Семь месяцев

ГЛАВА 42

«Но каждый день с тобой я чувствую себя лучше» — Symphony by Clean Bandit, Zara Larsson

Эмори

В семнадцать лет у меня началась жуткая бессонница. Родители тайком подмешивали в мой ужин снотворное, о чём я узнала только в двадцать. Они не знали, что причиной моей бессонницы являлась смерть моей сестры. Она умерла за несколько дней до нашего семнадцатилетия.

Впрочем, тогда мне казалось, что не спать ночами — круто! Работать всю ночь напролет пока на улице темно, и люди ещё спят — лучшее, что можно придумать. Я чувствовала прилив сил, работая или выполняя школьные задания, да и вообще все, что угодно. Это было похоже на островок спокойствия, где я знала, что мне не нужно ни с кем взаимодействовать и уж точно никто не побеспокоит меня.

Это беззаботное время закончилось, когда мне подсыпали снотворное и я засыпала. Тогда начались кошмары — худшие из всех возможных сюжетов. Они прекратились, как только мои родители перестали накачивать меня снотворным, но это оставило у меня страх. Темноты.

Сейчас бессонница вернулась. Слава Богу, без кошмаров и снотворного. На этот раз причина вовсе не смерть моей сестры-близнеца, а ребёнок в моём животе.

Любая поза, в которую бы я не легла, кажется крайне неудобной. Новая кровать намного больше, чем та, которая была раньше у Майлза. На этой могут поместиться четыре взрослых человека. Нехватка свободного места не главная причина, по которой я не могу найти удобную позу для сна.

Это темнота, преследующая меня. Куда бы я ни посмотрела, вижу несуществующих существ. Мой разум продолжает шептать мне, что они там. Я достаточно взрослая, чтобы понимать, что там ничего нет, но меня всё равно охватывает паника.

Посмотрев на вторую половину кровати, где спит Майлз, я издаю тихий стон. Мой муж спит очень сладко и находится удивительно близко ко мне, несмотря на то, что у него достаточно места. Возможно, мне стоило бы возмутиться, но вместо этого я нарочито медленно придвинулась к Майлзу, перекинув ногу через него. В фильмах у беременных всегда есть дополнительная подушка, наверное, для удобства. Но так как у меня её нет, я использую в качестве подушки своего мужа.

Честно говоря, мало что изменилось, но становится немного удобнее. Я кладу голову на обнаженную грудь Майлза, обнимаю его за талию, а ладонь удобно устраивается на его обнаженном торсе. Майлз притягивает меня к себе, давая понять, что проснулся. Слава Богу! Я испытываю некое чувство вины из-за того, что нарушила его сон, но вообще он тоже ответственен за то, что, находясь в особом положении, я не могу заснуть.

Конечно, это неправда — мы в равной степени ответственны за это, но мне нравится перекладывать ответственность на него в данном вопросе, поскольку я явно страдаю больше, чем он.

А ещё мои страхи притупляются от осознания, что сейчас рядом со мной бодрствует кто-то ещё.

— Не спится? — спрашивает он, и я уже готова убить его за этот вопрос.

— Я пытаюсь, но если моя подушка не прекратит болтать, то это окажется невозможным.

Его смех наполнил комнату.

— Это не смешно, — я шлёпаю его рукой.

— Мне жаль, дорогая, — Майлз накрывает мою руку своей, поворачивая голову, чтобы запечатлеть поцелуй на моей макушке. — Который час?

Я проверила время, когда проснулась, поэтому отвечаю:

— Около четырёх утра.

— Брук здесь нет?

— Нет.

— Она спит большую часть ночей с тех пор, как мы переехали сюда.

Я не уверена, но полагаю, что это признак того, что ей здесь комфортно. Её новая спальня намного больше старой. Возможно, это не самое важное, но теперь у неё гораздо больше места. Это разочарование для Майлза, потому что он ненавидит бардак, а больше места для Брук означает, что она вечно будет устраивать истерики по поводу того, чтобы в каждом уголке её комнаты было как можно больше игрушек.

— Это ведь хорошо.

Я чувствую, как Майлз нерешительно кивает.

— Конечно, просто странно, что она не забирается к нам в кровать каждую ночь.

— То, что с этого года она должна ходить в детский сад, для тебя тоже странно.

— Не напоминай мне, — выдавливает он сквозь зубы, а в его голосе звучит почти боль. Он ненавидит мысль о том, что Брук больше не будет дома днями напролёт, каждый день. Я знаю, что он беспокоится, что ей может не понравится, но я думаю, хорошо, что у неё наконец-то появятся друзья-сверстники, а не только друзья Майлза.

Возможно, вначале ей действительно не понравится, учитывая, что детский сад вообще не для неё. Но в конце концов она к этому привыкнет. И у неё там будет Рис.

