Сильные не убивают

Глава 14 Героиня четвертой степени

— Кстати, ты получишь правительственную награду, — важно говорит Борхес. — Орден Георгия Драконоборца четвертой степени.

— В гробу я видала тот орден… Жуки — это, что ли, драконы четвертой степени? А можно деньгами отоварить как-нибудь? Или жратвой? Знаешь, сколько эта кодла каждый день жрет?

— Так много вопросов и так мало ответов, — вздыхает Борхес. — Город вам чем смог, значицца, тем уже помог. А про деньги ты сама всё понимаешь. Мумиё в больницах заканчивается. Фармкомбинат поднял закупочную цену до полутора тысяч за литр. Сложить два и два можешь?

— Сейчас? Когда моя рожа из каждого утюга торчит?

Действительно, в эпоху интернета ни один подвиг не остается безнаказанным. Я старалась пореже выходить на улицу, потому что мне в буквальном смысле не давали проходу. Это скорее утомляло, чем льстило самолюбию. Видео, где я скачу как бешеная коза по спинам жуков, набирали сотни тысяч просмотров. Конечно, медийность — это капитал, но все-таки профессия вора предполагает некоторую конфиденциальность, что ли.

— А ты башку помой в кои-то веки, и тебя мать родная не узнает, — язвит Борхес.

— Да Моргот с ней, с этой мной, но здесь-то кто останется? На посту директора этого сумасшедшего детского дома? Токс за ремонтом приглядывает, а когда приходит сюда, мелюзга на нее налипает и не отпускает. Ленни… ты ж понимаешь, что мелкие снага его заживо сожрут? У тебя что, слишком много племянников?

— Да не кипишуй ты… Ладно, пришлю я вам ценный кадр. От сердца, можно сказать, оторву. Она сорок лет в системе исполнения наказаний отработала. Только, чур, потом не жалуйтесь. А ты отсыпайся и завтра дуй за тягой, Ленни нашел перспективное место…

— Послезавтра. Дела передать надо.

Хлопаю по стремительно растущей пачке бумаг.

— Не переживай, эта дама и не такие дела принимала.

Борхес уходит, а я со вздохом залезаю на подоконник и начинаю рыться в бумагах. Временный офис пришлось оборудовать прямо здесь, на разрисованной похабенью лестнице. Пока идет спешный ремонт выделенного нам здания, сирот заселили в один подъезд. Жившая здесь семья кхазадов в ужасе куда-то съехала, а оставшиеся взрослые снага хоть и матерились не переставая, но помогали нам, кто чем мог. И теперь все четыре этажа заполнены маленькими снага и отважными добровольцами, которые вызывались за ними присматривать. Если при слове «сиротка» вы представляете себе эдакого умильного маленького лорда Фаунтлероя — значит, вы никогда не видели снага. Я бы лучше еще раз вышла против орды бешеных жуков, честное слово. Но деваться некуда — как тогда, так и теперь.

Городской приют имел такую репутацию, что никто не сомневался: мы сможем позаботиться о детях лучше. Я тоже не сомневалась… пока не начала реально этим заниматься. Однако надеяться, то есть, я хотела сказать, опасаться, что детей у нас заберут, не приходилось. В Российской Империи к вопросам защиты детей относятся не очень-то трепетно — в особенности когда речь идет о снага. Совсем недавно еще считалось нормой, что половина детенышей-снага не доживает до полового созревания. Сейчас, разумеется, времена изменились… по крайней мере, я стараюсь в этом себя убедить.

Печально смотрю на изобилующий пустотами график дежурств на следующие сутки и начинаю обзванивать добросердечных разумных, которые неосмотрительно предложили помощь. Неделю назад, на волне энтузиазма, вызванного победой над жуками… Теперь с каждым разом уговорить кого-то выйти на смену становится все сложнее. Ничего, я уже начала проводить собеседования с персоналом… после переезда заживем, если, конечно, раньше не свихнемся.

Потом беру смартфон и иду записывать очередной ролик:

— Всем привет! С вами Соль, гроза жуков, и осиротевшие в результате этого катаклизма дети. Сейчас с нами… да где же, ска, где эта бумажка… семьдесят шесть маленьких снага. С последнего выпуска удалось отправить к родственникам еще восемь подопечных, и одиннадцать младенцев разобрали добрые разумные, мы говорим спасибо им… Еще раз увижу, что вы здесь курите — бычки в уши позасовываю!.. Кухни у нас пока нет, но благодаря волонтерам малыши получают нормальное питание… Кто бросил в кастрюлю с супом кроссовок и половую тряпку?.. Если мы каким-то чудом сохраним жизнь и рассудок, то постараемся воспитать этих детей согласно новейшим достижениям педагогической науки… Я сколько раз говорила, ска, не сметь материться, нах!.. и достойными подданными Императора. Кто опять пририсовал Государю член? Член у него есть и без ваших каляк, это вы прочувствуете, когда отправитесь на каторгу за оскорбление Величества… вернее, я отправлюсь за вас как ваш опекун… так, это точно надо будет вырезать. В общем, мы с сиротами благодарим всех добрых горожан за помощь, реквизиты для пожертвований — под роликом.

