Сильные не убивают

Глава 3 Французской булки нам не завезли

— А вот Солечка — хорошая девочка! — торжественно заявляет мадам Кляушвиц, глядя, впрочем, не на меня, а на сына. — Посмотри, Ленни, как она замечательно кушает! Не то что некоторые. Опять жевал свои чипсы?

Ленни, тоскливо ковыряя ложкой в тарелке с айнтопфом, бросает на меня уничтожающий взгляд. Отчаянно мотаю головой: мол, не сдавала я тебя! Ты бы сам хоть иногда крошки из бороды вытряхивал, конспиратор хренов…

Со вздохом принимаюсь доедать свой айнтопф. Нет, правда очень вкусно, но проблема в том, что до него уже были фаршированный палтус и салат из спаржи, а впереди еще чай с расстегаями. Не знаю, как все это уместится в одну небольшую снага… возможно, придется каким-то образом нарушить законы физики. Не то чтобы я в самом деле хотела становиться для добряка Ленни условной дочерью маминой подруги, которую собственная мама постоянно ставит ему в пример. Но дело в том, что мадам Кляушвиц оказалась лучшим из доступных мне источников информации о месте, куда меня занесло. А чтобы завоевать ее расположение, приходилось быть хорошей девочкой, то есть замечательно кушать. Уже второй день подряд.

Поначалу я опасалась, что Токс, раз уж взялась за мое духовное развитие, продолжит читать мне проповеди об очищении кармы, заставит обнимать деревья и медитировать на звездное небо; но высокая госпожа вообще особо не обращала на меня внимания, полностью погрузившись в работу. Собственно мастерскую с множеством станков, инструментов и разноцветных колбочек оккупировала в основном Токс. Насколько я поняла, она занималась какими-то сложным не то ювелирным, не то алхимическим промыслом. Не совсем то, чего ожидаешь от очаровательной сисястой эльфийки… хотя алкоголизм тоже вроде как не к лицу дамочке с именем, которое в три дня не выучишь. А поди ж ты — до невменоза Токс больше не напивается, но разит спиртным от нее постоянно, ближе к вечеру конкретно так.

Ленни тоже погрузился в свой компьютерный угол, повернувшись к жестокому миру курчавым затылком и метая в него время от времени пустые пакеты из-под чипсов. Единственное, что могло его выдернуть из кресла — суровые окрики мамы, которая каждый раз точно знала, хочет сыночка-корзиночка есть, замерз он или ему нужно прямо сейчас ложиться спать. В мастерскую мадам Кляушвиц никогда не поднималась: покойный отец Ленни умудрился каким-то образом убедить ее, что это — дурная примета, и так отвоевал себе немного личного пространства. Однако спать здесь Ленни не разрешалось, на ночь он уходил в дом.

Первым делом я перерыла доставшуюся мне в наследство сумку. С оружием Соль я познакомиться успела, а прочие вещи сообщили немного: довольно простая одежда из недорогого магазина и базовый гигиенический набор. В нем лежала початая пачка тампонов — значит, повторно переживать половое созревание со всеми его прыщами и истериками на ровном месте не придется. Честно говоря, при осмотре тела в этом возникали сомнения — фигурой Соль смахивала скорее на подростка, чем на взрослую женщину. Я заметила, что одежда и белье в сумке новые, с этикетками и в магазинной упаковке. Видимо, Сто Тринадцатая то ли не считала нужным, то ли не умела стирать, а попросту выбрасывала ношеную одежду и покупала либо воровала новую.

Главное — не нашлось ни документов, ни банковских карт, ни хотя бы самого простого мобильника. Деньги, впрочем, были — в виде пары сотен мелких монет из желтого металла в холщовом мешочке. Наверное, Сто Тринадцатой проще было добывать их по мере надобности, чем особо затяжеляться.

Самой полезной вещью в багаже оказалась черная вязаная шапочка, подшитая изнутри кожей. Ее можно было носить как оставляя уши торчать наружу, так и прикрывая раковины. В последнем случае звуковой фон сглаживался. Это, конечно, снижало безопасность, но буквально спасало от того, чтобы слышать постоянно все, что делают у себя в спальнях или в ванных жители окрестных домов. Шапочка мне так понравилась, что я стала носить ее постоянно, натягивая на уши всякий раз, когда чувствовала себя в безопасности. Так же кстати оказались кожаные перчатки без пальцев — они не стесняли движений и при том защищали суставы, а то после той драки под окном пальцы побаливали от ребер кастета. Натягивание перчаток занимало время, потому я старалась всегда носить их вне дома.

Погуляла немного по городу, благо хулиганов мне теперь опасаться не приходилось. Если нападут — сами виноваты, пусть спасаются как знают, рядом же не будет Токс с ее «сильные не убивают». А я — девушка нервная и не чувствую себя пока сильной.