— Я хочу молочный коктейль, — говорю я, меняя тему. Зачисление Брук в школу, вероятно, навсегда останется больной темой для Майлза.

— Прямо сейчас?

— Ага.

Мне нравятся эти пристрастия беременности. Они чертовски раздражают, но, не поймите меня неправильно, мне нравится смотреть, как Майлз бросается, чтобы принести мне то, что я хочу.

— Как ты думаешь, где, чёрт возьми, я возьму молочный коктейль в четыре утра?

Серьёзно?

— Сделай сам.

— Дорогая, я не думаю, что у нас дома есть что-нибудь, чтобы приготовить молочный коктейль.

— У нас есть, — говорю я с энтузиазмом, будучи уверенной, что это так. — У нас здесь есть мороженое. И молоко. И… Я не знаю, что ещё входит в состав молочного коктейля.

— Зависит от того, какой вкус ты хочешь.

— Клубни…

— Нет.

В любом случае, это была просто проверка. Я немного сильнее прижимаю голову к груди Майлза, застонав.

— Что, если я жажду этого?

— Всё ещё нет. Я бы не хотел рисковать аллергией Брук из-за простой прихоти.

И леди Айрис всё ещё не до конца верит, что он прекрасный отец. Я знаю, что моему отцу было бы плевать, если бы у меня была аллергия на что-то.

Может быть, забота Майлза об этом и есть показатель достойного родителя, но это явно больше, чем я могла бы сказать о своих родителях. И я точно знаю, что есть другие родители, которым было бы всё равно или которые поступили бы ещё хуже.

— Тогда я хочу ванильный молочный коктейль.

Майлз изо всех сил старается вывернуться из-под меня.

— Прекрасно. Что-нибудь ещё?

Я поворачиваюсь, затем сажусь, прижавшись спиной к изголовью.

— Картошка фри была бы кстати.

— Хорошо.

— И суши.

— Тебе нельзя сырую рыбу.

Верно.

— Тогда картошку фри и молочный коктейль.

— Сейчас вернусь, дорогая, — говорит Майлз и направляется к двери.

Пока я жду возвращения Майлза, поскольку готовка займет какое-то время, я думаю о том, чтобы попытаться уснуть. Но это кажется невозможным из-за окружающей меня темноты. Поэтому вместо этого встаю с кровати и иду через коридор.

Я медленно открываю дверь в свою художественную студию и заглядываю внутрь. Я ещё не была там, не говоря уже о том, чтобы взять в руки одну из кистей, красок или что-нибудь ещё из того, что купил для меня Майлз. В этой комнате есть всё, чего могло бы пожелать моё сердце. Всё, от чего любители искусства сошли бы с ума, увидев это. Я влюблена в эту комнату, но она пугает меня.

Здесь всё вычурно, если не считать сушилки в углу, которую Майлз поставил туда вчера утром, чтобы высушить несколько дополнительных одеял.

В последний раз я брала в руки кисть, когда Майлз водил меня рисовать керамику. С тех пор, должно быть, прошло не меньше года. Сейчас каждый рисунок, который я делаю, выполнен в цифровом формате, и обычно это просто наброски персонажей из книг или моя глупая интерпретация телевизионного персонажа из комиксов.

Я не осознала, как зашла в комнату и села у мольберта, уставившись на единственный чистый холст, на котором уже можно рисовать.

Я смотрю на белый холст, наклонив голову, как будто под таким углом холст станет менее белым.

— Что я делаю? — шепчу я сама себе. Положив руку на живот, я немного наклоняюсь вперед, чтобы дотянуться до одной из палитр с красками. Я осматриваю её, изучая каждый дюйм деревянной палитры. Ей не хватает цвета. Та, что была у меня в шестнадцать, была настолько изношена, что я почти не видела белого пластика. У меня была привычка: никогда не чистить свои палитры.

Дело дошло до того, что, когда я начала рисовать на своем столе, он весь был покрыт акрилом. Я не нарочно наносила краску на его поверхность, это происходило случайно. Так что спустя время он весь был в мазках кистью. И мне нравилось, что мой стол выглядел как палитра. Хотя мои родители терпеть не могли это.

То же самое и со стенами.

Мне всегда нравились цвета и некоторая неряшливость моих принадлежностей для рисования. Это означало, что они привыкли. В этом проявлялась страсть, даже если это пустяк. И мне это безумно это понравилось.

Поэтому я чувствую себя странно, видя здесь всё кристально чистым и незаполненным. У меня возникает желание разбрызгать краску по всей комнате.

Я беру один из тюбиков масляной краски, верчу его в руке. Даже когда я много рисовала, то почти не пользовалась масляными красками. Я всегда предпочитала акриловые краски, потому что они быстрее высыхают.

О, что бы я отдала, лишь бы снова обрести свою страсть к живописи!

Хотя бы на один последний раз.