Сильные не убивают

Глава 11 Кому и айну — невеста

— У нас сегодня важный день, — на челе Ленни лежит печать обреченности. — Надо всем выйти к обеду при параде, а то мама… мама не поймет. Ну что вы меня не слушаете совсем?

Мы как раз слушаем. Токс оторвалась от своего станка, а я… тоже от очень важного дела… от маджонга в новеньком смартфоне, вот. Отвечаю:

— Я, конечно, ужасно храбрая девочка. Могу выйти против банды контрабасов или там против съехавшего с катушек вольного мага. Но храбрость ведь еще не означает безумия. Конечно же, я не смею совершить такого, чего мадам Кляушвиц не поймет. А что у нас стряслось? Борхес таки раздуплился сделать предложение?

— Нет, его и так неплохо кормят… Хуже. У нас особенная гостья. Айну из холмов.

Борхес, действительно, не особо заморачивается — приходит, заваливает Катрину комплиментами и жрет от пуза. Каждый раз перед его визитом мадам Кляушвиц решает — при моем участии, если я не успеваю увернуться — важнейшие вопросы современности: не полнит ли ее этот шейный платок и не опозорит ли она себя, если раз в жизни подаст к ужину покупной майонез вместо домашнего. Однако бурное развитие отношений происходит, похоже, исключительно в голове Катрины. И все равно оно не занимает ее настолько, чтобы забыть о главной жизненной миссии кхазадской матери…

— Гостья? Очередная невеста, что ли, по твою душу?

Ленни смотрит на меня кротко, словно ягненок:

— Обязательно надо было это говорить, да?

— Прости-и… Изо всех сил буду вести себя прилично, — и все-таки не удерживаюсь: — Честное снажье, ска врот!

Ленни мученически улыбается и удаляется. Токс возвращается к станку. Под лампой что-то вроде разобранного широкого кольца. Спрашиваю:

— Что делаешь? Еще какую-то крутую фишечку для меня?

Токс щелкает меня по носу:

— Не все в этом мире вертится вокруг тебя, маленький друг. Я пытаюсь создать копию своего тюремного браслета. Ленни уже скопировал код алгоритма себе на компьютер; может, удастся взломать его, поставить на копию и понять, как работает браслет.

Вот оно что! А мне они ничего не сказали об этом. Конечно, не обязаны были. Но все равно как-то обидно. Как будто… меня это не касается.

— А что с индикаторами, Токс?

— Без изменений. Четверть серой полосы. Полагаю, пожертвования на ремонт школы ничего не дали… Возможно, потому, что эти деньги должен был выделить муниципалитет, а помочь чиновникам распилить бюджет — сомнительное доброе дело. Боюсь, мы достигли предела того, что могут решить одни только деньги. Но и регресса нет, все это благодаря тебе, маленький друг…

Да что же ты будешь делать… Похоже, деньги не решают всех проблем — ни в одном из миров. Хотя как раз деньги у нас теперь водятся.

После встречи с незабвенным Себастьяном-не-Перейра я отлеживалась дня три. Кожа интересно меняла цвет из фиолетового через желтый обратно в здоровенький оливковый. Для ускорения сращивания ребер мне что-то вкололи в больничке — тоже на основе мумиё, но не такое убойное, как в первый раз. Рожа восстановила изначальную форму сама.

После этого внепланового отпуска я ходила за тягой дважды. В первый раз — вдребезги неудачно: слишком долго возилась с хитроумным замком, и контрабасы успели все слить. Зато во второй раз удалось увести целых шесть пакетов. Все-таки «Эскейп» был оружием победы — правда, ровно до тех пор, пока остается неожиданностью и ни у кого нет от него защиты. Потому мы решили не частить с выходами, благо наши материальные проблемы были решены на недели вперед. Тем более что Борхес все-таки всучил мне деньги, изъятые у не в меру вольного мага Себастьяна. Я купила новый смартфон и после некоторых колебаний поставила все же контрацептивную серьгу… Это же само по себе еще ни к чему не обязывает, а молодые мужчины вокруг пахли все более притягательно… не настолько, чтобы предпринимать какие-либо действия, но мало ли, как фишка ляжет.

