Сильные не убивают

Глава 4 Первая тень

— Дай угадаю. Документов у тебя нет, — заявляет дядя Борхес.

Закатываю глаза и развожу руками. Как тут еще ответишь?

Мы сидим в кабинете покойного Кляушвица. Разговор, похоже, намечается серьезный и вроде бы даже деловой.

— Слушай сюда внимательно, — веско говорит милиционер Борхес… мне-то он не дядя. — Здесь, на Кочке, уклад такой: что случилось на материке — остается на материке. Испокон веков к нам всякие разумные наезжали. Кто своей волей, кто по обстоятельствам, кто по этапу. Здесь, почитай, все, кроме разве что айну — кто ссыльный или беглец, кто их потомок. Потому вопросов о прошлом я тебе задавать не буду.

Это очень мило с его стороны, а то что бы я ответила? «Ну, вроде мне приснилось что-то такое, но это не точно»?

— Но Ленни показал мне видео.

А Ленни хорош, павлик морозов хренов. Я-то, дура, держала его за своего парня…

— Но ведь я была в своем праве! Это была самооборона… ну, оборона другого. И ничего этим хмырям не сделалось — через какой-то час уже уползли восвояси.

— Это-то да, это ты даже молодец… Опричники совсем берега теряют. Контингент тут у нас… сама понимаешь, на Сахалин, «дрессировать тюленей» отправляют не за выдающиеся успехи на государевой службе и отменную дисциплину. Скоро дойдет до греха, помяни мое слово. За то, что ты опричникам по шее настучала, я бы тебе почетную грамоту выписал от лица поронайской милиции.

У них тут в самом деле опричники, это не шутка… «Иван Грозный убивает своего сына тупыми мемасами с двача», картина маслом по колбасе.

— Твоя проблема в другом, — продолжает дядя Борхес. — Такое дело, Солька: Скоморохи у нас под запретом.

Я, конечно, скоморох тот еще, приходите — обхохочетесь… Но Борхес явно имеет в виду нечто более определенное. А я даже не знаю что. Хотя… знаю, наверно. Цирк из моего сна — он явно был не сам по себе такой причудливый. Тот толстяк — он же не просто так поглазеть на уродцев приезжал, а с инспекцией, с тайными планами… Это все часть чего-то большого.

И я не хочу быть частью этого.

— Потому я и здесь.

— Вообще-то я должен как минимум выслать тебя с Кочки, Соль. Потому что по видео понятно, что слишком уж ты тренированная и опасная для обычной снага. Но ты, выходит, бежала от Скоморохов?

Неопределенно повожу рукой:

— Вроде того.

Вряд ли Сто Тринадцатая бежала; ее история на первый взгляд выглядит слезодавилкой, но ей-то такая жизнь нравилась. Да, обучение шло через боль, но в итоге-то она — опус магнум учителя и звезда арены. И отношения с тренером у нее были… да нормальные, в общем, теплые даже. Похоже, девочку-убивашку просто выкинули в самостоятельную жизнь, с которой она не справилась. Интересно, она в самом деле не знала про аллергию на арахис или просто привыкла есть из тарелки, которую ей приносят? Со снажьим обонянием не учуять арахис в еде — верх глупости или беспечности.

— Что же, с Кочки выдачи нет, — милиционер смотрит на меня своими бычьими, навыкате, глазами. — А потом, ты ловкая девочка, а нам как раз нужны ловкие. Есть одно дело. Ты чужая, тебя никто не знает. И это как раз дело для чужака, причем очень ловкого.

В пасть дракону залезть, что ли? Шик-блеск.

— Давай так. Поможешь мне с этим делом — справлю тебе документы. У нас, конечно, и без документов половина Кочки живет, врать не буду. Но на приличное место ты без бумажки не устроишься. А ты девочка образованная для снага-хай. На нелегальной работе корячиться да по трущобам ютиться — оно тебе надо?

