Семь месяцев

ГЛАВА 3

«Я сделаю все, что угодно, чтобы видеть, как ты улыбаешься» — Mockingbird by Eminem

Майлз

— Мейв, клянусь всем святым, если ты не впустишь меня через две секунды, я вызову полицию!

Я продолжаю стучать в дверь сводной сестры. Снова и снова.

Она не слушает. Старшие сестры никогда не слушают. По крайней мере, я знаю, что Мейв не делает этого. Как и другие мои братья и сестры. Точнее, двоюродные. Ни один из них не связан со мной биологически.

— Ты не сделаешь этим лучше себе, Майлз, — сказала она с другой стороны двери. На заднем плане я слышу, как Лекс, её муж, что-то говорит, но я могу разобрать, что именно.

— Бруклин здесь лучше.

Нихрена подобного.

Брук моя четырехлетняя дочь, а не Мейв.

Я не был тем, кто предлагал Брук остаться с Мейв. Это была ужасная женщина, которая якобы является моей мачехой. Впрочем, уже нет. На самом деле, я мог бы разорвать отношения со всеми ними, потому что ни один из них не является моей настоящей семьей. Учитывая то, что мой отец скончался год назад, больше нет ничего, что связывало бы меня с ними.

Видимо, кроме Мейв.

Мейв и я даже не любим друг друга. Я согласился только потому, что мне было немного легче оставаться в колледже и найти место, куда можно пристроить Брук, в то время как я буду на занятиях. Это также было лучшим решением и для моей дочери. Каждое решение, которое я принимал с тех пор как она родилась, было сделано в её пользу.

На тот момент, когда я соглашался оставить Брук с Мейв пока я не закончу колледж, мой отец был жив. Я не хотел устраивать сцен. Он любил свою жену и её детей. Я так и не понял почему. Но не в моих силах было помешать ему быть с ними счастливыми.

Откровенно говоря, первую неделю после рождения Брук, я почти не обращал на неё внимание. Я понятия не имел как воспитывать ребенка в возрасте восемнадцати лет, да и не особо хотел. Я винил собственную дочь в смерти своей девушки. Я даже думал отдать её на удочерение, но все изменилось. Тем не менее, я даже не думал, что смогу закончить колледж. Я научился любить свою дочь и принял факт того, что Милли умерла не по её вине.

Сейчас она самый важный человек в моей жизни. Но четыре года назад все выглядело так, будто моя жизнь рушится. Так что, помощь от того, что тогда было моей семьей, было для меня удачей.

Ну, это до тех пор, пока мы не перенесемся на четыре года вперед, и теперь я не буду стучать в дверь своей сводной сестры, умоляя её позволить мне увидеть своего собственного ребенка.

Сейчас я на последнем курсе колледжа, и полагаю, что в двадцать два года я вполне способен позаботиться о собственной дочери.

Это будет сложно, но я справлюсь.

У Мейв нет права опеки над Брук, они, очевидно, полностью принадлежат мне. Обычно в будние дни Брук оставалась с Мейв, и поэтому мне не приходилось брать её с собой на занятия. И знаете, жить недалеко от кампуса в одной комнате с моим лучшим другом — явно неидеальная ситуация для моей дочери. Она заслуживает гораздо большего, и я дам ей это, как только смогу. У Брук есть своя комната, просто она недостаточно большая для всех её любимых игрушек. Но мы доберемся и до этого, как только я выпущусь.

Последние два месяца я уже держал Брук при себе. Примерно с середины сентября Мейв пригрозила мне попытаться получить опеку над моей дочерью, поскольку Брук жила с ней.

Я сначала подумал, что она не станет делать этого, но через две недели, уже в начале октября, она снова сказала это.

За считанные часы моя дочь переехала ко мне и Грею. Ладно, ладно, Аарону и Грею понадобилось несколько навыков убеждения и обещаний, что они помогут мне, чем смогут, пока я в конце концов не сдался и не переселил её к себе.

В тот день я уже забрал Брук у Мейв, но отдал её бабушке с дедушкой, умоляя позволить ей остаться у них на некоторое время. Естественно они согласились. И Слава Богу. Иначе бы единственным человеком, к которому я мог бы обратиться была бы Эмори Скотт. Думаю, мы все уже знаем, как сильно я люблю Эмори.

Просто… Милли была самым милым человеком на земле. Она была сплошь солнечным светом и цветами, светом в моей темной, несчастной жизни. Она любила танцевать под дождем и во всем видела позитив.

Один лишь взгляд на Милли заставлял меня улыбаться. Более того, когда она подбегала ко мне с чем-нибудь новым: она пекла и говорила мне попробовать. Она всегда была такой улыбчивой, когда я хвалил её кулинарные способности. Это была одна из наших общих черт: быть на кухне. Нам обоим это нравилось.

Эмори, однако, полная противоположность Милли. Она притягивает грозы и питается всем плохим. Какое-то время я был уверен, что Эмори сможет призвать молнию, если попытается. И в довершение всего, эта женщина не умеет готовить.

Так было не всегда. Когда мы встречались, я думал, что она будет женщиной, с которой я проведу всю свою оставшуюся жизнь. Конечно, мне было около четырнадцати-семнадцати лет, поэтому я не уверен, что эти мысли были серьезными.

— Я говорила тебе, что, если мне придется присматривать за ней еще хоть один день, я оставлю её здесь! — кричит Мейв, когда я еще пару раз стучу в дверь.

— Ты знаешь, что это считается похищением?

— Кроме того, ты хотел, чтобы она была здесь на день рождения Майи!

