Сердца небес

Глава 15

Данте

Я знаю, что она делает. Ив думает, что я сплю, но от старых привычек трудно избавиться. Малейшее движение будит меня. Вот что сделают с вами годы, проведенные на передовой в зонах боевых действий. Реальность просачивается в ваше подсознание до тех пор, пока вы не перестанете отличать кошмар наяву от альтернативы.

Всегда начеку.

Всегда мишень.

Учишься спать с постоянно открытым глазом.

Я наблюдаю, как ее темные волосы скользят по обнаженным плечам, когда она наклоняется к прикроватной тумбочке. Удивлен, что Ив проснулась так рано. После того, как мы трахнулись в ванной, и я утвердил свое господство, взяв ее в этой постели, пока она снова почти не потеряла сознание. К тому времени, как я закончил, было уже три часа ночи.

Я слышу щелчок застежки. Лежу и жду того момента, когда она поймет, что визитная карточка Петрова исчезла. Будет момент паузы, за которой последует оглушительная тишина, пока она будет пытаться понять, что я с ней сделал и почему.

Будь проклят Петров за то, что все усложняет. Эта операция должна проходить в моем темпе. Все должно быть тщательно продумано. Нам нужно по капле передавать информацию моему ангелу, чтобы умерить ее любопытство, иначе она все раскроет раньше, чем я буду готов.

Как я и предсказывал, наступает пауза. Я решаю избавить ее от страданий преувеличенным зевком.

— Доброе утро, mi alma, — мурлычу я, притягивая ее обратно в свои объятия. — Ты хорошо спала?

— Да… в конечном итоге.

Ив откидывается, чтобы уютно устроиться в теплом уголке, который я создал для нее из своих рук; она слегка пахнет цитрусовыми и тем ее уникальным ароматом, который посылает прямое сообщение моему паху. Я больше не возьму ее сегодня утром. Прошлой ночью я использовал и восхитительно надругался над ее телом, так что я знаю, что ей будет больно. Вместо этого я наслаждаюсь тем, как ее нежная кожа согревает мою собственную.

Она такая маленькая в моих объятиях, такая необыкновенно драгоценная. Ив — олицетворение доброты, что бы я ни сказал ей прошлой ночью. Джозеп был прав. Это был идиотский поступок — вот так обозвать ее на глазах у всех. Тем не менее, она не должна мучить себя из-за убийства моего брата, и ей определенно не следует проецировать это дерьмо на нас. С ним покончено. Забыто. Пришло время двигаться дальше.

Я бросаю взгляд на свои часы. Пленник Петрова скоро прибудет на мой остров. Несмотря на его заверения, его людям не удалось добыть нужную нам информацию. Время поджимает, поэтому мы единогласно проголосовали за то, чтобы доставить его сюда. Я не могу полететь туда. В Америке сейчас слишком опасно для меня. Все границы и перекрестки улиц во Флориде в строгой слежке.

Ив со вздохом меняет позу, маленькой соблазнительной попкой задевая мой член. Я стискиваю зубы и пытаюсь справиться со своей похотью.

— Ты голодна? — спрашиваю я.

— Умираю с голоду, — бормочет она, прижимая мою руку к своей груди. Я чувствую мягкий стук ее сердца под кончиками своих пальцев. Я хочу, чтобы этот ритм никогда не прекращался.

— Я попрошу Софию принести тебе завтрак наверх.

— Нет, все в порядке. Я спущусь вниз. Все равно хочу с ней кое о чем поговорить.

— Как знаешь.

Внезапно почувствовав раздражение, я встаю с кровати и иду в ванную. Как только я скроюсь из виду, я знаю, что она снова начнет рыться в этой чертовой сумочке.

— Ты присоединишься?

— Нет.

Сейчас я резок и отчужден. Мои мысли обращены к текущей задаче. Сегодня предстоит грязный день, самый грязный, самый развратный из всех. Ненависть к человеку, который направляется в мой лагерь смерти — это все оттенки несправедливости. Ему повезет, если он переживет этот час.

Я ступаю под душ и молю бога, чтобы она не подумала присоединиться ко мне. Мне нужна дистанция. Мое настроение портится, я едва сдерживаюсь. Я не хочу запятнать Ив своей жаждой крови.

