Сердца небес

Глава 12

Данте

1999 год

— Посмотри на меня, Данте Сантьяго… Ты многим мне обязан.

— Я ни хрена тебе не должен.

Справа от меня раздается громкое хихиканье. Я поворачиваю голову в ту сторону, и Карлос немедленно затыкается. В девятнадцать лет я уже завоевал себе репутацию человека, который давным-давно оставил сострадание и прощение позади вместе с остальными своими детскими представлениями. Раньше я вел учет всех убитых мной людей, но сейчас цифры не имеют значения. Как только ты убиваешь первого, последующие — это череда расплывчатых имен и лиц.

— Да пошел ты, Данте!

— Иди домой, Люсия.

Теперь она начинает меня раздражать. Я впустил ее в эту комнату, потому что мне было любопытно посмотреть, достойна ли все еще моего внимания девушка, с которой я трахался столько месяцев назад.

Я ошибался.

Я указываю на свою пустую бутылку. Мне немедленно приносят новую. За столом воцаряется тишина, пока наполняется мой бокал. За пределами этих четырех стен безжалостный шум и драма ночного клуба моего брата разворачиваются своим обычным, предсказуемым образом. Бьющееся стекло, визжащие женщины, хвастающиеся мужчины… Я ненавижу это место. Я ненавижу каждый кирпич, каждую бутылку, каждую пластинку, проигрываемую на проигрывателе ди-джея. Я бы сжег все здание дотла, если бы мог.

— Данте, пожалуйста!

Я смотрю на нее, безразличный к дрожащему воплощению скорби, стоящему в дверном проеме, и делаю большой глоток текилы. Ее некогда красивое лицо искажено болью и замешательством. Ее волосы в беспорядке. Ее щеки в пятнах от потекшей туши. Я опускаю взгляд на ее губы, такие розовые и припухшие от слез, и мой член дергается. Возможно, мне следует смягчиться, только для того, чтобы позже я мог заполнить им ее прелестный ротик.

— Я знаю тебя, Данте, — внезапно шепчет она, ее голос едва слышен из-за бешеного ритма. — Я знаю, что скрывается под этой жестокой маской, которую ты носишь. Ты не можешь вечно жить во лжи.

Снова хихиканье. На этот раз я не утруждаю себя тем, чтобы заткнуть рот своим людям. Люсия только что подписала себе смертный приговор. Слишком плохо. Она была неплоха в сексе.

— Ты ошибаешься, милая, — вздыхаю я. — Здесь нет никакой лжи. Человек, которого ты видишь перед собой, — не что иное, как правда, — мой голос обманчиво спокоен, когда я поднимаюсь на ноги, но мои люди знают обратное. За столом воцаряется тишина. Кобра вот-вот нанесет удар.

Когда я делаю свой ход, он такой стремительный, такой смертоносный. У нее нет ни единого шанса. Прежде чем она успевает попросить о пощаде, я прижимаю ее к стене, держа за горло, жестоко наказывая за то, что она осмелилась так свободно говорить при мне.

Ее глаза расширяются, когда она в ужасе смотрит на меня. Тогда я вижу это. Я вижу понимание и опустошение. Сожаление. Мужчина, за которого она меня принимала, мужчина, которого она все это время принимала в своей постели и в своем сердце, был не более чем дымовой завесой.

— Зачем ты пришла сюда, Люсия? — мурлычу я, купаясь в ее панике и страхе. Ищу больше того и другого. Кем, черт возьми, она себя возомнила, врываясь сюда вот так? Говоря мне подобную чушь. Она была не более чем мимолетным увлечением. Временное отвлечение от монотонности преступлений и смертей.

— Я хочу, чтобы ты признал ее, — выдыхает она, хватаясь за мои пальцы.

Часы тикают. Она знает, что у нее мало времени. Неужели ее жалкая жизнь все еще мелькает у нее перед глазами? Был ли я, Данте Сантьяго, лучшей и худшей частью ее? Я усиливаю хватку.

— Признать кого именно? — у этой сучки есть десять секунд, если что. Карлос может избавиться от тела на обратном пути в город.