— У тебя есть одежда, подходящая для торжественного обеда? — спрашивает Токс.

Чертыхаюсь и прыгаю к шкафу. Маечки, шорты, драные джинсы, толстовка в каких-то подозрительных пятнах… Мечусь кабанчиком к «Голым не останешься» на соседней улице и спешно покупаю белую рубашку с черными брючками. Синтетика противно скользит по телу, удушливо разит дезинфекцией, зато выгляжу я теперь так, словно только что сбежала из церковного хора.

А вот Токс одевается в элегантное серое платье и собирает волосы в простую, но эффектную прическу. Морда у Ленни красная — похоже, непросто ему дышится в накрахмаленной рубашке и пиджаке, который, наверно, был ему впору на школьном выпускном — сейчас в стратегических местах выпирают валики жира. Стол заставлен богатым сервизом в розово-золотых тонах, и перед каждым из нас — по дюжине столовых приборов. Раньше мы обходились ложками и иногда вилками, но столовое серебро само себя не продемонстрирует дорогой гостье…

Черт, забыла спросить, кто такие вообще эти айну. А теперь неловко — гостья вот-вот зайдет, а вдруг у них слух, как у снага… Вроде бы кхазады — это гномы вообще, они живут по всему миру. А айну — местные сахалинские эндемики, которые до недавнего времени вообще не вылезали особо из своих холмов. Интересно, у этой гостьи есть борода?

Вплывает мадам Кляушвиц в трауре, как положено вдове; единственное украшение — массивная брошь с портретом покойного супруга. За ней семенит симпатичная полненькая девушка — ура, безо всякой бороды… разве что небольшие усики присутствуют. Темные глаза смотрят на нас с веселым любопытством — а вот костюм такой, словно она пришла к нам со съемочной площадки фильма о девятнадцатом веке. Может, они вроде амишей, эти айну?

— Здравствуйте, — бойко говорит девушка. — Меня зовут Сергей. Да, понимаю, это смешно. Но вот так.

На Ленни и на меня одновременно нападает приступ кашля, только Токс держит покерфейс. Если бы взглядом можно было поджигать, мадам Кляушвиц уже испепелила бы нас заживо.

— Мы с огромным уважением относимся к айну и их обычаям, — начинает вещать мадам Кляушвиц. — Тем более что сами мы тоже происходим из древней семьи…

Катрина так увлекается семейной историей, что не обращает внимания на то, что никто ничего не ест. И не от того, что жрать нечего: на столе крабы, несколько видов рыбы, глазастенькие креветки… Но вроде как невежливо приступать раньше гостьи, а она не ест. А еще я тупо не знаю, как управляться со всеми этими приборами.

Изредка в речи мадам Кляушвиц случаются паузы. В одну из них Ленни удается вклиниться и сообщить, что он «ну, типа программист, ага». Девушка со странным именем Сергей оказывается интерном в городской больнице, недавно распределенной сюда из Южно-Сахалинска. По счастью, моей профессией никто не интересуется, а то сложно было бы объяснить…

Когда мадам Кляушвиц выходит, как она говорит, припудрить носик, Сергей спрашивает трагическим шепотом:

— Кто-нибудь знает, какой из этих вилок можно есть?

— Ничего сложного, — невозмутимо отвечает Токс. — Вот эти приборы для основного блюда, эти — для десерта, эти — для разделки лобстера, которого на столе нет, а эти… совсем ни для чего не нужны. Просто пользуйся этой вилкой и этим ножом и не беспокойся ни о чем. А для чего эти деревянные палочки с искусной резьбой, я даже сама не знаю, впервые вижу нечто подобное…

Действительно, палочки или скорее даже дощечки очень красивы. На моей вырезаны кит и изящная лодочка. Среди розово-золотого парадного сервиза эти вещи смотрятся совершенно чужеродно.