Закончив, я возвращаюсь в спальню, энергично вытирая волосы полотенцем. Кровать пуста, простыни смяты и пахнут сексом — чем-то гораздо более богатым, чем я. Ив уже ушла. Я даже не задумываюсь, почему она это сделала. Как я уже сказал, мои мысли полностью заняты другими вещами. Позже вечером я снова разыщу ее, чтобы искупить худшее из своих преступлений. Чувство вины и раскаяния, кажется, никогда не трогают меня, когда я трахаю ее сердце и душу.

Джозеп ждет меня снаружи, у джипа. На нем черные джинсы и футболка. Он знает правила.

— Он прибыл десять минут назад, — объявляет он, подходя ко мне. — Он готов принять нас в пятом блоке.

— Хорошо. Где Рик?

— Здесь, — раздается голос из машины.

Я киваю ему через открытое окно.

— Давайте выдвигаться. Чем раньше это начнется, тем лучше. Мне интересно услышать все, что скажет этот мудак.

Я присоединяюсь к Рику на заднем сиденье, пока Джозеп заводит двигатель.

— Спасибо за вчерашний вечер, — бормочу я.

Рик бросает на меня один из своих ленивых взглядов.

— Мне было очень приятно.

— Похоже на то, — говорю я ледяным тоном. — Я сказал тебе не ложиться спать и поговорить с Ив, а не трахать прислугу, пока ты ждешь.

Он улыбается мне. Парень знал, что я все это время слушал. Вероятно, его заводит публика.

— Тебя не было целую вечность, и мне стало скучно.

— Если в радиусе пяти километров есть свободная киска, ты найдешь ее. Ты не можешь обойтись без этого хотя бы одну ночь?

— А ты?

— Как твоя жена?

— Пошел ты. А как насчет тебя, Джо? — кричит он вперед. — Должно быть, тебе ужасно одиноко в этом месте, раз твой босс снова держит свой член в тепле.

Джозеп не отвечает, что не удивляет меня. Он уважительно относится к женщинам. Мой друг выбивается из бизнеса, который относится к ним как к собственности, включая меня. Разница лишь в том, что я никогда не ожидал, что моя собственность завладеет моей задницей.

— Что ты там говорил насчет кастрации? — мрачно бормочу я.

Рик смеется, ничуть не смущенный моей угрозой.

— Ты слышал каждое слово? Одному богу известно, почему я подал тебе эту идею… Стоит ли мне беспокоиться?

— Меня не интересует твой член, Сандерс. Отрезанный или в каком-либо другом виде.

— Я не удивлен, что Ив Миллер предана тебе.

— Господи, — бормочу я себе под нос.

— Как долго ты планируешь фильтровать ей информацию о Петрове? — спрашивает он, чувствуя, что зашел слишком далеко.

— Так долго, как решу.

— Ты втянул ее в эту историю. И не сможешь держать их порознь вечно, — наступает пауза и вздох. — Я получу по заднице за то, что скажу это, Данте, но к чему эти игры? Просто скажи ей правду. Она никуда не денется.

Чертовски верно, что она не уйдет. У нее нет выбора. Но я предпочитаю держать ее в плену любовью, а не ненавистью.

— Заткнись, черт побери, Сандерс.

Он не понимает. Никто из них. Я не любитель азартных игр, но в эти дни оказываюсь втянутым в покерный матч с высокими ставками, главным призом в котором является Ив. Если я сейчас заговорю, то рискую потерять ее. Моя самонадеянность и так изрядно пошатнулась в ту последнюю ночь.

Это не просто правда ― это слои греха под правдой, те, что сложены друг на друга, как страницы в пыльной книге.

Такой грех, который Ив не сможет простить.

— Я задел за живое, не так ли?

— Ты хочешь, чтобы я помог тебе уничтожить эту братву или нет?

Я теряю терпение. Ему повезло, что он выручил меня в прошлом году, иначе от него сейчас остались бы только кожа да кости.

Мы в пяти минутах езды от места назначения. Даже красота пейзажа вызывает у меня неправильную реакцию. Я поклялся, что никогда не привнесу сюда худшие аспекты своего бизнеса. Купил этот остров для нее. Для нас. Я так старался не запятнать его, как омрачаю все остальные гребаные вещи, к которым прикасаюсь, но заключенный Петрова издевается над моим обещанием. За это он получит дополнительный сюрприз. Может быть, кастрация все-таки снова на кону?