Вряд ли оно мне надо, но это же смотря какой ценой…

— А что за дело-то?

— Дело как раз для ловкой девочки. Надо проследить за одним разумным и отчет составить о том, как он проводит досуг. Ничего криминального, наоборот… помощь органам правопорядка.

В отличие от многих сограждан, я ничего против органов правопорядка никогда не имела, хотя в моем мире они назывались полицией, а не милицией. Однажды на даче у меня украли велосипед, и молодой участковый разыскал его в сарае местного алкаша.

Правда, Тимур много жаловался на ментов, которые подставили его и пытались пришить статью за тяжкие телесные повреждения… клялся, что никогда бы не поднял руку на женщину. И я верила, дура. Что он врет, поняла слишком поздно. Так что ничего зашкварного не вижу в том, чтобы помочь милиции. Тем более с документами будет и правда проще устроиться.

— Расскажите подробности.

Борхес Кляушвиц на несколько секунд отворачивается к окну, что-то окончательно взвешивая, потом решается:

— Пять лет назад прошел указ, что в милицию теперь надо принимать представителей разных рас. Ну эта, авалонская мода, как это там… диверсии, вроде.

— Diversity.

— Да-да, точно. Потребовали от нас этих диверситей — вынь да положь. Ну, кхазады у нас издавна служили, айну тоже есть — их молодежь не хочет сидеть в холмах по заветам предков, ищет себя, значицца, в большом мире. Но это вся наша диверсия. Эльфов на Кочке не водится, да и не заманишь их на наше жалованье; уруков тоже раз-два и обчелся. Значицца, снага надо было на службу принять. Много мы тогда центр материли: снага-то самый криминальный элемент и есть, его в милицию — это как козла в огород… Но в итоге нашли паренька из ваших, грамотного и сметливого; погоняло у него — Хомо, по именам-то никто снага не кличет. По первости намучились мы с Хомо — уши от его матерщины вяли, и устав он все никак не мог освоить. Да и свои же на него волком смотрели за то, что ментам продался. Боялся я, что до греха дойдет… Потому так устроил, что Хомо того обвиняемого снага из досудебки вытащил, с этим до уголовки не довел — в общем, скоро свои в нем больше защитника видели, чем врага-предателя. Со временем и Хомо пообтесался, и все попривыкли. Теперь у нас уже пятеро снага служат, и порядка в их кварталах побольше стало, а то раньше туда даже днем зайти страшно было. Все бы ничего, вот только недавно… ну, в общем, денежки не по чину завелись у нашего Хомо. Я лейтенантское жалованье хорошо знаю — на него не выйдет все отделение угощать трижды в неделю. Родственники богатые у Хомо не помирали, никаких официальных доходов не появилось — да и откуда бы… Надо проследить за ним и вызнать, что там да как. Подозреваю, паренек связался с контрабандистами…

Напрягаю все свои детективные знания, полученные из криминальных сериалов:

— А вы не пробовали просто спросить его самого?

— Как не пробовать… Юлит, темнит, отшучивается. Я, конечно, могу внутреннее расследование запустить, но это… понимаешь, плохо для атмосферы в коллективе. И своего агента не приставишь — Хомо их знает как облупленных, всех двоих с половиной. Нужен новый кто-то не примелькавшийся, и снага как раз — человек или кхазад в тех кварталах с толпой не смешаются. Ничего сложного — дам тебе смартфон из конфиската, будешь за Хомо после службы хвостом ходить и снимать, с кем он встречается. Особенно если будут обсуждать такое, как «тяга», «репка», «мумиё»… эту дрянь сейчас через Поронайск вывозят в Японию. Следить будешь неделю, семь дней то бишь — или пока не выяснишь, откуда дровишки. А я тебе документы оформлю.

— И пятьсот денег сверху.

