Франкфурт-на-Майне, Дюссельдорф-ам-Хауптбанхоф-штрассе,
через полтора часа
В послеобеденное время посетителей в bierstube почти не было. В воздухе витал аппетитный запах сосисок и тушеной капусты. Единственный официант бегал со скатертями и салфетками. Лишь одна пожилая пара расправлялась с совершенно не соответствовавшим хрупкому облику обоих супругов внушительным обедом, состоявшим из жареной свинины, красной капусты и клецок.
Кроме них и Лэнга, в зале никого не было.
Поглядывая сквозь зеркальное стекло витрины на здание, ставшее ему практически домом в годы работы в Управлении, он думал о том, как могло получиться, что такая чистая площадь все же кажется очень неопрятной. Ведь с тех пор, как бомбардировщики США и Королевских ВВС сровняли Хауптбанхоф-платц с землей, вынудив тем самым хозяев полностью перестроить ее, прошло всего лишь шестьдесят лет. И все же казалось, будто несмываемые пятна от паровозного дыма откладывались на этих стенах уже многие столетия. Франкфурт всегда был известен как центр торговли, банковского дела и прочих финансовых операций, но красотой отнюдь не славился, хотя восстановленный Ромерберг, средневековый центр города, обладал определенной привлекательностью.
Лэнг потягивал мутноватое пиво; во рту все еще чувствовался вкус острой коричневой горчицы, щедро сдобрившей братвурст. В ту самую секунду, когда он поставил стакан на стол — не позже и не раньше, — дверь открылась и появилась Герт, тащившая за собой чемодан на колесиках.
Она сразу увидела Лэнга, но все же обвела помещение быстрым, но внимательным взглядом и лишь потом села за столик напротив него.
Лэнг поднялся, перегнулся через стол и поцеловал ее в щеку.
— Я уже начал было волноваться.
Она картинно закатила глаза.
— Он начал волноваться?! Ты весь аэропорт поставил на уши. Оттуда невозможно было выбраться. Метро остановили на целый час.
Лэнг откинулся на спинку стула.
— Что-что я сделал?
— Напал с пистолетом на человека, ограбил его, потом ударил полицейского и отобрал у него оружие. И к тому же разбил четыре полицейских автомобиля.
В ее голосе слышалась какая-то странноватая интонация, но Лэнг не мог понять, что она означала — то ли восхищение, то ли атавистический тевтонский страх перед всяким беспорядком.
— Я? С чего ты взяла, что я могу иметь к этому какое-то отношение?
Герт выразительно фыркнула, недвусмысленно дав понять, что отвечать на подобные вопросы ниже ее достоинства.
— Только представь себе, что творилось в поезде из аэропорта после часового перерыва!
И, словно в наказание, она допила пиво из его стакана.
— Ты могла взять такси, — заметил Лэнг.
Герт снова фыркнула, на сей раз недовольно, и поставила пустой стакан на стол.
— Толпа… в смысле очередь, на такси там не рассосется, наверное, уже никогда. Я есть хочу. Может быть, мы поедим, а проблемы, созданные тобой, будем обсуждать потом, а?
Герт помахала официанту, не сводившему с нее взгляда. Даже в простых синих джинсах и ничем не примечательных блузке и пиджаке она вполне могла спровоцировать своей внешностью затор на автостраде. И официант появился возле их столика с такой скоростью, какой Лэнг за ним и не подозревал.
— Tageskart, меню?
Лэнг знал, что мало какое печатное издание, будь это даже «Война и мир», не сможет сравниться толщиной с ежедневно обновляемым списком фирменных блюд к ленчу и обеду, повседневных блюд, закусок, супов, второго и десертов, — вот что представляло собой немецкое Tageskart. Иногда Рейлли чуть ли не всерьез задумывался, не могла ли война сложиться по-иному, если бы немцы уделяли ей столько же внимания, сколько изучению ресторанных меню.
Подобно большинству своих соотечественников, Герт, прежде чем сделать заказ, просмотрела страницу за страницей не менее внимательно, чем, скажем, инвестор изучал бы последние известия о положении на рынке, хотя Лэнг заранее знал, что она закажет: братвурст.
Дождавшись, пока официант скроется за занавесом, отделявшим обеденный зал от кухни, Герт наконец-то соизволила ответить.
