Секрет Юлиана Отступника

Глава 45

Штурмбаннфюрер Отто Скорцени быстро и решительно шагал по площади Святого Петра. Следом за ним, как на параде, маршировали восемь эсэсовцев, с пистолетами-пулеметами «МР42» на груди. Замыкали короткий строй двое рядовых вермахта, тащивших деревянный ящик, в который легко поместился бы средних размеров гроб. Скорцени рассматривал пост швейцарской гвардии, а швейцарцы смотрели на него. Ему хотелось надеяться, что эти парни в средневековых костюмах окажутся не слишком безрассудны и не будут пытаться их остановить. За время службы в СС он достаточно насмотрелся на трупы безрассудных молодых парней.

Когда отряд в черных мундирах[54] подошел к тому месту, где колоннада соединяется с базиликой, два швейцарских гвардейца, скрестив алебарды, преградили немцам путь. Хорошо хоть, что большинство швейцарцев говорит по-немецки, пусть и криво.

— Стой! — приказал Скорцени своим подчиненным и обратился к стражникам: — Guten Morgen, meinen Herren![55] Мы по делу. Не валяйте дурака и пропустите нас без разговоров.

— У вас есть пропуск? — спросил один из стражников — Скорцени был уверен, что ему нет еще и двадцати.

Эсэсовец вздохнул.

— Парень, мой пропуск — вот эти «стволы». Думаю, ты хорошо их видишь. Так что пропусти нас, пожалуйста.

В глазах мальчишки не было и тени страха, одна только ненависть. Точно так же глядели на Скорцени русские партизаны, стоя перед свежими могилами и ожидая расстрела.

Отто снова вздохнул и отдал приказ. Восемь эсэсовцев, как один, вскинули автоматы. Одновременно клацнули восемь передернутых затворов. Скорцени даже восхищался швейцарскими гвардейцами, но был и несколько расстроен их неразумным поведением. Смелость превыше национальной принадлежности. Это такой товар, который нужно беречь, а не тратить впустую.

Старший из швейцарцев, лет, пожалуй, двадцати пяти, стоявший до этого чуть в стороне, в тени, шагнул вперед и что-то сказал постовым на своем корявом немецком языке, вернее, диалекте, на котором говорят во многих швейцарских кантонах. Скорцени разобрал только половину слов. Двое юношей опустили оружие и отступили на два шага назад, продолжая кривить рты в гневной гримасе.

— Вот и молодцы, — сказал Скорцени. — Теперь сложите свои палки и убирайтесь по-хорошему. — Он сделал знак, и двое эсэсовцев вышли из строя.

Оставив одного человека следить за разоруженными и очень несчастными швейцарцами, немцы подошли к ничем не примечательной боковой двери базилики. Скорцени отцепил от пояса электрический фонарь. Остальные последовали его примеру.

Теперь начинается самое сложное, подумал штурмбаннфюрер. Нужно точно следовать тому маршруту, каким вчера вел его священник Каас. Скорцени открыл дверь и оказался в темноте — настолько полной, что можно было подумать, что света и вовсе не существует. Потянуло прохладным ветерком, пахнувшим каменной пылью и влажной землей.

В первую секунду в луче фонаря не было ничего, кроме тучи пылинок, плавающих в воздухе, словно миниатюрные созвездия в своей собственной темной вселенной. Когда же глаза Отто привыкли к мраку, который не мог разогнать даже свет фонаря, он разглядел нечто похожее на узкую улицу, обрамленную укрытыми сумраком зданиями. Дорога плавно поднималась вверх.

— Осторожнее, — предупредил он своих людей. — Здесь все засыпано камнями, так что глядите под ноги.

Несколько минут маленький отряд шел по плавно поднимавшейся дороге, обходя кучки глины и камней. Из мрака появлялись и исчезали пустые дверные и оконные проемы, над некоторыми из них угадывались следы надписей. Кое-где можно было различить картины, изображавшие людей и животных. Между многими строениями громоздились нераскопанные завалы. Наконец они остановились перед большой округлой площадкой, окруженной валом из свежевыбранной земли. Аккуратными кучками были сложены ломы и лопаты. В темноту тянулся канат с привязанными к нему ведрами — нечто вроде конвейера для вывоза щебенки. Немцы достигли того участка, где в настоящее время проводились раскопки.

Скорцени посветил вверх. Луч фонаря уперся в темный камень — потолок; над ним располагалось подземелье Ватикана или грот, как его чаще называли. Здесь склон холма, по которому они поднялись, соприкасался с возведенным наверху зданием. В одном месте в глубь земли уходил небольшой проход. Именно это место и показал ему вчера священник.

Жестом приказав солдатам с ящиком следовать за ним, Скорцени двинулся дальше по склону, удивляясь тому, насколько твердый здесь грунт. Хотя почему бы и нет? На этой части холма никто не бывал триста с лишним лет, с тех пор как закончили строительство нынешнего папского дворца.