Деньги тут так и назывались — деньги. Одна деньга, две деньги…

— Ишь, резвая какая! Откуда у нас в милиции такие фонды? Ладно, двести выделю, проведу как работу с агентурой… И смартфон себе оставишь, он старенький, но сколько-то попашет. Справишься — посмотрим, какая еще работа найдется, у нас дел невпроворот, и не все решается… официальным путем. А с казенных харчей-то не разжиреешь.

Сам Борхес, едва помещающийся в массивном кресле своего покойного брата, выглядел живым опровержением последней реплики. Впрочем, если он часто заходит к невестке на пирожки, это и не удивительно.

— Я надеюсь, там все же причина какая-то невинная… — на лбу Борхеса пролегла трагическая морщина. — Хороший он парень, Хомо… Может, подрабатывает где, но сказать стесняется… Или женщину завел, состоятельную вдовушку какую-нибудь, а то и вовсе замужнюю. Хотя… не хочу никого обидеть, но богатая женщина и снага — это… маловероятно.

Борхес выразительно закатывает глаза. Усмехаюсь краешком рта. Ну конечно, все знают: снага настолько отвратительны, что даже снага другого пола их не хотят. То-то Сто Тринадцатая столько рук вывихнула, да и мне уже не раз свистели вслед на улицах — и не только снага. Я ухмылялась и показывала средний палец — жест оказался не только международным, но и межимировым. Хотя работал, наверно, не только и не столько жест; просто когда сама знаешь, что можешь кому угодно навалять — другие это тоже каким-то образом чувствуют.

— В общем, выведай, что там и как. Даже если дело труба, продался наш Хомо с потрохами — мне нужно знать.

Борхес достает из кармана кителя смартфон с трещинами поперек экрана и протягивает мне:

— Подключен до конца месяца. Там уже стоит Эхосфера, скину тебе сегодня на этот аккаунт все: адрес отделения, фотографию нашего красавца, график работы и прочее. Завтра после смены жди его у выхода. Отчет мне через три дня.

Прикрывшись тенью, жду возле отделения милиции. Нервничаю дико: первая работа в новом мире… да что уж там, вообще первая работа. В прошлой жизни я считала, что сделать мужчину счастливым — это главное в жизни женщины, но что-то пошло не так… Ладно, об этом не теперь. Теперь не облажаться бы со своими новыми способностями…

Тренировка заняла весь вечер, все утро и весь день. В первый раз я прикрылась тенью машинально и побаивалась, что не смогу повторить этого осознанно. Но оказалось, что это довольно просто — навык вроде езды на велосипеде или плавания; когда умеешь, непонятно, как вообще можно не уметь. Тени различались — при ярком свете они были хилые и ненадежные, в темноте — липкие и неподатливые. Лучше всего подходил естественный сумеречный свет или искусственный — из нескольких неярких источников.

Тени более или менее скрывали меня от глаз всех, на ком я проверяла, кроме, собственно, Токс: пока я тренировалась в мастерской, она раздраженно следила за мной глазами, а потом с зашкаливающей учтивостью попросила ставить свои опыты «с тьмой» — она так и выразилась — где-нибудь еще. Я пожала плечами и ушла на улицу.

Выяснилось, что 15 минут в тени я провожу без проблем, а после резко и быстро устаю. Однажды выдержала 25 минут, после чего кровь пошла носом, и я решила на этом пока остановиться.

Еще тень оказалась чем-то вроде легкого текучего пластилина, из нее можно было лепить фигурки — практически нематериальные, просто тени другой формы. Возможно, затратив усилия, получится придать им некоторую плотность, но пока я решила сосредоточиться на задачах, связанных с поручением Борхеса.

Еще одна проблема с этой слежкой в том, что для меня все снага до сих пор несколько на одно лицо… на одну морду. Хорошо,что из отделения в конце смены выходит всего три снага, среди них я опознаю Хомо без проблем. Но вот что будет дальше, когда он войдет в снажьи кварталы?