— С чего я взяла, что весь этот переполох в аэропорту устроил именно ты? Во-первых, об этом можно было бы и догадаться. А во-вторых, потому, что ты бросил там сумку с именным ярлыком.
Лэнг вздрогнул, узнав о том, что допустил вопиющее нарушение так хорошо известных ему правил. Цеплять стандартную бирку со своим именем на багаж настоятельно не рекомендовалось. Наличие таких меток резко повышало опасность «засыпаться». К тому же в личном багаже сотрудников Управления частенько имелись такие вещи, как не обнаруживаемые рентгеном пистолеты, почти полностью сделанные из пластмассы, детали взрывных устройств и прочие штуки, не одобренные ни одним бюрократом. Пассажиру, везшему с собой такие вещи, вовсе незачем лишний раз «светиться». А эту бирку он нацепил на свою сумку, когда ему пришлось совершить краткую поездку от имени фонда, как раз в то время «Гольфстрим» проходил очередную сточасовую проверку.
На проклятом ярлыке было не только его имя, но и адрес. Немецкие полицейские, вероятно, уже связались со своими американскими коллегами. Н-да…
Герт окинула любовным взглядом высокий стакан с пивом, принесенный расторопным официантом.
— Конечно, я сообщила об украденном багаже.
— Спасибо. Я сам как-то не успел это сделать.
Герт сделала маленький глоточек пива, зажмурилась и восхищенно вздохнула.
— Пиво доставляет тебе больше удовольствия, чем секс, — усмехнулся Лэнг.
— Пивом я могу наслаждаться и без тебя, — тут же парировала Герт.
— И ты можешь наслаждаться им, даже когда у тебя болит голова.
Она поставила стакан.
— Так у меня голова никогда не болит.
— Это правда. — Лэнг вновь стал серьезным. — Думаешь, они тебе поверили?
— Ты о пиве или о сексе?
Он покачал головой.
— Об украденном багаже.
Герт пожала плечами.
— Кто знает? Я думаю, что нам, пожалуй, стоило бы перейти через площадь и выяснить, не согласится ли кто-нибудь из моих друзей оказать нам услугу и как-то облегчить отношения с местной полицией.
Если подобную услугу и могли оказать, то очень немногим, это Лэнг знал по собственному опыту. В Германии, как и в любой другой стране, вряд ли согласились бы смотреть сквозь пальцы на американских агентов, устраивающих бедлам и нарушающих общественное спокойствие и безопасность.
— Полагаю, они могли бы, по крайней мере, узнать, купились ли немцы на твою историю.
Через тридцать минут Герт и Лэнг пересекли Мозельштрассе и подошли к ничем не примечательному четырехэтажному каменному дому. Мокрый от продолжающегося дождя, похожий на скалу фасад выглядел зловещим и был похож на тюрьму. И Герт, и Лэнг знали, что, приближаясь, они попали в поле зрения множества телекамер наблюдения, замаскированных в кладке и скрытых за маленькими тонированными окошками из пластмассы, способной выдержать выстрел из любого огнестрельного оружия, кроме разве что пушки. На крыше располагался целый лес практически невидимых снизу антенн. Жалюзи на окнах были снабжены специальными резиновыми прокладками. В закрытом положении они предохраняли стекла от вибрации, позволяющей с помощью лазерного или какого-нибудь иного устройства подслушать ведущиеся внутри разговоры.
Выходившая на площадь дверь также была укреплена всеми мыслимыми способами и могла выдержать взрыв. За нею находился небольшой вестибюль. На одной из стен красовались вывеска атташе по торговле посольства США и список компаний. Ни у одной из перечисленных фирм никогда не было не только посетителей, но и сотрудников, так как их попросту не существовало. Из вестибюля проход вел в соседнее помещение, где находился высокий, похожий на прилавок стол; за ним сидел светловолосый мужчина в форменной одежде частной охранной компании. Лэнг знал, что, если посмотреть на стол сзади, увидишь стоящий под рукой дежурного дробовик, телевизионный монитор и сигнальную кнопку на полу. За столом возвышалась стеклянная, прозрачная лишь с одной стороны стена, а за нею укрывалось несколько человек в полном боевом снаряжении.
Дежурный охранник без малейшего интереса улыбнулся Герт и Лэнгу.