— Откуда ты знал, что она заговорит о русском? — внезапно спрашивает Рик.

Потому что мой ангел любознательна. Она не прислушивается к предупреждениям. Знает, что мне больно, и любовь сведет ее в преисподнюю от желания помочь мне, но я вынужден держать ее рядом, а не на расстоянии.

— У меня было предчувствие.

— Предчувствие? Я никогда не думал, что ты придаешь такое значение «предчувствию», Данте… Неужели армия тебя ничему не научила?

— Она научила меня стрелять в голову таким умникам, как ты, — рычу я. — Какого черта ты рассказал ей о Мануэле?

Рик пожимает плечами.

— Я не знал, что это запретная тема. Она волновалась за него. Я хотел хоть как-то успокоить ее. Или, может быть, я просто пытаюсь расположить ее к себе, чтобы трахнуть горячую подружку…

Джозеп нажимает на тормоз, и мы проскакиваем пару метров по рыхлым камням. Я едва сдвигаюсь с места, но Рик, не пристегнутый ремнем, врезается в переднее пассажирское сиденье.

— Что за хрень! — он кричит, хватаясь за плечо.

— Нога соскользнула, — бормочет Джозеп, и я ловлю его взгляд в зеркале заднего вида.

Это уже второй раз он показывает мне, насколько заинтересован в той блондинке.

Моя база — это крепость внутри крепости. Ограждение из колючей проволоки, вооруженные патрули, сторожевые вышки через каждые пятьдесят метров. Как и к Ив, никто и близко не подойдет к моей собственности без моего разрешения.

Эта территория состоит из пары складов боеприпасов, учебного центра с полностью оборудованным тренажерным залом и бассейном, а также пяти жилых блоков. Бизнес процветает. Учитывая небывало низкий уровень вежливости, весь мир внезапно полюбил наемный бизнес.

На этом острове у меня более двухсот человек — бывшие спецназовцы, морские котики, новобранцы из Колумбии и других стран; люди, которые клянутся в верности мне, и только мне. Все они были лично рекомендованы нам. Все они — хладнокровные убийцы. После предательства Томаса мы не хотели рисковать.

Мы выходим из машины и направляемся к самому маленькому из складов — черному сооружению из стали и бетона, которое я построил вскоре после того, как захватил остров.

— Он в задней части, — говорит мне Джозеп, ведя нас вдоль рядов высокотехнологичного оружия туда, где ждет наша добыча.

Лука Иванов представляет собой жалкое зрелище. Люди Петрова довольно хорошо поработали над ним с тех пор, как мы добыли его три дня назад. Некогда уважаемый медиа-магнат теперь просто пропитанный кровью холст, на котором я могу вырезать свои инициалы.

Привязанный ремнями к металлическому стулу, со связанными за спиной руками, его тело больше не кожа, а в запекшаяся кровь. Потоки багрового лишь выделяют белки его глаз, создавая впечатление мишени. Он видит, как я приближаюсь, и мгновенно узнает меня. Его оживление почти комично. Он начинает по-кроличьи подпрыгивать на стуле, чтобы убежать, но отодвигается всего на пару сантиметров. Во рту у него кляп, так что его крики приглушены до пронзительного воя.

— Закрой двери, — бормочу я одному из охранников, топчущемуся позади меня. — Это дерьмо скоро станет еще громче.

Подойдя, я встаю перед ним, чтобы он в полной мере мог насладиться убийственным взглядом Сантьяго. Мне нравится встречаться взглядом со своими жертвами, прежде чем совершить убийство. Он вот-вот потеряет сознание от страха, и от него исходит отвратительное зловоние, когда он теряет контроль над своим кишечником.

Я делаю шаг назад и тихо фыркаю от отвращения. Его белая рубашка забрызгана кровью. Его черные брюки порваны. Он потерял свои дорогие туфли, галстук-бабочку и смокинг где-то между этим местом и Майами.

Позади меня кто-то хрипло прочищает горло.

— Сеньор Сантьяго?

— Что такое? — я не утруждаю себя тем, чтобы обернуться.

— Виктор Михайлов, сеньор. Я работаю на Петрова.