Пятеро только что сменившихся милиционеров останавливаются покурить возле крыльца. Хомо среди них, он носит джинсы и кожаную куртку. Молодой, но уже пышнобородый кхазад рассказывает анекдот:

— Сидят два айну, ловят рыбу. Один другому: «Хочешь расскажу, что про Государыню Императрицу и Радзивилла в Эхосфер-каналах пишут?» Тот отвечает: «Не надо, а то еще сошлют куда-нибудь…»

Милиционеры жизнерадостно ржут. Пожав руки коллегам, Хомо надевает наушники и направляется к центру — в противоположную от своего дома сторону. Город я знаю плохо, но Ленни поставил мне на смартфон карту с gps. Народу здесь немного, потому держусь шагах в двадцати за объектом; тот, впрочем, погружен в музыку и свои мысли, потому по сторонам не оглядывается.

Хомо выходит на центральный проспект — у нас он был бы улицей Ленина, а здесь — Ивана Грозного. Идем мимо учреждений, банков и дорогих магазинов. Хомо заходит в огромный сверкающий супермаркет. Через стеклянную витрину видно, что внутри практически нет покупателей. Жду снаружи, в тени газетного ларька — сейчас просто в тени, без слияния с ней — берегу силы. Тем более вечер пасмурный, тени размытые, неконтрастные — с такими работать тяжелее.

Хомо выходит с двумя пакетами, в одном — круглые фрукты, в другом — какие-то свертки; пахнет от них так, что мне вдруг хочется есть, словно и не обедала недавно у мадам Кляушвиц. Похоже, работа с тенями неслабо расходует энергию. А летёха наш или месяц копил деньги на этот вечер, или действительно живет не по средствам.

Хомо заскакивает в автобус — едва успеваю за ним. Поворачиваюсь почти спиной и усиленно пырюсь в смартфон, держа объект в поле зрения. В наушниках Хомо — какой-то пафосный славянский рок. Автобус тащится через чистенький, сияющий витринами центр сперва в район панельных четырехэтажек, а после и вовсе в частный сектор. Темнеет.

Хомо выходит на остановке у вещевого рынка, и я на миг теряю его из виду в толчее. Кругом с десяток парней в таких же кожаных куртках… Какая-то старуха-снага наезжает на меня сумкой на колесах:

— Чего встала, ска! Совсем молодежь тупая, ять…

Так, кажется, я потеряла объект! Какая из моих новых способностей поможет? Слух? Кругом топочут и балаболят десятки разумных, все сливается в единый гул. Тени? Бесполезны… Обоняние? Сквозь запахи пота, жарящегося в ларьке мяса, дешевой отдушки от рыночных шмоток и дорожной пыли различаю слабый, но уникальный аромат фруктов из дорогого магазина. Персики, вот что это. Беру направление и бегу за объектом в переулок.

Асфальта здесь нет, глубокие колеи заполнены грязной водой. На обочинах пасутся козы. Собаки заходятся лаем. Самое то место для встреч с криминальными личностями и обмена секретной информацией! Вдруг мне удастся выполнить миссию одним днем?

Хомо входит в калитку — заворачиваюсь в тень и проскальзываю за ним. Навстречу выбегает десяток визжащих ребятишек-снага. Они вопят наперебой:

— Чего ты нам принес, нах?

Хомо раздает персики в протянутые зеленоватые ладошки. На крыльцо выходят женщина и девушка. Девушка повисает у Хомо на шее, женщина забирает пакет.

Битый час сижу под окном и слушаю почти семейные разговоры. Обсуждают скорую свадьбу, перспективу получения двухкомнатной служебной квартиры, цены на рынке и в сетевых магазинах, здоровье и моральный облик многочисленных родственников. К моему разочарованию, самое криминальное из всего, что упоминается — школьная драка, в которой братик невесты откусил однокласснику ухо. И не похоже, что эта семья стала источником обогащения лейтенанта — судя по обстановке и разговорам, они сами едва сводят концы с концами.