— Сэр, мадам, я могу вам чем-нибудь помочь?
Судя по полному отсутствию акцента, он был не немцем, а американцем.
— Добрый день, Олли, — ответила Герт, показывая ему ламинированную карточку.
— Рад снова видеть вас, мисс Фукс.
Только теперь Герт улыбнулась ему.
— Эдди Риверс здесь?
Лэнг помнил это имя, хотя и не знал человека в лицо. Риверс, как и он, когда-то служил в разведывательной секции, хотя начинал оперативником. Ему не повезло, и он, один из немногочисленных агентов, попал в плен к русским и провел два года на Лубянке, в собственной тюрьме КГБ, настоящем аду, но в конце концов его обменяли на советского шпиона. Он вернулся героем. Однако Лэнг очень удивился, узнав, что он до сих пор не вышел в отставку.
Охранник опустил взгляд и посмотрел, как, опять же, хорошо знал Лэнг, в список назначенных встреч.
— Посмотрим, есть ли вы в списке…
Улыбка Герт сделалась откровенно сексуальной.
— Мы… меня там и не должно быть. Вы просто скажите ему, что я приехала в город со своим другом и прошу его уделить нам несколько минут.
Охранник с сомнением посмотрел на нее, потом снял телефонную трубку и что-то негромко сказал. Затем, положив трубку, сунул руку под стол и достал два ламинированных гостевых бейджика.
— Прицепите их и проходите. Только вещички, — он, указал на чемодан, — оставьте здесь.
Герт все еще держала в руке свое удостоверение. Она убрала его в кошелек, взяла гостевой пропуск и подошла к столу. Процедура ей была хорошо знакома. Она протянула обе руки и приложила ладони с растопыренными пальцами к вмонтированному в столешницу экрану.
Дверь слева от стола с механическим рокотом открылась; Герт и Лэнг вошли в совсем маленькое помещение. Одному человеку было бы не под силу притащить на себе столько взрывчатки, чтобы взорвать этот железобетонный вестибюль. Там их уже поджидали двое мужчин во френчах без знаков различия и крупный лабрадор. Пока собака обнюхивала пришедших, один из мужчин провел металлоискателем вдоль тела сначала Герт, потом Лэнга. Второй в это время держал гостей под прицелом штурмовой винтовки «М16А2».
Дойдя до пояса Лэнга, датчик запищал, и Рейлли смущенно улыбнулся.
— Простите. Совсем забыл.
Он задрал полы пиджака и дал возможность невооруженному охраннику извлечь у него из-за пояса пистолет, отобранный у полицейского в аэропорту. Только сейчас он заметил, что это был девятимиллиметровый «глок».
Охранник с автоматом заподозрил недоброе.
— А больше вы ни о чем не забыли? Скажем, об одной-другой динамитной шашке?
Герт метнула на него взгляд, от которого, пожалуй, могла бы задымиться краска на стенах.
— Вы, кажется, забыли, что он со мной?
Оба охранника тут же присмирели.
— Извините, мисс Фукс.
— Мы же только приказ выполняем, мисс Фукс.
Если Лэнгу не изменяла память, подсудимым Нюрнбергского процесса такое оправдание не слишком помогло. Но вслух он спокойно сказал:
— Все нормально, парни. Это ваша работа. Только хотелось бы по возвращении получить эту штуку обратно.
В лифте, куда вошли Лэнг и Герт, кнопок выбора этажа не оказалось. Кабиной управляли откуда-то снаружи. Холл, представший перед ними, выглядел почти так же, как во времена Лэнга, — серый ковер того сорта, какой можно встретить в номере отеля, а вернее, ночлежки из разряда «тридцать долларов за ночь», казенные бледно-зеленые стены. В таком же точно вкусе отделывались американские правительственные учреждения по всему миру. Лэнг подозревал, что где-то в Управлении служб общего назначения этим делом распоряжается какая-нибудь старушонка, страдающая дальтонизмом, одевающаяся только на дешевых распродажах и считающая овсянку слишком острой пищей.
Даже сквозь закрытые металлические двери доносился гул многочисленной офисной техники. Вдруг одна из дверей, та, что в дальнем конце зала, открылась.
— Черт возьми, заходите, будьте как дома.