Сергей сообщает трагическим шепотом:

— Это икуниси… усодержатели. Чтобы не замочить усы, если нам вдруг подадут священные напитки и мы будем общаться с духами… Надеюсь, до этого все-таки не дойдет.

Остаток обеда проходит веселее — теперь мы хотя бы можем есть. Хруст за ушами немного отвлекает от истории двоюродного деда мадам Кляушвиц, которую я уже раза четыре слышала…

Ленни выходит провожать гостью к воротам. А я так старалась выглядеть торжественно, что забыла свою шапочку, под которую прячу в таких случаях уши… да и любопытно, чего уж там.

— Мне ужасно неловко, что я отняла столько времени, — говорит Сергей. — Но мама и бабушка в отчаянии, если я хотя бы раз в месяц не посещаю смотрины. Честно говоря, не планирую выходить замуж в ближайшие лет десять…

— Я тоже не намерен жениться! — горячо заверяет Ленни. — Ну, в обозримом будущем не намерен. Но вы совершенно не отняли время, было очень приятно пообщаться… вернее, было бы, если бы матушка позволила кому-нибудь вставить словечко. У вас, наверно, совсем мало знакомых в Поронайске?

— Никого, я тут недавно, — просто отвечает Сергей. — И можно на ты.

— Ты, эта, извини за палочки, окей? Икуниси… это же что-то сакральное? Мама правда хотела как лучше. Ей казалось, что так она проявляет уважение.

— Я понимаю. Ничего страшного.

— Хочешь, заходи как-нибудь, поиграем в приставку? У меня «ГеймШион»! Обед с сервизом и щипцами для лобстера… у нас не все время так, честное слово.

Ну надо же, а мне Ленни ни разу не предлагал поиграть в приставку! Строю многозначительное лицо и иду стягивать осточертевший парадный костюм.

— Слышь, Бурый, а тебе удалось винт новый выбить на артельном складе?

— Заведующий складом сказал, заявки на оборудование удовлетворяются в порядке поступления и по остаточному принципу.

— Чего?

— Чего-чего. Опоздавшему поросёнку сиська возле жопы, вот чего…

Люблю ужинать у мастера Чжана. Нет, Катрина отлично кормит, но история ее семейства уже порядком меня утомила. А здесь можно услышать — подслушать, если уж начистоту — куда более интересные вещи. Хотя большая часть разговоров вертелась вокруг жалоб на артельных кладовщиков, непомерные налоги и Маньку из пятого подъезда, которая, шлюха такая, никому не дает. Но иногда упоминали Хтонь, которая интересовала меня чем дальше, тем больше. По обрывкам разговоров реальных живых разумных понять о ней удавалось больше, чем из наполненного бреднями интернета.

Хтонь — по-научному аномалия — это вроде как особые зоны, в которых может происходить всякая чертовщина, вообще что угодно. Иногда они перемещаются, вопреки всем усилиям ученых, непредсказуемым образом; тогда говорят, что какая-то местность рухнула в Хтонь. Иногда оттуда прут толпы монстров — это называется выплеском. С выплесками борется опричный техномагический спецназ, вроде более-менее эффективно, но не так чтобы всегда и везде. На Сахалине пять аномалий, а сколько их в Сибири и на Дальнем Востоке, никто не знает. Я видела карту — половины привычных по моему миру городов на ней нет, вместо них — алые пятна аномалий. «Здесь живут драконы».

И на Камчатке Хтонь в самом деле взяла и проглотила три прииска, но об этом говорили вполголоса — прииски были запретной темой. Многие поронайцы хоть раз в жизни лечились средствами на основе мумиё, но вот откуда берется сырье — об этом предпочитали вслух не особо распространяться.