Типовые хрущобы, только здесь в четыре этажа, чередовались с частными домами за деревянными заборами. В одном из таких мы и жили — участок Кляушвицов располагался на углу, потому мастерская и сам дом выходили окнами на разные улицы. Между ними помещался небольшой крытый дворик, такое здесь называли «сибирским двором» — зимой его крыша спасала от необходимости ежедневно разгребать снег. Тротуары, светофоры, облупившиеся скамейки, магазинчики, учреждения, прилавки с фруктами… С некоторых точек внезапно открывался вид на море и порт. О том, что я в другом мире, напоминала внешность некоторых прохожих, а еще вывески — отчего-то русские слова здесь писали латиницей, как в интернете древности, когда еще не на каждом компе были установлены русификаторы.

Зашла в супермаркет, прошлась между полками — естественно, ни одного знакомого бренда, но ассортимент плюс-минус привычный. Судя по ценам, моих денег хватит от силы на неделю самостоятельной жизни; это даже к лучшему — некогда распускать сопли, надо как-то устраиваться. Купила для Ленни чипсы, а себе — новую зубную щетку. Пользоваться той щеткой, что нашлась в сумке, иррационально казалось мне негигиеничным — хотя ею чистили те же зубы, но все-таки делал это другой человек… нет — другая снага. Надо привыкать.

Соблазнительно потрясая пакетами с чипсами, упросила Ленни подключить для меня один из его запасных пузатых мониторов к любой машине с выходом в интернет. Дефолотовая поисковая система там называлась янгел… дурацкое какое название, не то что яндекс или гугл. Кое-какую полезную информацию она выдала, но, с другой стороны, еще по своему миру я хорошо знала, что не все, написанное в интернете — правда. Ну и на вопросы вроде «где я и что это за дурдом вокруг» поисковики отвечают так себе.

Поэтому самым ценным источником живой и актуальной информации об окружающем оказалась мадам Кляушвиц, которая счастлива была заполучить в моем лице одновременно и едока, и слушателя.

Находились мы на острове Сахалин, в портовом городе Поронайск; море, которое я видела по время прогулки — залив Терпения. Россия здесь оказалась Империей, однако нельзя сказать, что все поголовно хрустели французской булкой. Если все эти балы, красавицы, лакеи и прочие юнкера где-то и существовали, то явно не в пролетарских портовых кварталах. А главное, в высшем обществе никто не рад не то что снага, но даже и кхазадам — так тут называют себя гномы. По закону в Российской Империи у всех разумных права вроде как равные, но на практике, как водится, есть нюансы. Орки — и мощные уруки, и мелкие снага — по факту оказались кем-то вроде низшего класса, им редко удавалось добиться хоть какого-то успеха в жизни. Значит, на идеях бурного романа с властным аристократом или возрождения древнего рода ставим жирный крест. Надо, наверно, устроиться в цирк. Гимнасткой, а по совместительству — грустным клоуном. Буду выступать с номером «попаданчество: ожидание и реальность».

Жили здесь в среднем по больнице несколько беднее, чем в моем мире, хотя совсем уж не голодали. Например, все дети были обязаны посещать школу, но по факту многие на это забивали безо всяких последствий. Существовали приюты для сирот и беспризорников — правда, они считались рассадником криминала. Централизованные водопровод и электричество в принципе имелись, но не так чтобы стабильно работали — всякое крепкое хозяйство держало колодец и генератор.

Магия здесь была реальностью, но ее мощные проявления оставались уделом избранных — в основном аристократов, хотя изредка и простолюдинам везло. Шик-блеск, очередная сраная элита… Обыватели вроде семейства Кляушвиц ограничивались покупкой снадобий у знахарок, что по существу могло быть примерно тем же, что наша гомеопатия.

Я старалась не раскрывать всех глубин своей неосведомленности, но добрая мадам Кляушвиц многое мне прощала, как материканке — то есть понаехавшей с материка. Ну, что поделать, дикие мы, материкане — элементарных вещей не понимаем. Про местные дела я расспрашивала смело, но некоторые вещи мадам Кляушвиц озвучивала таким тоном, что делалось ясно: этого невозможно не знать. Что такое, например, «Хтонь», «прорывы», «аномалии»? Я сделала себе мысленную пометочку загуглить… то есть, конечно же, янгельнуть.

Платой за все эти бесценные сведения была необходимость непрерывно, в немыслимых количествах поглощать еду. Поэтому сейчас я сижу за накрытым столом в гостиной мадам Кляушвиц, вяло ковыряю ложкой айнтопф и с тоской смотрю на покрытое накрахмаленным полотенцем блюдо с расстегаями. На Ленни надежды мало, а пока расстегаи не уничтожены, из этой гостиной нас не выпустят.