Акцент южный? Нет, западный. Лэнг наконец-то вспомнил не только имя, но и лицо; спасибо, голос помог. Эдди «Одинокая Звезда» Риверс. Когда Лэнг уволился, он вполне мог уйти на пенсию. Сейчас ему, вероятно, за семьдесят. Он явно гордился своим техасским происхождением и сохранял и диалект в речи, и манеру поведения, присущую исключительно западным техасцам, все долгие годы, прошедшие с тех пор, как он навсегда покинул свой штат. Инструкции требовали от агентов, даже от тех, кто работает, не появляясь на публике, консервативной неброской одежды, чтобы привлекать к себе как можно меньше внимания. Риверс же носил ковбойские ботинки из змеиной кожи, а на улицу выходил исключительно в шляпе-стетсоне. Лэнг невольно задумался, не сменил ли он «ЗИГ-Зауэр», штатный пистолет сотрудников Управления, на «кольт» «Миротворец»[19].
Держался он очень прямо, такая осанка сделала бы часть и совсем молодому человеку, а его темные глаза сверкали, как у ястреба. Квадратная челюсть и не слишком хорошо вправленный сломанный нос придавали ему облик завзятого драчуна, только временно затаившегося, но готового в любую секунду выпрыгнуть из своего убежища. Как правило, совершенно лысые мужчины выглядят стариками. Сияющая, похожая на пулю лысая голова Риверса, напротив, придавала ему жесткий облик и сразу заставляла вспомнить Юла Бриннера или Коджака[20].
Риверс вовсе не по-отечески обнял Герт.
— Милости прошу под отчий кров, лапочка. Мы все уверены, что ты чертовски соскучилась по своему старому хлеву.
Лэнг вздрогнул. Одно дело подчеркнуто провинциальная манера поведения, а диалог из второсортного вестерна — совсем другое. Неужели Герт спала с этим парнем? Во всяком случае, для того, чтобы понять, что он не отказался бы от этого, несмотря на свой возраст, вовсе не требовалось проходить обучение в Управлении.
Герт задержалась в его объятиях на секунду дольше, чем, по мнению Лэнга, требовала дружба, и проскользнула мимо Риверса в кабинет.
Следом за нею подошел с протянутой рукой Лэнг.
— Лэнг Рейлли. Я вас помню.
Риверс подошел к столу, ярко выделявшемуся на фоне прочей обстановки; определенно, он не был закуплен правительственной службой снабжения. Техасец знаком предложил Лэнгу садиться.
— Так, и я тоже о тебе знаю. Ты ведь легенда среди нас, кабинетных ковбоев. Ты — тот самый парнишка из разведки, вытащивший в свое время папашку Герт из Восточного Берлина. Подскочил и выхватил его, как гремучка крысу из норы.
Лэнгу никогда не приходило в голову сравнивать себя с гремучей змеей, но он покорно опустился в высокое кожаное кресло, тоже не относившееся к стандартному комплекту меблировки правительственных учреждений. Кабинет Риверса, пожалуй, был единственным помещением станции Управления, где не сказалось сокращение бюджета разведки, последовавшее за падением советской империи.
— Даже и не знаю, радоваться такому отзыву или обижаться.
Риверс поддержал Герт под руку, как будто она без его помощи не смогла бы устроиться в точно таком же кресле.
— Вот уж и в мыслях не было тебя обидеть. — Он вновь перевел взгляд с Герт на Лэнга. — A-а, вы, смотрю, промокли. Дождь, значит, еще идет?
Только тогда Лэнг заметил, что в кабинете не было ни одного окна. Помещение без окон означало высшую степень секретности. Судя по всему, Риверс был руководителем Станции. По возрасту он, безусловно, имел на это право.
— Да, все так же мокро и противно, — ответил Лэнг.
Риверс скользнул за свой стол и откинулся в кресле.
— Вы небось помните, такое безобразие может продолжаться здесь неделями. Хошь не хошь, а заскучаешь по дому, даже летом, когда сам дьявол побоится приехать в Западный Техас, так там жарко. Черт возьми, помню, пацаном поспорил на карманные денежки за целую неделю, что на тротуаре можно поджарить яичницу.
— Ну и как, выиграли? — осведомилась Герт.
Риверс, явно довольный тем, что ему вовремя подыграли, рассмеялся.
— Так и не выяснили, милая. Пока мы собирались разбить яйцо на тротуар, оно уже сварилось вкрутую.