Кто или что я все-таки такое? Насколько удалось восстановить воспоминания Сто Тринадцатой, из таких, как она, растили агентов для особых поручений, а не каких-то там властителей Хтони. Возможно, тренер Кей, он же профессор Каэльфиарон, не все свои карты раскрыл Арлекинам, финансировавшим проект. Арлекины, они же Скоморохи — организация, в большей или меньшей степени запрещенная почти во всех странах Тверди, хотя ее номинальные цели — физическое развитие разумных; здоровье, физкультура и спорт, в общем. На самом деле ни для кого особо не секрет, что Арлекины практикуют незаконные методы селекции и модификации. Те еще кровавые клоуны, короче. Для прикрытия часто используют всякие спортивные секции, сети фитнес-клубов или, как в моем случае, цирк. Блин, цирк уехал, а клоуны остались…

Отхлебываю глоток зеленого чая — предпочла бы пропустить пару пива, но это было бы не по-товарищески в отношении Токс, которая после того нашего разговора честно не пьет. Прислушиваюсь — вроде два рыбака в углу обсуждают чьего-то шурина, который хочет податься в сталкеры… не в смысле тайно следить за бабами, а в смысле хождения в Хтонь за ингредиентами и прочим хабаром. Увлекаюсь и слишком поздно реагирую на запах, который должна была бы запомнить…

— Привет, — мужской голос из-за спины. — А я тебя узнал.

Первое рефлекторное — с разворота ударить по сонной артерии. А то меня один раз уже узнали, и, если честно, радость узнавания оказалась не особо взаимной. Нет, не сейчас — народу кругом много.

Подчеркнуто медленно поворачиваюсь на барном табурете. Это рыжий парнишка-вор, которого я бросила за мусорными баками. Как бы не вышел мне боком тот порыв гуманизма… Скалюсь:

— Напрасно. Чего тебе нужно?

Паренек улыбается — ямочки играют на усыпанных веснушками щеках — и чуть склоняет голову набок:

— Да вот, поблагодарить хотел за то, что ты вытащила меня в мусор… Хм, странно звучит, понимаю. Но лучше уж в мусор, чем… ну, там.

— Всегда пожалуйста. До свидания. Всего доброго.

Резко разворачиваюсь обратно лицом к стойке. Немного помогает вырваться из облака запаха его свежего здорового тела. Хорошо, что этот помоечный принц не использует никаких дешманских одеколонов… хотя чем это хорошо для меня-то.

— И еще увидеть тебя снова хотел, — не отвязывается парнишка. — Запомнил только, что ты очень красивая…

— Убедился, что память тебя обманула?

— Убедился. Ты намного красивее, чем я помню.

— Подкат на троечку… по десятибалльной системе.

Парень садится за стойку рядом со мной — краем глаза вижу его смешное округлое ухо, за которое заправлена прядь вьющихся волос.

— Да, я тот еще троечник… Серьезно, спасибо, что вытащила мою задницу. Понимаю, ты не должна была. Меня Аладдином зовут.

Прыскаю:

— Серьезно? И кто же, позволь поинтересоваться, зовет тебя Аладдином?

Помоечный принц снова поворачивается ко мне — в серых глазах играет улыбка:

— Ты угадала, никто меня так не зовет… Но будут же когда-нибудь, правда? Так-то я Алик. Хочешь выпить чего-нибудь?

— Если захочу — выпью, при чем тут ты?..

Смотрю на его руки с мосластыми, но все же изящными пальцами, на острую линию ключиц в вырезе рубашки…

— Все равно мы уже разговариваем, — смеется Алик. — Почему бы нам обоим не получить от беседы немного удовольствия? Что ты от этого потеряешь, Соль? Прости, я узнал твое имя… тебя тут все знают. Понимаю, ты пытаешься быть осторожной. Разделяешь… работу и личную жизнь. Но, право же, я для тебя не угроза. Я такой же, как ты, только не такой ловкий…

— Вот и мне так показалось… Как ты вообще проник на тот склад?