Даже через натянутую на уши шапочку слышу легкие шаги со стороны двора. Входит Токс, небрежно бросает на стол пластиковый пакет. Походка у нее пока еще относительно твердая, но все-таки аромат спиртного чувствуется. Похоже, не только алхимические ингредиенты в ее многочисленных колбочках…

Ленни разворачивает пакет. На стол высыпаются удивительной красоты крохотные статуэтки: стройный маяк на отвесной скале, изящный олень рядом с ветвистым деревом, рыба с печальными глазами в хрустальном шаре.

— Этого довольно? — безразлично спрашивает Токс.

— Ну Токс, ну я же тебе говорил, не нужны уникальные артефакты, — ноет Ленни. — Это сувенирная лавка в бойком месте, туда материкане заходят сотнями… Выгоднее было бы продать побольше, пусть даже более простых и одинаковых поделок. Например, маяк Анива хорошо идет. Вот его бы наштамповать хоть штучек десять — ты бы больше выручила.

— Высоко ценю твою помощь, уважаемый Леннард, однако, к моему глубокому сожалению, я не способна воспроизводить однажды созданное. Сколько бы ни удалось выручить за эти пустяки, я буду благодарна тебе.

Токс говорит по-русски почти без акцента, разве что недостаточно смягчает некоторые согласные, но излишняя правильность построения фраз нет-нет и выдает в ней иностранку. Или эта нарочитая вежливость маскирует нежелание общаться? Иногда мне кажется, в нее встроен морозильник.

— Ага, ладно, — вздыхает Ленни. — Завтра тогда в детскую больницу, как обычно?

— Да. Я беседовала с госпожой главным врачом, и мы составили список необходимого.

Мадам Кляушвиц вмешивается с несвойственной ей робостью:

— Может быть, откушаешь с нами? Спаржи? Рыбы? Расстегаев?

— Благодарю вас, вы очень добры, мадам Кляушвиц. Однако я не голодна.

Токс удаляется почти твердой походкой. Ну кто бы сомневался, помощи в борьбе с едой от прекрасной эльфийки ноль. Можно подумать, эльфы питаются солнечным светом. А вовсе не в том дело, что закуска градус крадет.

Мадам Кляушвиц отправляется заварить чай. Ленни вертит в руках статуэтки, потом устало потирает глаза рукой:

— А ведь лучшие музеи мира за эти штучки передрались бы. А нам придется продавать их за бесценок, ага.

— Почему?

— Ну откуда тут спрос на искусство, Соль? У нас торговый порт, богатых туристов нет. Моряки и экспедиторы заскакивают по-быстрому за подарками для жен и детей, но запросы у них, сама понимаешь, незамысловатые, как-то так. Да ведь и все равно никто не поверит, что в занюханной сувенирной лавке продаются подлинные эльфийские артефакты. Вот так вот мы косим газон вертолетом.

— В смысле — забиваем гвозди микроскопом?

— Классное выражение, не слышал! Ага.

— А почему не продавать эти штуки где-то еще?

— А где? Ты видела в наших пердях галерею Уффици или Пушкинский музей? Правильно, не видела — их тут нету. Кочка не особо-то продвинута в плане искусства, знаешь ли; живем в лесу, молимся колесу. А на материк можно продать что-то только по безналу. Счета Токс заморожены до исполнения приговора. Я попробовал разместить одну финтифлюшку на интернет-аукционе из-под своего аккаунта — так его заблокировали за считанные минуты. И мне пришло письмо на вообще не связанную с этим аккаунтом почту с очень вежливой просьбой никогда так больше не делать. И как Авалон только держит все под контролем? Токс могла бы получать заказы у местных аристократов, но она слишком горда, чтобы обратиться к ним. А они ее побаиваются.

Мадам Кляушвиц гремит посудой на кухне. Я собираюсь с духом, чтобы задать вопрос. Вроде как не мое дело… но очень уж не вяжутся высокая госпожа Инис Мона и дом Кляушвицов с его белыми кружевными занавесками и геранью на окнах. И уж тем более с пропахшей сваркой и машинным маслом мастерской.

— Ленни, а ты вообще Токс… ну, давно знаешь?

— Дай соображу… Третью неделю, ага. Я тогда решил отцовскую мастерскую в аренду сдать, объявление повесил… Сам-то я позор народа кхазадов, руки вообще не из того места растут — вот мастерская и простаивала. Прикинь, Токс вот так просто взяла и заявилась — у меня челюсть до пола отвисла. Теперь-то попривык, а в первый раз так в башке засвистело, что я тупо ходил за ней и кивал. Ну, осмотрела она мастерскую и сказала, что ей подходит для работы, ага. Что она там еще и жить собралась, я вообще не ожидал, но сразу как-то зассал возразить, а теперь… да что уж теперь.