Одинокая слеза скатывается по ее щеке, образуя безупречную линию на гладкой смуглой коже. Я не смог бы порезать ее лучше.

— Твою дочь, — шепчет она, и ее лицо снова искажается.

— Лгунья, — мой голос тверд, как камень, когда я отпускаю ее и отступаю. Ее ноги подкашиваются, и задыхаясь, она сползает по грязно-серой стене.

— У тебя есть дочь, Данте. Я родила ее три месяца назад в больнице в Картахене.

— У меня нет никакой гребаной дочери, — я с отвращением отворачиваюсь от нее. — Карлос, убери ее отсюда. Воспользуйся комнатой дальше по коридору.

Карлос неохотно кивает и вытаскивает свое оружие.

Люсия отшатывается, когда видит, как я собираюсь вознаградить ее за обман.

— Зачем мне тебе врать?

— Зачем? Да потому, что ты дешевая гребаная шлюха! Тебе не следовало приходить сюда.

Я снова сажусь за стол и продолжаю пить текилу. Почему они всегда разочаровывают меня? Она не первая, кто приходит в этот клуб с одной и той же надоевшей старой историей.

— Мне не нужны твои деньги. Мне ничего от тебя не нужно! — теперь она действительно плачет. Это прискорбно. Все, что я вижу — это уродливое искажение женщины, которую я когда-то знал.

— Карлос, — вздыхаю я.

— Посмотри на нее, — внезапно кричит она, швыряя в мою сторону скомканную фотографию. — Посмотри на нее, а потом скажи мне, что она не твоя!

Фотография опускается лицевой стороной вниз рядом с моей рукой. Я не собираюсь ее переворачивать. Я смотрю на нее поверх края своего бокала, а потом улыбаюсь. Самая холодная, гребаная улыбка, которой я когда-либо кого-либо одаривал.

— Как я могла когда-либо любить тебя? — шепчет она, съеживаясь, ее лицо стало серым, губы побелели, когда Карлос хватает ее за руку и начинает тащить из комнаты. — Я буду преследовать тебя за это. Каждое мгновение каждого дня, всю оставшуюся жизнь.

— Ты и все остальные, — бормочу я.

— Изабелла! Я назвала ее Изабеллой… в честь твоей матери!

— Прощай, Люсия, — в моем голосе звучат зловещие напевные нотки, когда я машу ей рукой, отправляя к ее судьбе.

— Изабелла! Изабелла! Изабелла! — ее крики доносятся из коридора, пока я не приказываю одному из своих людей закрыть эту чертову дверь.

Никто не произносит ни слова, пока не раздается одиночный приглушенный выстрел.

Я чувствую на себе взгляды. Они пролетают между моими людьми, как скорострельные пули. Требуется многое, чтобы шокировать эту толпу, но сегодня вечером я преуспел. И что я получу за эту сомнительную честь? Я буду упомянут в тосте в доме моего отца. Моя жестокость будет прославлена повсюду. Я — Сантьяго. Нашему отсутствию морали нет никаких ограничений. Мы — семья дьяволов, которые правят этой гребаной страной только благодаря страху и благоговению.

Хотя, мне плевать на это.

Мне плевать на все.

С тех пор как два года назад умерла моя мать, я перестал существовать как мужчина. Остался только монстр с Богом данным лицом и талантом убивать.

Карлос возвращается в комнату, все еще убирая оружие в кобуру, и направляется прямо к бутылке текилы, стоящей рядом со мной. Я смотрю, как он наливает на три пальца, не мало разливая на стол. У него дрожат руки.

— Она молила о пощаде?

— Нет. Просто послала тебя прямиком в ад, но я решил, что мы все равно уже здесь.

От его мерзкого, визгливого смеха у меня сводит зубы.

— Заткни свой чертов рот и сядь.

Он поворачивается к пустому креслу и затем замечает фотографию у меня в руке.

— Хочешь, чтобы я разобрался с этим?

Я киваю, на этот раз делая глоток прямо из полупустой бутылки.

— Сожги ее. А потом принеси мне еще текилы.

Сегодня вечером я буду пить больше, чем нужно.