— Решетка была заранее подпилена, еще до того, как китайцы въехали. Надо особым способом дернуть, чтобы ее достать. У нас много таких секретов в городе, обращайся, если что. Связи, они в любой профессии полезны.

— Ну, допустим, проник ты внутрь… дальше какой был план?

— Мы им сообщение прислали, которое должно было их отвлечь… А потом, есть у меня один амулетик. Не невидимость, конечно — просто отвод глаз. Обычно работает, но…

— Да уж, я видела. Никогда такого не было — и вот опять. И почему ты такой худющий, а весишь, как слоненок?

— Мышцы крепкие. Покажу, если хочешь, — Алик задорно ухмыляется. — В действии, так сказать. У меня тут комната через квартал…

— Что, вот так просто?

— А зачем делать это сложным?

Действительно, зачем? Алик симпатичный, да и на контрацептивную серьгу я все равно уже потратилась. Вряд ли это ловушка, по крайней мере я ему, хм, действительно нравлюсь… став снага, я обнаружила, что возбужденные мужчины пахнут по-особенному.

Скалюсь:

— А и правда, пойдем. Посмотрю на твои мышцы, ну и вдруг ты еще чем-нибудь сможешь меня удивить?..

— Тебе не обязательно уходить сейчас, — Алик, приподнявшись на локте, смотрит, как я одеваюсь. — Тебе понравилось? Хорошо ведь было?

Хорошо — не то слово. Ну, разве что первый заход подкачал — за эти три минуты я ничего особо не почувствовала. Но Алик повел себя достойно, он не стал сбивчиво оправдываться, а вместо того рассмешил меня, заболтал, защекотал — и мы очень естественно пошли на второй заход, который уже длился существенно дольше, а на третьем я орала так, что, наверное, перебудила весь квартал. Третий, хм… единственный мужчина, который был у меня до Алика, уверял, что два за ночь — это физиологический предел. И я верила. Дура была…

Треплю волосы помоечного принца Аладдина. Улыбаюсь:

— Очень хорошо. Хотела спросить, что значит красуха?

Алик чуть заметно краснеет:

— Красавица. У меня на селе так говорили, я с-под Тамбова… Если хочешь — оставайся! Все равно уже рассвело. Тут внизу кофейня, принесу нам кофе и пончиков на завтрак.

Пончики, х-ха… Звучит заманчиво. Если вообще будет до них, до этих пончиков. Остаться на ночь — значит, утром можно будет еще потрахаться раза два, и это как минимум…

Прислушиваюсь к себе: звенящее какое-то счастье — и опустошенность. Ощущения такие, будто у меня долгое время в ботинках копился песок, а сейчас я наконец-то его вытряхнула. В бытность человеком я относилась к этому иначе, тогда был важен не секс сам по себе, а отношения, эмоции… У снага это по-другому. Потребность тела. Не больше. Но и, черт возьми, не меньше.

Серый утренний свет наполняет комнату через мутное оконное стекло, безжалостно демонстрируя убогие выцветшие обои и колченогую мебель. Алик с довольной улыбкой наблюдает, как я натягиваю шорты и майку. У него потрясающий рельеф мышц — в нашем деле ни грамма лишнего жира заводить нельзя. Длинная шея, чувствительные нервные пальцы, умопомрачительная ямочка между ключицами… На правой лопатке — грубый старый шрам; Алику стреляли в спину — а кому не стреляли в спину? Спать в его постели — это куда больше близости, чем то, к чему я сейчас готова.

— Спасибо, не хочу пончиков. Давай не будем делать это сложным. Пока-пока, Аладдин.

На улице с удовольствием подставляю лицо влажному утреннему ветру. Дует с моря, пахнет йодом, на губах остается вкус соли. Не взяла у Алика телефон… Ничего, Ленни найдет, если понадобится. Но ведь не понадобится же… Хотя… Нет, не хочу об этом думать.

Не хочу думать ни о чем.