Сильные не убивают

Глава 20 Между дьяволом и глубоким синим морем

Ленни отрывается от монитора, что случается не так уж часто:

— Соль, тут такое… лучше бы тебе это увидеть, ага.

Пока я подхожу, он смотрит на меня с сочувствием и тревогой.

— Я в порядке, не переживай так. Чего там у тебя?

— Это с нашей камеры на входе, днем сегодня…

Действительно, на входе в гараж Ленни зачем-то установил камеру. Нравится ему ощущение, что он контролирует пространство. Хорошо хоть внутри камер не напихал: кхазады трепетно относятся к приватности — ну если речь не идет о деньгах, конечно.

— Давай, врубай уже, не тяни резину.

Ленни отчего-то медлит несколько секунд, потом запускает запись. Почти минуту на ней не происходит ничего, только ветер вяло гоняет пустой бумажный пакет. Потом… у меня перехватывает дыхание. К двери гаража спокойным шагом подходит Токс, открывает ее своим ключом, заходит внутрь. Ленни проматывает запись вперед.

— Всего две с половиной минуты.

На втором отрывке Токс так же спокойно выходит, запирает дверь и уходит из поля зрения камеры. На ней та же одежда, что была два дня назад, волосы, как обычно, собраны в хвост, лицо… совсем ничего не выражает.

— Ленни, ты понял, зачем она приходила? Хотела что-то забрать?

— Не знаю… Если только что-то небольшое, сумки-то при ней нет. Деньги — там есть и ее доля — она не брала, их столько же, сколько было утром. Оружие тоже на месте все, включая ее пистолеты. Может, что-то из своей ювелирки или алхимии… в этих завалах Моргот ногу сломит. Или небольшую шмотку, или что-то… ну, ваше, женское.

— А во сколько она приходила?

— В два пятнадцать.

— Ты же в это время по вторникам на мясоторговую базу ездишь?

— Да, всегда. А у тебя в два начинаются занятия со средней группой. Токс знала, что нас точно не будет дома. Соль, ты ведь понимаешь, что это значит?

Ленни робко опускает мне ладонь на плечо, чуть сдавливает его. Это очень для него нетипично — кхазады консервативны и обычно по возможности избегают физического контакта с представителями противоположного пола вне семьи. Судя по запаху пота, Ленни волнуется.

Прячу лицо в ладонях:

— Да я уже ни черта не понимаю…

— Это значит, что ты не виновата ни в чем! Токс не была… под воздействием. Даже если бы была два дня назад, то точно не сегодня. Подавление воли в принципе не может длиться так долго. Скорее всего, его и не было вовсе — с друидами такие штуки невозможны даже для более сильных друидов. Ты не виновата, Соль. Ты ничего не могла сделать. Она просто ушла от нас… как-то так, ага.

— Но почему?.. Ты же говорил, эльдары умеют быть благодарными.

— Иногда. А умеют и не быть. Соль, ты только не плачь пожалуйста…

— Не буду. Мне же к детям завтра, они сразу учуют следы слез по запаху… Все, я спать. Устала.

Какой бы преданной, разбитой и опустошенной я себя не чувствовала, орда малолетних снага каждый день нуждалась в том, чтобы кто-то организовывал их жизнь, разнимал драки, вытирал сопли, орал на них, раздавал затрещины и оставался теперь уже единственным взрослым, который за них в ответе. Хуже всего было, когда они начинали ныть «А когда уже Токс придет, нах? Она обещала дальше рассказать про Куруфина, ска!» Деваться некуда, приходилось как-то отвечать. Я должна была удержать их на плаву — и это удерживало на плаву меня саму.

Потому что в редкие минуты праздности накатывала ненависть. Не к Токс — к себе самой. Я же клялась, что не повторю ошибок прошлой жизни! А тогда меня тоже предупреждали… как и теперь.

Безликий из тени сказал: «Слово „снага“ означает раб. Они будут говорить тебе, что времена изменились. Вот только природа разумных — она не меняется».