Отто обернулся, чтобы убедиться, что солдаты с ящиком идут за ним, а потом направил луч света на неглубокую нишу, находившуюся прямо перед ним. Поначалу он видел лишь каменную кладку, часть фундамента стоявшего наверху громадного здания. Неторопливо перемещая луч света, он разглядел каменные столбы фута по четыре шириной каждый, почти неотличимые от окаменевшей глины, заполнявшей промежутки между ними. Через некоторое время ему показалось, что нижняя часть одного из столбов отличается по цвету от тех, что находились выше. Скорцени наклонился и поднес фонарь поближе к подозрительному месту. Да, он не ошибся, разница в цвете действительно была.

Отто вынул из кармана кисточку и принялся сметать грязь, покрывавшую основание колонны, и уже через несколько минут раскрыл прямоугольник, отделенный от основной кладки почти невидимой линией. На вставке виднелись следы сколотой надписи.

Впрочем, последняя его не слишком интересовала; на подобные надписи он достаточно нагляделся в Монсегюре и представлял себе, о чем здесь могла идти речь.

Махнув фонарем, штурмбаннфюрер подозвал к себе солдат вермахта и приказал им открыть ящик и достать инструменты. Через считаные секунды эти двое уже суетились с ломами и кувалдами возле колонны, пытаясь вывернуть камни из новой кладки. Скорцени заметил также, что кое-кто из эсэсовцев тревожно поглядывает вверх, будто ожидая, что сейчас им на головы обрушится весь Ватикан. Если такое и было возможно, то лишь со старой базиликой. Римский папа Юлий II, начав перестраивать Ватикан в 1506 году, намеревался сохранить папский дворец, выстроенный Константином, но ему вскоре пришлось отказаться от этой мысли, а его преемники, более ста лет продолжавшие начатую им работу, снесли остатки древней постройки. От первого здания собора Святого Петра не осталось ничего, кроме этих мощных свай, которые теперь не несли никакой нагрузки.

Через десять минут в узкую щель, отделявшую первоначальную кладку от более новой, были вбиты клинья и вставлены ломы. Еще несколько минут, и камни с громким скрипом начали подаваться.

Присев на корточки, Скорцени ухватился за один из камней, будто наделся в одиночку вытащить его. Еще через некоторое время камень вынули; образовалась дыра, в которую легко можно было просунуть руку с фонарем, что он и сделал — и, закрыв левый глаз, будто целился из винтовки, заглянул в щель.

Сначала Отто решил, что видит какую-то стену, оштукатуренную глиной. Потом подметил, что красноватая стенка изогнута, и подался немного назад, чтобы лучше охватить находку взглядом. Перед ним, чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки, находился какой-то большой сосуд — ваза или кувшин.

— Ну-ка, разберите эту стенку! — приказал он, выпрямившись. — Чем скорее доберемся до того, что за нею спрятано, тем скорее выйдем отсюда.

Вероятно, этот аргумент вдохнул бодрость в солдат. Уже через пять минут спустя они вытащили наружу большой предмет, похожий на вазу. Скорцени узнал амфору — большой сосуд, как правило, греческого происхождения, с двумя ручками чуть ниже стройной горловины. Только эта амфора была в рост человека — во всяком случае, человека, жившего в эпоху Юлиана.

Скорцени дождался, пока солдаты по возможности очистят амфору от пыли и грязи, и осмотрел находку. Сосуд был запечатан, и печать сохранилась почти в целости. Ему даже показалось, что он различает оттиснутые на окаменевшем за много столетий воске буквы. Заложив руки за спину, эсэсовец медленно обошел огромный сосуд. Нужно было принять решение — открыть ли его прямо здесь?

Вероятно, не стоит, решил он в конце концов. Конечно, было возможно, что амфора заполнена чем-то таким, для чего и была предназначена, — оливковым маслом, например, или вином, но это было маловероятно. Какой смысл хранить столь обыденные вещи в таком странном месте? Куда вернее, что в кувшине хранится нечто такое, что следует прятать от воздуха и света. Например, какие-то документы. И, вне всякого сомнения, это были те самые документы, которые, как сообщала надпись в Монсегюре, были захоронены в… Как же ее перевел тот профессор-латинист? Кажется, во дворце одного бога?

Да, судя по всему, не было смысла открывать амфору здесь. Пусть ее распечатают другие. И сами будут виноваты, если что не так. Скорцени был почти уверен, что фюрер останется доволен, если…

— Герр штурмбаннфюрер, — один из солдат наклонился и заглянул в проем, откуда только что извлекли амфору. — Там, кажется, еще одна.

Опустившись на четвереньки, Скорцени просунул голову в дыру. Да, действительно, еще один сосуд, точь-в-точь такой же, как и первый. И пока первый стоял на месте, его нельзя было разглядеть.

А вот это уже представляло определенные трудности. В ящик, принесенный двумя пехотинцами, помещалась только одна амфора. Полученный приказ разрешал Скорцени поступать по собственному усмотрению, так что решать должен был он сам. Незаметно вынести из Ватикана древний кувшин ростом с человека было нельзя. С таким же успехом можно было бы сделать это под звуки оркестра, играющего партийный гимн «Хорст Вессель».

Macht nichts, не беда. Все равно через несколько дней, самое большее через неделю, Пий XII окажется заложником у них в руках и расплатится за свою свободу всеми ватиканскими сокровищами, в том числе и вторым глиняным кувшином.