Пока Хомо моется из ведра на заднем дворе, женщины убирают со стола. Старшая говорит:

— Ты Хомо-то своего держись, нах, парень далеко пойдет, не то что шпана из гаражей, врот… Главное — очередь на двушку не упустите.

— Мама, ну какая двушка, врот! — возмущается девушка взволнованным голосом. — Я люблю его, ять! Больше жизни люблю, нах!

Вздыхаю. Дик и темен, похоже, народ мой… нах.

Наконец жених и невеста где-то уединяются, и беседа их быстро теряет связность. Вряд ли между ахами, охами и пыхтением они станут обсуждать методы транспортировки контрабанды или коррупционные схемы… Так, хватит с меня шпионских игр на сегодня… Вроде еще успеваю на последний автобус.

Утром все занимаются своими делами, не особо обращая на меня внимание, словно я стала частью повседневной обстановки. Я тоже вроде привыкла уже и к курчавому затылку Ленни, и к хмурой сосредоточенной Токс, и к бесконечным пирожкам мадам Кляушвиц. Но то, что меня отсюда не гонят, не означает, что я действительно могу продолжать нахлебничать. Потому сегодняшний интернет-серфинг посвящен не познанию мира, а более насущным вопросам.

Результаты поиска не воодушевляют. Самая дешевая комната стоит 300 денег в месяц. Зарплата кого-то вроде продавщицы или администратора гостиницы — 500 — 600 денег, причем у многих вакансий приписка «оформление по закону», «только для легалов» и даже «материканам, домбайцам и снага не беспокоить». Батон хлеба стоит деньгу, пакет молока — 4 деньги, килограмм свинины — 15 денег; а жратвы это тело требует много, не просто же так я стала любимицей мадам Кляушвиц… Даже если моя шпионская миссия завершится успехом и Борхес не кинет с документами, прожить честным трудом будет непросто. Мое филологическое образование здесь никому не было бы нужно, даже если бы относилось к местной версии русского языка. Теперь оно помогло быстро привыкнуть к этой дурацкой латинской письменности, но даже чтобы преподавать в школе, мне надо еще многое освоить. Вообще этот мир несколько отстает от нашего — техника на уровне начала десятых, а из-за разрухи и бедности кое-где вообще вайбы девяностых прошлого века; но у меня нет знаний, способных враз обогатить, да и многие детали отличаются.

Конечно, я могу и проще решить финансовый вопрос: зайти через тень в любой магазин и прикарманить или товары, или дневную выручку. Но ведь спросят убытки с тех самых продавцов, чьи зарплаты я только что мониторила… А воровать у богатеньких, от которых не убудет, намного сложнее — там же наверняка и замки, и сигнализация, и охрана, и камеры. Даже оптимальная тень все-таки не дает полной невидимости.

Ладно, будем решать проблемы шаг за шагом. Снова караулю Хомо у отделения полиции. Сегодня он не заходит в магазин, а сразу садится на другой автобус. Этот маршрут, однако, идет не в сторону его дома, а вдоль побережья — в загородный поселок.

Едем долго. В автобусе так мало народу, что я прячусь то в тени, то просто между сидениями, чтобы Хомо меня не заметил и не запомнил в лицо. Впрочем, вид у него, как и вчера, довольно беспечный, он смотрит в окно и слушает музыку. Выходит на крохотной остановке посреди ничего. Отлично! Пустырь — наверняка место какой-то секретной встречи. Действительно, в городе все у всех на виду, а снага же еще и слышат сквозь стены…

Хомо не спеша поднимается на хребет, идущий вдоль побережья. Отсюда открывается роскошный вид на море. Волны бьются о черные скалы, усаженные жирными белыми птицами. Мне, правда, не до любования красотами природы: растительность скудная, прятаться почти негде. Приходится максимально увеличить дистанцию и полагаться в основном на слух.