Майе сейчас шесть лет. Очевидно, я не мог отказаться от этого чертового дня рождения.

— Папочка? — Я слышу испуганный и плаксивый голос своей дочери с другой стороны двери.

— Иди ненадолго в свою комнату, хорошо, милая? — говорит Мейв. Но держу пари, Брук качает головой, потому что дальше следует:

— Бруклин, милая, почему бы тебе не взять свою любимую игрушку, а потом мы поиграем вместе?

— Бога ради, Мейв! — тут я медленно теряю терпение.

— Если ты сейчас не откроешь эту маленькую, хрупкую, деревянную дверь…

Я не шутил, когда сказал, что вызову полицию, потому что так и будет. Я вызову полицию на свою сводную сестру, если это означает, что я верну свою дочь. Она моя дочь, а не Мейв. И, честно говоря, я очень сомневаюсь, что она как моя сводная сестра имеет право видеться с Брук.

Мейв даже не крестная Брук. Эмори — да, и единственные другие её крестные отцы — это те трое идиотов, которых я называю своими лучшими друзьями.

— Я хочу домой! — Брук плачет.

Затем раздаётся стук. Не похоже, что её кто-то ударил, а если ударили, то моей сестре и её мужу следует начать копить деньги, потому что я подам на них в суд за то, что они наложили руки на мою дочь. И клянусь вам, я буду судиться с ними до последнего цента.

— Это твой дом, Брук.

Грей кладет руку мне на плечо, заставляя мою голову резко повернуться в его сторону. Я совсем забыл, что он здесь, со мной.

— Хочешь, я снесу эту дверь бульдозером?

Да, очень хочу. И я бы позволил ему это, если бы не знал, что Брук находится по ту сторону двери и может испугаться. Блять, она уже испугана.

Я знаю свою дочь, и люди, которые повышают голос, пугают её. Она также боится самолетов и вентиляторов. Да, вентиляторов. Но сейчас это не имеет значения.

— Ты умеешь взламывать замки? — спрашиваю я, одаривая Грея довольно неуверенной улыбкой.

Он стонет, проводя обоими руками по лицу.

— Клянусь Богом, если я окажусь в тюрьме из-за тебя…

— Ты предложил взломать эту дверь.

— Да, но это я предлагал, а не ты просил, любовь моя.

Этот парень, клянусь, самый противный лучший друг на всем свете. Во всяком случае, через две минуты дверь была открыта, и я снова держу свою дочь на руках. Еще через две минуты я и Брук уже далеко от жилого комплекса.

Брук все еще плачет. Ненавижу видеть и слышать её плач больше всего на свете. Я не люблю, когда она расстраивается. И если бы я только мог, я бы защитил свою дочь от всего, что может когда-либо причинить ей боль. К сожалению, это невозможно.

— Я не уверен, что это все, но… — сказал Грей, выходя из дома Мейв. Он остался чтобы забрать вещи Брук. Мне уже плевать на эти игрушки. Так что, мне придется пойти по магазинам с Брук. Большое дело.

Я не смотрю на Грея, но я не думаю, что он обиделся, потому что он даже не закончил фразу. Он тоже не смотрит на меня, даже когда подходит и кладет руку мне на плечо.

Брук поднимает глаза, все еще икая, по её пухлым щекам все еще текут слезы.

Я провожу рукой по её волосам, внезапно пожалев, что не собрал их в пучок раньше, чтобы они не запутались.

— Все в порядке, Брук. — Пытаюсь я её успокоить. Работает только наполовину.

— Я боюсь, — всхлипывает она мне в плечо.

— Я знаю, детка.

Блять. Блять. Блять.

За последние четыре года я имел дело со многими капризами своей дочери. Неважно, плакала ли она от счастья, от печали, или из-за того, что её любимая игрушка упала с кровати, или, когда мистер Пушистик был в стиральной машине. Черт, я даже сидел с ней напротив этой штуки и ждал, пока она, наконец, не смогла вернуть себе этого кролика. Я вытирал её слезы, когда она злилась, или, когда была гроза, и она пряталась под одеялом, плача, или всякий раз, когда она только прольет одну-единственную слезинку. Я всегда знал, как их предотвратить. Но сейчас… прямо сейчас я понятия не имею, как её успокоить.

Мои глаза находят взгляд Грея, он выглядит таким же побежденным, как и я. Я знаю, что он ненавидит видеть Брук расстроенной так же, как и я. Ладно, может чуть меньше. Но тем не менее, он тоже ненавидит это.

Что бы он ни увидел в моих глазах, это, должно быть, было достаточно ужасно, чтобы Грей внезапно переключился на режим клоуна, потому что то, что он сказал дальше, заставило меня захихикать.

— Бруки, что полицейский сказал пупку?

Я чувствую, как Брук пожимает плечами, а затем всхлипывает:

— Ты под жилетом.

И здесь, я подумал, что я отец, с самыми худшими шутками.

Брук смотрит наверх. Слезы еще катятся по её лицу, но есть намек и на улыбку.

Грей мычит, чтобы придумать очередную шутку, хотя его распахнутые глаза говорят мне, что он больше ничего не знает. Тут я пригодился.

— Что вы называете фальшивой лапшой?

Брук уже знает ответ, потому что я говорю это каждый раз, когда мы вместе едим макароны. Поэтому она ухмыляется, вскидывает руки наверх и кричит:

— Импаста!

Я резко открываю рот, делая вид, что шокирован.

— Так ты уже знаешь это?

Она с энтузиазмом кивает, хихикая.

— Ах, жаль.