Это заставляет меня немного повернуть голову в его сторону. То, что я вижу, привело бы в ужас большинство людей, но я не такой, как большинство людей. Этот парень почти такого же роста, как я, с короткой стрижкой, пустым взглядом и таким же злобным выражением лица. Однако на этом лице читается почтение, и немалая доля уважения. Может, он и Братва, но этот человек знает о моей репутации. Я гребаная знаменитость в России. Они назвали чертов алкоголь в мою честь.

— Добро пожаловать на мой остров, мистер Михайлов, — говорю я, плавно переходя на русский. — Надеюсь, ваше путешествие было приятным?

— Дважды ощущалась турбулентность, как до, так и после взлета. Ничего такого, чего не смог бы исправить укол эпинефрина.

Я киваю, сразу все понимая. У Иванова случился сердечный приступ во время допроса и еще раз во время полета. Мне лучше поторопиться, иначе его смерть не будет на моей совести или ее отсутствии.

— Петров рассказал мне о том, что вы уже узнали, — говорю я, протягивая руку для самого короткого и холодного из рукопожатий. — Мы знаем о масштабах его роли в США и Восточной Европе. Мы также знаем об утечке информации внутри властей США, начиная с ФБР и заканчивая береговой охраной и в некоторой степени УБН. Вот почему «товару» было позволено так свободно поступать из Мексики и пересекать границы США, а также во Флориду. Чего у нас нет, так это имен этих фасилитаторов[4] … Я прав?

— Да, прав.

Я поворачиваюсь обратно к нашему заключенному, который представляет собой трясущуюся массу мочи и дерьма.

— Зубы все еще при нем, — замечаю я, снова переходя на английский. — Что, черт возьми, ты делал с ним в течение двух дней? Обменивался советами по макияжу?

Вспышка ярости пробегает по лицу Виктора.

— При всем моем уважении, сеньор Сантьяго, у нас есть свои методы…

— Но они не увенчались успехом, не так ли?

Слева от меня раздается шум, едва слышный из-за плача Иванова. Я поворачиваюсь и ловлю взгляд Рика. Он уже наслаждается шоу. В этой комнате чертовски много враждебности, и не вся она направлена на Иванова. У Рика проблемы со всей братвой. Виктор не принадлежит к той же группе, которая посягает на его территорию на Восточном побережье, но эти люди жадные. Они причиняют ему бесконечную головную боль с тех пор, как он заведует моей бывшей империей. Если повезет, моя позиция по отношению к нему сегодня послужит четким сигналом России.

Я насмехаюсь над этим человеком не просто для развлечения Рика. У вас должны быть стальные яйца, чтобы вести эту игру. Виктор не посмел бы ответить тем же, и мы оба это знаем.

— Ну что, начнем? — говорю я, вопросительно поднимая бровь. Он страдает. Два гребаных огненных шара ярости направлены на меня.

— Он весь ваш, — отвечает он, склоняя голову. Снова это почтение. Ты не можешь купить это. Это нужно заслужить.

— Джозеп. Мой нож.

Я беру запасной стул из угла и ставлю его в паре метров перед Ивановым. Заняв свое место, я откидываюсь назад и скрещиваю ноги в лодыжках, как человек, обладающий терпением. Будто все время мира принадлежит мне.

Джозеп протягивает мне мое любимое оружие — пятнадцатисантиметровый зазубренный мерзавец, который унес больше жизней, чем чума. Ему тоже не терпится поучаствовать, и я, возможно, просто отдам всю власть ему. То, что Иванов делал с детьми и женщинами на протяжении многих лет, заслужило ему место на моем складе.

Я наклоняюсь вперед и выдергиваю кляп у него изо рта. И сразу же наружу, словно желчь, выплескиваются мольбы.

— Помолчи, — рявкаю я, и он немедленно замолкает.

Боже. Он, бл*ть, плачет прямо сейчас.

Я позволяю ему некоторое время тихо всхлипывать, пока решаю, какую часть его тела изуродовать в первую очередь.

— Имена, — рычу я, размахивая ножом перед ним, чтобы он мог увидеть, что у меня припасено.

— Я не могу, — стонет он. — Моя семья…

— Твоя семья?

Он знает, что облажался, потому что плач становится еще более истеричным. Он только что упомянул об одной вещи, которая гарантированно сделает его смерть еще более кровавой и затяжной.

Семья.

Моя дочь.