Через час Хомо садится за землю, достает из рюкзачка термокружку и бутерброды. Завидую люто — у меня из еды только пачка мятной жвачки в кармане. Через тень добегаю до одной из причудливо изогнутых скал и прячусь за ней.

Хомо встает и начинает что-то говорить в пространство; иногда ветер доносит обрывки фраз вроде «Ну что за злодеи!», «Да-да, мы обязательно поможем!». Он бурно жестикулирует, часто останавливается и начинает сначала. Кажется, отсутствие собеседника или слушателей его вообще не смущает. Пытаюсь высмотреть в его поведении признаки нервозности, которые бывают, когда кого-то ждешь. Но Хомо не хватается за телефон, не оглядывается по сторонам, да и свежим потом не пахнет от него. Паренек выглядит расслабленным и даже каким-то вдохновленным. Я мониторю окрестности, но не слышно ничего, кроме шума прибоя, криков чаек, редкого гудения электромоторов с трассы да бормотания Хомо. Стихи он, что ли, сочиняет на остросоциальную тематику? Поэт Цветик, блин…

Начинает темнеть. Хомо подхватывает рюкзачок и бодрым шагом идет назад, к остановке. Если он тут и пытался с кем-то встретиться, ничего в нем не выдает разочарования. Напротив, выглядит довольным и отдохнувшим. Ска, как говорят снага…

Салон автобуса ярко освещен и совершенно пуст — совсем энергию не экономят, заразы… Мне тут не спрятаться — теней практически нет, и Хомо даже при всем желании не сможет не заметить девушку, которая вошла вместе с ним на остановке посреди ничего. С завистью смотрю вслед уходящему автобусу. Наверняка же это был последний, а до города километров сорок. Ладно, пробегусь, растрясу наеденное у не в меру хлебосольной мадам Кляушвиц…

Километров через восемь явственно понимаю, что Сто Тринадцатая была скорее спринтером, чем марафонцем. Перехожу на шаг. Дома буду к утру в лучшем случае…

Проезжающий электрокар тормозит метрах в пятидесяти передо мной. Сколько скверных историй вот так начиналось… Подбираюсь, нащупываю в кармане кастет. А что, если навыки тела на этот раз не включатся? Кастет уже надет поверх перчатки, словно был на руке всегда… все нормально, навыки включаются, похоже — уже включились. Чувствую легкость, радостную готовность двигаться быстро и точно… Интересно, удастся ли в этот раз никого не убить?

— Эй, ну ты так там и будешь стоять, ска? Или поедешь до города, нах? Десять денег есть?

Выдыхаю. За рулем женщина. Снага средних лет, завитые мелким бесом волосы окрашены в сочный багровый цвет, на неровных ногтях — вырвиглазный красный лак. На переднее сиденье втиснулись аж трое подростков, а сзади… мешанина из рук, ног и головенок. О детских креслах тут, похоже, даже не слышали. И как предполагается — куда я сяду?

— Дети, подвиньтесь, ять, — рявкает мать-героиня. — Своим надо помогать, нах, да и деньги не лишние.

С грехом пополам втискиваюсь в нагромождение верещащих детенышей. Сжимаю кастет в кармане — если мелкие мерзавцы до него доберутся, то устроят милый маленький братский геноцид. А вот жвачку спасти не удается, детки вытаскивают ее, разжевывают, и скоро в ней оказывается вымазано все, включая мои толстовку и волосы.

Вылезаю из машины исщипанная, помятая и обслюнявленная. Десять денег — не такая уж большая плата за урок: выводок детенышей снага будет пострашнее любой Хтони или что у них тут. Да, ведь мы рожаем как кошки — пометами по пять-семь малышей… Запомню намертво: если и решусь с кем-нибудь того-этого, то только после того, как найду стопроцентно работающую контрацепцию.