секунды до того, как Лерой мог повторить удар, Лэнг всем своим весом, всеми силами тела и души пнул его в левое колено. Он был вознагражден отчетливым хрустом раздробленной коленной чашечки и рвущегося сухожилия и последующим за этим отчаянным криком боли, перекрывшим шум тюремного корпуса. Нож светящейся кометой пролетел через камеру.

Раньше, чем Лерой успел схватиться за изувеченное колено, Лэнг взял нож в руки. Громила лежал на боку, обеими руками держась за то, что осталось от его колена. Убедившись, что Лерой больше не представляет опасности, Лэнг положил нож на пол, прислонив его к ножке нар, и с силой наступил на лезвие. Сталь переломилась пополам.

Лэнг едва успел сунуть оба куска за пазуху комбинезона Лероя (за неимением карманов в тюремной одежде), а потом, подняв глаза, увидел надзирателя, открывающего решетчатую дверь камеры. За его спиной стояли еще трое, вооруженных дубинками.

— Что здесь происходит? — резко осведомился надзиратель, держащий ключи.

— Лерой пытался показать позу лотоса и, кажется, умудрился вывихнуть себе колено, — ответил Лэнг. — Я боюсь, что ему нехорошо.

Надзиратель даже не попытался что-то выяснить.

— Да, как же. За драку пойдешь в изолятор, — сказал он и ткнул Лэнга лицом к стене, чтобы кто-то из его спутников мог надеть на заключенного наручники. — Там у тебя найдется время подумать, как надо себя вести.

Двое надзирателей повели Лэнга к лифту, а третий, сняв с пояса рацию, вызывал носилки для Лероя.


Лэнг даже не знал, сколько времени пробыл в этой каморке площадью восемь на восемь. Дверь здесь была стальной, окна не было вовсе, так что день ничем не отличался от ночи. Лишь по тому, как сильно подвело ему живот, можно было понять, что он давно уже не ел. Услышав, что шаги в коридоре замерли перед входом в его одиночку, он подумал, что сейчас откроется маленькое окошко в двери и в камеру всунут поднос с какой-нибудь едой. Совершенно неожиданно для него, скрипнул отодвигаемый засов и дверь приоткрылась.

Лэнг спустил ноги с койки — никаких других предметов в камере не было — и встал.

— Детектив, очень рад нашей новой встрече. Я предложил бы вам войти, но вы же сами видите, что здесь негде усадить гостя.

Морз повернул голову и рявкнул на сопровождавшего его надзирателя:

— Да, открой же ты, наконец, эту дверь! — и добавил, обращаясь уже к Лэнгу: — Да ладно, умник. Вас просто выпускают. Вы свободны.

Лэнг глубоко вздохнул, не сумев сдержаться и не выразить испытанного облегчения.

— И кому я должен выразить мою глубочайшую благодарность?

— Полиции Франкфурта, это такой город в Германии, мистер Рейлли. Вы, похоже, самый везучий человек, какие только есть на свете. Мы сообщили им по «мылу», что задержали вас, а нам ответили, что человек, на которого вы напали…

— Предположительно, напал, — поправил его Лэнг, выходя из камеры.

— Ну, да, да. — Сказать о Морзе, что он испытывал раздражение, было бы столь же явными преуменьшением, как сказать о Долине смерти в июле, что там тепло. — Этот человек пропал. Немцы не смогли его найти. Похоже, что он дал им вымышленный адрес.

Лэнг почему-то нисколько не удивился.

— А как же полицейский, выступающий в роли свидетеля?

Морз взял Лэнга за локоть и повернул к лифтам.

— У немцев свои проблемы, у нас — свои. Население не жалуется, так зачем лишние хлопоты? И у них, и у нас работы по горло. — Морз нажал кнопку вызова. — Кстати, франкфуртская полиция просила узнать, нельзя ли что-нибудь предпринять по поводу автомобилей. Две машины нужно ремонтировать, а еще две — вообще менять.

Двери раздвинулись, и Лэнг с Морзом и надзирателем вошли в лифт.

— И что же вы им ответили? — осведомился Лэнг.

— Всего лишь пообещал вежливенько перекинуть этот вопрос вам, мистер Рейлли. По мне, так это чисто гражданский вопрос. А насчет того, как вам удалось изувечить четыре полицейских автомобиля, я даже и знать не хочу.

Лифт остановился. Лэнг понял, что это тот же этаж, где доставленные задержанные проходят оформление и превращаются в заключенных.

— Детектив, передайте им, чтобы направили мне счет. Я позабочусь, чтобы он был оплачен как можно скорее.

И, оставив Морза провожать его недоверчивым взглядом, Лэнг пошел получать свои вещи.

Перегнувшись через барьер, разделявший холл, он принялся пересчитывать наличность и проверять отобранные у него деньги. И не сразу обратил внимание на женщину, которая все это выдала ему. На первый взгляд ей было около сорока, волосы обесцвечены дешевой краской. Она могла бы служить олицетворением буйства плоти — форменные брюки на ее обширной «корме» чуть не лопались, а пуговицы на рубашке не без труда удерживали в плену грудь, которой позавидовала бы любая из вагнеровских героинь.

— Тут несколько часов назад пострадал один из моих сокамерников, парень по имени Лерой. Вы не могли бы мне сказать — с ним все в порядке?

Она вскинула на него недоверчивый взгляд, типичный, по-видимому, для всех, причастных к тому роду занятий, где клиент всегда неправ.

Лэнг улыбнулся ей со всем доступным ему обаянием.

— Его доставили только сегодня утром.

Она шагнула к барьеру, поправив на ходу завитой локон.

— Номер камеры помните?

Лэнг назвал ей номер. Она подошла к компьютеру и принялась медленно нажимать клавиши.

— Как вы сказали, его фамилия?

— Я знаю только имя — Лерой.

Она покачала головой, сделавшись похожей на льва, трясущего гривой.

— He-а, сегодня в той камере не было никаких Лероев. И вообще, ни одного Лероя не привозили. — Она улыбнулась ему, продемонстрировав желтые от табака зубы. — Но день-то еще не кончился.

Лэнгу стало холодно, причем вовсе не из-за температуры в помещении.

— Вы уверены?

Она кивнула, вторично изобразив из себя льва.

— Я, конечно, иногда ошибаюсь, но тут все точно. Ответ на свой следующий вопрос Лэнг знал заранее, но все равно должен был его задать.

— Если этого человека сегодня не регистрировали, как же он мог попасть в ту камеру, куда меня посадили?

Она снова покачала головой.

— Спрашивайте у начальника тюрьмы. А я здесь только вещи выдаю.

Загрузка...