— Привет, Солечка.

Разворачиваюсь в прыжке и волевым усилием расслабляю уже сжатый для удара кулак. Нервы ни к черту… Это Алик.

— Приветик, тебе чего?

Алик расплывается в улыбке и выставляет вперед раскрытые ладони:

— Не бей меня, гроза жуков! Я деньги твои принес. За ингредиенты, помнишь? Поговорил с ребятами… в общем, комиссию за сбыт мы решили не брать.

— Ужасно мило с вашей стороны. Так, девчонки, что у вас?

Две девочки подтаскивают за уши третью и хором жалуются:

— А она у нас фломастеры укра-ала, нах! Мы ей сказали не бра-ать, а она взя-ла-а!

Обвиняемая не отпирается — так и сжимает в ручках фломастеры раздора. Проклятущая частная собственность… Ставлю себе мысленную зарубку, что в новом доме надо будет очень четко разграничить частное и общественное имущество, иначе эта музыка будет вечной. Осторожно забираю у девочки фломастеры и говорю самым наставительным тоном, на который только способна:

— Воровать — это плохо, понятненько?

— А почему воровать — это плохо, ять? — гундосит девочка.

Она нашла, у кого спросить… В отчаянии переадресую вопрос Алику:

— Почему воровать — это плохо?

Алик пожимает плечами:

— Потому что поймают и наваляют…

— Ну да, вот поэтому… А еще воровство аморально и запрещено законами Империи. Так, вот что вы сделайте, — раздаю фломастеры поровну всем троим. — Скоро придет Токс, она обрадуется, если вы ее нарисуете. Все вместе — и не будете ссориться. Бегите… ну валите уже к себе, кому сказано. Так, Аль, у тебя чего?

— Да деньги принес же.

— А, хорошо. Давай сюда.

— Что, пересчитывать не будешь?

— Ах, черт, еще же пересчитывать… Вот ты и пересчитаешь. Все. Этот мешочек от рыбзавода, этот от мастера Чжана, этот от движения против дискриминации орков… прикинь, есть такое, оказывается… этот от… как их там… общества защиты чего-то там от кого-то там или наоборот. А свое бабло запиши как пожертвование от частного лица, пожелавшего остаться неизвестным — нам только прямого признания в нелегальном сбыте ингредиентов не хватает. Вот тебе ручка… черт, опять бумага кончилась… ну на этой коробке из-под памперсов запиши.

Алик смотрит на меня немного странно:

— Ты не боишься доверять вору пересчитывать деньги?

— Мне же доверили этих детей… О, слышишь? А, не слышишь, ты же человек. Опять в шестнадцатой друг друга мутузят. Пойду разберусь как следует и накажу кого попало…

Полчаса спустя Алик протягивает мне заполненную картонку. Почерк у него аккуратный, школьный почти.

— Спасибо, Аль. Я бы на твоем месте уносила ноги, пока тебя опять к чему-нибудь не припахали.

Но Алик мнется и не уходит:

— Слышь, Солька… а ты давно спала-то? Плохо выглядишь.

— Самое то, что хочется услышать от парня!

— Я серьезно… Может, ты поспишь, а я тут… вместо тебя как-нибудь?

— Да Токс сейчас уже должна прийти. О, вспомни черта — он и появится!

Токс не удается сразу добраться до нашего подоконника-офиса — ее облепляют дети, причем не только малышня.

— Расскажешь дальше про этих Фигорингов? Пожалуйста, пожалуйста, дальше!

Токс смотрит на детей, и кажется, что на ее лицо падает тихий золотой свет, которому решительно неоткуда взяться на этой заплеванной, щедро украшенной изображениями афедронов и гениталий лестнице.

— Разумеется, я расскажу вам о Феанорингах, — мягко говорит Токс. — Если ты, Яся, высморкаешься… да не в рукав, возьми чистый носовой платок. А ты, Роман, бросишь сигарету и не будешь больше курить в доме.

Токс уже помнила всех детей по именам — причем по настоящим, не по кликухам. Друиды очень серьезно относятся к судьбе и ее подаркам. Даже если это трудные подарки. Особенно в таком случае.

— Не думала, что мелкие снага так заинтересуются эльфийскими легендами, — говорю, когда Токс наконец добирается до моего подоконника.

— Почему бы им и не заинтересоваться? Клятвопреступление, кровосмешение, реки крови… темы, которые волновали публику с начала времен. Иди отдыхать, маленький друг. Не тревожься ни о чем.