— А, то есть Токс — твой арендатор?

— Ага, вообще-то мы договаривались об арендной плате, — Ленни чешет затылок. — То есть, по крайней мере, я договаривался.

— Она хоть раз заплатила?

— Я пытался напомнить… Она сразу переходит в этот свой режим повышенной духовности. Да и деньги все уходят на благотворительность, чтоб накормить эти Морготовы алгоритмы добра. Как-то так… видишь, в этом плане я тоже позор народа кхзадов. Хорошо хоть с моей мамой от голода не помрешь… даже при всем желании. А вот и она! Мам, я сбегаю в лавку, занесу артефакты, а расстегаи потом поем.

Мадам Кляушвиц, выставляя на стол массивные кружки, решительно пресекла эту жалкую попытку дезертирства с фронта поглощения еды:

— Сидеть! Лавка уже закрыта. Утром сбегаешь. Вот, я бульончик к расстегаям подогрела…

Снова послышались шаги — в этот раз не со двора, а со стороны крыльца. Здесь соседи заходят друг к другу запросто, не заморачиваясь ни на телефонные, ни на дверные звонки. Может, нечаянный гость окажется голоден и спасет нас с Ленни от расстегаев?

— Хозяева, задараваствуйте! — на пороге гостиной возникает пожилой китаец, прижимая к груди два объемных пластиковых контейнера. — Как задоровье нашей дорогой Соль?

Кто это вдруг озаботился благополучием приблудной снага? Знакомый голос… А, это владелец лапшичной, в которой я чуть не отбросила коньки давеча. Мастер Чжан.

— Вот я угощение принес, — китаец нахально отодвигает блюдо с расстегаями, водружает на стол свои контейнеры и принимается доставать из них разномастные свертки. — Жаджянмянь, роуцзямо, вонтоны, острый салат с курицей… Все приготовлено на особом столе, где арахиса отородясь не бывало. Я вообще весь арахис собрал и в приют отнес, больше ни орешка этого проклятого на моей кухне не будет… Госапажа Соль, не откажите, отведайте угощение в знак того, что не держите зла. Мастер Чжан не имел намерения вам навредить.

Мы с Ленни, парализованные ужасом, беспомощно наблюдаем, как еда на столе неумолимо прибывает. Мадам Кляушвиц грозно скрещивает руки на могучей груди — не намеревается отдавать своих едоков без боя. Но китаец, видимо, плохо считывает выражения кхазадских лиц, потому что продолжает тараторить:

— Откушайте в знак примирения и ото всей души прошу, приходите ко мне ужинать всю неделю. Самая лучешая еда за счет заведения! И сыколько угодно рисовой водки для госпожи Токес. Пускай все видят, что госпожа Соль зыдарова. А то слухи по городу пошли, проклятые домбайцы клиентуру переманивают! Я же не о себе, я о посетителях забочусь! Домбайцы в свои пигоди фарш из дохлых собак кладут!

Домбайцами здесь почему-то называют выходцев из Кореи. Уважением они не пользуются. Своего рода снага среди людей.

Побагровевшая мадам Кляушвиц набирает полную грудь воздуха, однако едва не вспыхнувший межрасовый конфликт предотвращают новые шаги от крыльца — такие тяжелые, что все слышат их почти одновременно со мной. Дверь снова распахивается, и в нее боком протискивается здоровенный гном. Кончик его бороды удобно покоится на массивном пузе. Носит он темно-серый китель с нашивкой «милиция». Ничего себе, оперативно они тут реагируют — драка-то даже еще не началась!

— Приветствую, любезная Катрина! Прекрасно выглядишь, как всегда. Здорово, Ленни. Здравствуйте, мастер Чжан. Неужели я как раз к ужину? Слава Илюватару, а то оголодал как собака! С самого утра, значицца, не жрамши!

— Привет, дядя Борхес! — радостно пищит Ленни. — Пиво будешь? Ща притащу, как раз твое любимое айнское в холодосе стоит!

Милиционер с именем аргентинского авангардиста заполняет собой все пространство немаленькой гостиной. Четверть часа все с умилением наблюдают, как он хорошо кушает и расстегаи, и лапшу, и цветные азиатские пельмешки, и айнтопф. Это роскошное зрелище вдохновляет меня настолько, что я нахожу в себе силы попробовать каждое блюдо, принесенное китайцем, и заверить его, что я нисколечко не держу зла и обязательно приду в его заведение, чтобы спасти клиентуру от треклятых домбайцев с их собачатиной. Расстегай засовываю в карман толстовки, когда мадам Кляушвиц отворачивается. Посчитав свой долг исполненным, скольжу к двери.

— Эй, погоди, — окликает меня дядя Борхес. — Ты, значицца, Соль, материканка? Надо переговорить. Я вообще-то по твою душу пришел.