Он никогда не задумывался на ее счет. Какого хрена я должен оказывать ему такую любезность?

— Имена.

Я повторю это слово еще два раза, а затем начну.

Он опускает голову в знак поражения.

— Моя семья в безопасности, пока я держу рот на замке. Они сказали, что защитят их, если я умру молча.

— Они?

— Не заставляй меня говорить, умоляю тебя.

— Твоя семья мертва, — говорю я прямо. — Ты идиот, если ожидать чего-то другого. Говори сейчас, и я, возможно, сделаю это быстро.

— Я не знал, что она твоя дочь, — внезапно хнычет он.

На складе воцаряется потрясенная тишина. Такое чувство, будто ледяная волна только что ударила мне в лицо.

— Клянусь богом, я не знал. Пожалуйста. Прошу…

— Мне нужны имена скомпрометированных копов, Иванов, — мой голос звучит отстраненно, губы двигаются сами по себе. Ничто не выдает того, что земля только что ушла у меня из-под ног. Я даже не могу смотреть на Джозепа. Я ожидал сегодня множества признаний, но только не этого.

— Она была одной из шести из Колумбии, — продолжает он, бормоча от страха. ― Чем моложе, тем лучше. Вот какой была спецификация.

Боже.

— Куда ее увезли? — рычит Джозеп, делая шаг вперед.

Я чувствую, как он маячит у меня за спиной, снова предлагая мне свою молчаливую солидарность и силу. Никогда еще не был так благодарен за это.

— Бухарест, Россия, США.

— О чем, черт возьми, он говорит?

Я слышу, как Виктор бормочет. Он явно не имеет ни малейшего представления о мельчайших деталях операции, над которой работаем мы с Петровым. Движущая сила. Та, что делает это настолько личным, насколько это возможно.

Мой брат не убивал мою дочь. По крайней мере, не так, как сказал, насмехаясь надо мной, когда приставлял пистолет к моей голове. Он отдал приказ, но мой отец предпочел вместо этого бросить ее на съедение волкам и хищникам. Таким людям, как Иванов, и их грязному ремеслу, которые использовали ее и издевались над ней, а затем продали дальше. Только когда я вернулся в Колумбию, чтобы похоронить ее, я, наконец, узнал правду. Будучи всего четырехлетней девочкой моя маленькая дочь заплатила за мои грехи и неверные решения.

Почему мой отец продал свою собственную плоть и кровь?

Потому что я осмелился повернуться спиной к семье в девятнадцать лет.

Потому что я осмелился попытаться избавиться от имени Сантьяго.

Потому что я осмелился предположить, что если бы был лучшим человеком, это могло бы исправить то зло, которое причинил ее матери.

Потому что я осмелился лгать себе, что каким-то образом смогу оставить прошлое позади.

— Имена, — рычу я сквозь стиснутые зубы.

Больше никаких шансов после этого. У меня внутри все сжимается, когда я думаю о том, как сильно она, должно быть, страдала. Плакала ли она из-за меня? Плакала ли она по своей умершей матери? Тем временем Иванов не хочет замалчивать свои собственные страдания.

Все больше.

Еще более жалко.

Навзрыд.

Тогда во мне взрывается приступ ярости. Не успев опомниться, я вонзаю нож в самую мясистую часть его левого бедра и резко выворачиваю. Его крики пронзительны, кровь хлещет фонтаном и стекает алыми ручейками по ножкам стула, собираясь на полу внизу.

Удовлетворенно хмыкнув, я откидываюсь на спинку стула и любуюсь делом своих рук. Я чувствую мрачное удовлетворение. Металлический привкус в воздухе начинает смягчать мою жажду мести. Страдания Иванова лишили его слез. Он едва может дышать.

— Расскажи мне все, ублюдок! — внезапно я ору, снова бросаясь вперед, и, черт меня побери, если в моих глазах не стоят слезы.

Моя дочь была не единственным ребенком, которым торговал этот человек. Их были сотни. Тысячи. Многомиллиардный бизнес по торговле людьми в целях сексуальной эксплуатации, который распространился из некоторых беднейших общин вплоть до США.

Мексика. Колумбия. Восточная Европа.

Список бесконечен.

— Еще один, — кричу я Джозепу.

Второй нож на полпути ко мне. Мгновение спустя он торчит из другого бедра Иванова.