А мы точно годимся в педагоги?.. Надо все-таки поискать кого-то более вменяемого. Хотя какой вменяемый разумный вынесет толпу маленьких снага?

Тащу свою жопу вниз по лестнице. Алик, о котором я успела позабыть, идет рядом. В подъезде воцаряется необычная тишина, нарушаемая сопением маленьких снага и глубоким голосом Токс:

— И сказал Митрандир Куруфину: «Все мы сделаны из одних и тех же веществ. Все вокруг — и звери, и птицы, и звезды, и камни — это одно большое, единое целое, которое в свой час рождается, живет и в свой час умирает».

На улице ярче чувствуется пот Алика. То ли от усталости, то ли от этого запаха слегка кружится голова. Интересно, согласится Алик зайти сейчас в мастерскую, чтобы мы с ним того-этого?

Видимо, я действительно не в форме, потому что Алик первый замечает опасность и дергает меня за руку, пытаясь увести назад. Но уже поздно — четверо уличных снага взяли нас в полукольцо. Один выступает вперед и смачно плюет Алику под ноги:

— Очешуел совсем, челдобречек — с нашей бабой по нашему же району гулять, врот? Свои совсем уже не дают, нах?

Алик вроде бы начинает что-то говорить, как и положено в таких случаях — спокойно, без страха, но и без лишней агрессии, словно успокаивая стаю бродячих собак. Вот только я слишком устала, чтобы терпеть эти мальчиковые социальные игры. Кастет сам скользит на руку, легкая тень окутывает плечи, и несколько плавных быстрых движений прекращают спор. Первого снага — в шею сбоку по артерии. Второго — под затылок… слабовато, пожалела… тогда под коленки, чтобы полежал-отдохнул. Третий успевает коротко замахнуться, а вот блок поставить не догадывается и огребает аккуратный удар в солнечное сплетение. В руках четвертого блестит нож… хочешь по-взрослому, мальчик? Выкидываю клинок, нацеливаюсь на его правую руку, на сухожилие… И тогда тот, который получил под коленки, орет:

— Стопэ, пацаны, это же она, ять! Телочка, которая жуков валила!

Не могу решить, что делать — вмазать ему в челюсть за «телочку» или пощадить за проявление, пусть и запоздалое, какой-никакой мозговой деятельности?

Парень с ножом убирает оружие, чем спасает свою правую руку. Тот, кто узнал меня — главный, видимо — встает и говорит примирительно:

— Прости, не признали, ска. Ты же Соль, та самая, так?

— А что если не та самая, то можно уже и гоп-стопить?

— Да мы бы девку не тронули, нах! Мы не конченые, ска! К человеку вопросики были, по-мужски, врот!

— Четверо на одного — это по-мужски? И что за расизм вы тут развели?

Парни насупливаются. Вообще природа их агрессии понятна. Межрасовые как браки, так и фигли-мигли — не редкость в наши дни. Однако снага-хай — низший сорт везде, в том числе и на брачном рынке. Те из нас, кто добился в жизни хоть чего-нибудь, часто ищут партнеров среди кхазадов или людей — обычно среди тех, кто поплоше и от безрыбья соглашается, так и быть, встречаться со снага.

— Ладно, пацаны, без обид, — вмешивается наконец Алик. — Нам пора. Бывайте.

Уходим, спиной чувствуя тяжелые взгляды.

— Знаешь, за меня никогда раньше не заступалась девушка, — говорит Алик со странной какой-то интонацией.

— Прости… Не подумала, что тебе это может быть неприятно. В следующий раз постараюсь более трепетно отнестись к твоему хрупкому мужскому эго.

— Да ну что ты! Не за что извиняться. Если бы мне отбили почки, это тоже было бы по-своему неприятно.

До дома Кляушвицов идем в молчании. Вот вроде я и устала как собака, а сорвать с Алика одежду и прижаться к нему всем телом хочется только сильнее. Спрашиваю небрежным тоном:

— Зайдешь?

— Знаешь, Солька, давай, наверно, в другой раз. Тебе бы поспать…

— А я без этого не усну.

Алик колеблется, и я просто тяну его за рукав. Ну, не то чтобы он особо сопротивлялся… В следующие полчаса то и дело зажимаю себе ладонью рот — это все-таки мой квартал, как-то надо будет соседям потом в глаза смотреть.

Когда мы оба переводим дыхание, спрашиваю:

— Останешься? Токс точно не будет дома до вечера.

Алик не отвечает, только нежно целует меня в уголок рта, быстро одевается и уходит. Провожаю его глазами. Ведь все же нормально? Алик сам говорил, что мы не будем делать это сложным…

От низа живота по всему телу расходится невыразимо приятная, освобождающая пустота, и я засыпаю, не думая больше ни о чем сложном.