Лэнг захихикал, оценив шутку, а Герт, похоже, совершенно всерьез задумалась, могло ли такое произойти на самом деле.
Риверс между тем подался вперед и положил обе руки на стол ладонями вниз.
— Ну, друзья, чем же я могу вам помочь? Герт, мне кажется, не собирается скоро возвращаться на службу, а ты, Лэнг, уже староват для того, чтобы снова проходить обучение.
Невзирая на ревность, Рейлли уже испытывал симпатию к этому дядьке, и неважно, что любви к позерству и прочей ерунды в нем было не меньше, чем навоза в коровьем стойле.
— Боюсь, вы правы, — добродушно ответил он. — Ферму мне теперь уже не одолеть. Но опыт мог бы пригодиться. Не знаю, помните ли вы Дона Хаффа, он служил на старой берлинской станции. Он вышел в отставку, жил в Испании, и там его убили. Его дочь попросила меня разобраться в том, что случилось.
И Лэнг рассказал старому агенту, что случилось.
— Нет, Хаффа я не знал, но все равно чертовски неприятно слышать, что парня, прошедшего всю эту берлинскую заварушку, так вот запросто взяли и пристрелили. Но жизнь несправедлива, как заметил один из наших президентов. Единственная толковая мысль за весь его президентский срок… Так чем я могу вам помочь? У меня такое впечатление, что кто-то очень хочет догнать вас и наподдать по заднице.
Герт слегка наклонилась вперед, ровно настолько, чтобы в низком вороте блузки немного показалась ложбинка между грудями.
— Мы опасаемся, что франкфуртская полиция ищет Лэнга. — Она взглянула на Рейлли с чуть заметным намеком на улыбку. — Он оставил в аэропорту свой багаж… и бирку с именем.
Лэнг решил, что теперь точно понимает, что мог чувствовать кто-нибудь из его маленьких однокашников, когда ему случалось напрудить в штаны перед всем вторым классом.
— Очень, очень неосторожно, — заметил Риверс. — Если бы ты допускал такие промашки, пока работал у нас, то вылетел бы с работы быстрее, чем в Эль-Пасо разбирают бесплатный рис с бобами. Ну, так как, снова спрашиваю, чем могу?
— Если они ищут Лэнга по имени, то нам очень пригодились бы водительские права, паспорт и несколько кредитных карточек на какое-нибудь другое имя, — ответила Герт.
Риверс величественно покачал головой.
— Лэнг, не знаю, известно ли тебе, насколько политиканы, окопавшиеся у нас дома, урезали наш бюджет. Ты, может быть, думал, что, кроме коммунистов, у нас нет и не будет никаких врагов? Как бы не так! А Управлению, между прочим, двадцать лет назад отстегивали в три раза больше, чем сейчас, и это без учета инфляции. Только-только хватает, чтобы оплачивать телефонные счета, а уж о том, чтобы отслеживать по Германии какого-нибудь болвана с самодельной бомбой, которому захотелось стать мучеником, уже и речи быть не может. Черт возьми, я так считаю: если кому-нибудь из этих моджахедов приспичило отправиться к Аллаху, мы должны помочь ему, да не жевать кашу, чтобы не прихватил с собой кого-нибудь из американцев. Что нам нужно позарез, так это, чтобы среди вашингтонских хмырей появился хоть один человек, который допер бы, что арабы не уймутся, пока не превратят весь западный мир в огромную исламскую кучу верблюжьего дерьма. Но… — к удивлению Лэнга, Риверс поднялся и направился к двери, жестом пригласив их за собой. — Вы знаете, что если я дам тебе фальшивый паспорт, мне чертовски больно прищемят задницу. Ладно, черт с ним со всем, если меня возьмут за ж…, буду говорить, что Герт под дулом пистолета заставила меня пойти на преступление. Пошли вниз, сейчас вас сфотографируют, и через час вы станете совсем новенькими. И сможете валить… куда вы там собирались валить?
— В Гейдельберг, — ответила Герт. — Там живет один человек, с ним работал Хафф.
Руководитель станции галантно придержал дверь, пропуская Герт.
— А вообще, у меня в жизни осталась только одна надежда — что этот проклятый дождь прекратится, прежде чем я весь покроюсь плесенью.