— Твои глаза следующие, — говорю я ему, когда он корчится в агонии. Его лицо приобретает серый оттенок, он потерял много крови. Одной ногой он уже в аду.

— Я не знаю никаких имен, — хрипит он.

— Еще один! — обращаюсь я к Джозепу.

— Клянусь богом, я не знаю! — визжит Иванов. Бетон под его стулом пропитан алой кровью. Я отодвигаю свой стул назад, чтобы избежать ее соприкосновения со своими ботинками. — Инсайдеры ФБР всегда находились под контролем Севастьяна. Он был их связным, а не я. Я уже говорил об этом Петрову!

Севастьян. Отчужденный брат Андрея. Заклятый враг Рика. Всеобщий враг…

— Что насчет УБН?

— Та же история!

Я провел достаточно допросов, чтобы знать, когда мне говорят правду. Глаза Иванова вращаются в глазницах. Он пытается вспомнить какой-нибудь обрывок воспоминания, который заставит все это закончиться.

— Подожди! Кое-что еще! — визжит он как раз в тот момент, когда я наклоняюсь, чтобы показать свою ненависть в его скоро опустевшей глазнице. Я снова откидываюсь на спинку стула и жду, когда он просветит меня.

— В прошлом году пара парней из УБН струсили. Они хотели уйти, — голос Иванова теперь превратился в хриплый шепот. На шаг ближе к предсмертному хрипу. — Это было в УБН в Майами. Севастьян договорился о встрече, но это была всего лишь уловка, чтобы избавиться от них. Он не хотел, чтобы у него были какие-то хвосты.

— Где?

— Контейнерный терминал Южной Флориды.

Мое любимое чертово место.

— И?

— Казнь прошла не так, как планировалось. Оба мужчины отделались пулевыми ранениями, но Севастьян больше никогда их не разыскивал. Он так и не закончил свою работу. В то время ходили слухи, что у них, должно быть, были какие-то рычаги воздействия на него. Севастьян никогда не оставляет мертвого на свободе.

— Когда это было? — спрашиваю я его обманчиво мягким голосом.

Наступает долгая пауза, пока он пытается вспомнить эту информацию. Его разум начинает терять концентрацию. Он умрет в течение следующих двух минут, а мне нужна эта дата.

— Двадцатого мая или, может быть, это было двадцать первого, — выдыхает он. — Нет, подожди. Это было двадцатое число.

Он начинает излагать причину, по которой он может быть таким точным, но к тому времени я уже перестаю слушать. Я не смотрю на Джозепа, но чувствую, как его стальные голубые глаза сверлят мой затылок. Ну разве это не самое странное гребаное совпадение? Так случилось, что эта дата запечатлелась в моей душе. Почему? Потому что я сам был в тот день в Майами, чтобы передать управлению по борьбе с наркотиками свое собственное сообщение. В тот же день я забрал Ив из больницы, доставил ее самолетом в свой африканский дом и начал осаду на ее чувства.

Что-то еще беспокоит меня в связи с этой датой, что-то, что я пока не могу определить, но время для размышлений еще не пришло. Дыхание Иванова затрудненное и неглубокое. Третий сердечный приступ неминуем. Больше я от него ничего не добьюсь. Его время на этой земле истекло.

— Он весь твой, Джозеп, — говорю я, отодвигая свой стул, чтобы освободить место для моего заместителя. Выражение его лица ничего не выражает, но тело напряжено, как сжатая пружина. Он берет нож со зловещим выражением в глазах. — Делай с ним, что хочешь. Просто проследи, чтобы он встретил своего создателя с как можно более громким криком.

— С удовольствием.

Иванов не дождется от меня прощания. Я увижу его в аду.

— Отправляйся домой, — говорю я Виктору, проходя мимо него на выходе. — Я сейчас позвоню Петрову и расскажу ему об УБН.

Дата — это зацепка. Незначительная, но стоит того, чтобы с этим разобраться. Все концы ведут к Севастьяну. Я не перестану охотиться за ним, пока он, блядь, не получит свой собственный коенц.

— Да, сеньор Сантьяго, — бормочет он, все еще дуясь.

Я выхожу со склада под леденящие душу крики, о которых я просил. Это единственное, в чем я никогда не буду винить Джозепа Грейсона… Он всегда сдерживает свое слово.