Мясник, которого я тогда держала за главное зло, говорил, что для эльдаров низшие расы — расходный материал. Я думала тогда — ничего-то он не понимает. Но, похоже, это я оказалась тем, кто ничего не понимал.

Да даже, как это ни странно, и сама Токс предупреждала: «Эльдар к западу от Суэца не отвечает за то, что делает эльдар к востоку от Суэца». А мы сейчас к востоку не только от Суэца, но и от всего, то есть от всего вообще.

А я не слушала никого, никого… Токс была буквально первым, кого я увидела в этом мире — и я привязалась к ней, как неразумный утенок. Поверила, что она поможет мне связаться с домом… хотя она даже не обещала этого. Не задумывалась, что когда мы делали что-то вместе, весь риск, все травмы падали на меня, а Токс… просто делала снаряжение — оснащала своего рабочего юнита. Токс приручила меня, как дикое животное — и выкинула на обочину, едва во мне отпала надобность. Почему отпала? Возможно, эта Ирендис каким-то образом сняла с нее браслет. Ленни говорил, это невозможно, ну так то для него… Зачем Ирендис сделала это, если явилась, наоборот, мстить за сына? Да кто их вообще разберет, этих друидов с их непомерно богатым внутренним миром.

Но ведь преступление Токс состояло в том, что она повела эльфов в бой ради защиты представителей другой — низшей — расы… Хотя — ну откуда я это знаю? От Токс. А, вроде приговор был опубликован в газетах — так то авалонские газеты. Что вообще правда, кому можно верить?

Может, лучше просто перестать на этом циклиться?

Ленни выглядел довольно спокойным, он замкнулся, ушел в себя. Честно говоря, не знаю, как развивались его отношения с Сергей, было ли там вообще чему развиваться. Однажды я случайно вышла во двор без шапочки — недобрососедское поведение для снага с нашими чуткими ушами! — и услышала кусочек его разговора с мадам Кляушвиц:

— Мам, ну хорош уже выдумывать! У тебя собственная свадьба на носу, а ты мою планируешь? У нас… не выйдет ничего. Сама посуди, кто она — и кто я… Она такая сильная, крутая… красивая. А я — никто, пустое место, ага. Она ведь и не замечает меня.

Пожимаю плечами. Ленни загоняется — милая айну Сергей его очень даже замечает, он сам ведет себя как тюфяк. Впрочем, какое мое дело… А, пожалуй, такое, что теперь, когда я больше не компаньонка высокородной друидки, мне, незамужней девице, не слишком-то прилично жить в этом доме. Кхазады очень щепетильны в таких вопросах, хотя мы с Ленни и спим под разными крышами — он в доме, я в мастерской. Но, если честно, Ленни нередко засыпает за работой, прямо в компьютерном кресле, наполняя мастерскую немелодичным храпом. Наверно, это не считается.

Да и зачем мне оставаться здесь, если вдуматься? Мадам Кляушвиц все равно уже готовит в Доме, и там есть бельевая кладовка, куда вполне можно втиснуть койку. А здесь повсюду разбросаны вещи Токс, у меня совершенно нет сил их убрать… Даже ее спальный коврик так и лежит расстеленный, и каждое утро я осознаю заново, что теперь он пуст. Недоделанная ювелирка до сих пор валяется разбросанная по столам; поверх кучи деталей — копия браслета. Я так и не смогла понять, что Токс все-таки забрала из мастерской, зачем возвращалась. Да и не все ли равно… Надо собраться с духом, упаковать свое барахло и съехать в Дом. Вот только времени на это все нет.

В самые черные моменты я уже почти жалела, что достала для Мясника ту кассету. Тогда служба у него казалась концом жизни… Но ведь он никогда не кинул бы меня вот так, без видимой причины, мимоходом, даже не удосужившись потратить пару минут на объяснения!

Ко всем этим проблемам добавилась еще одна, которая чем дальше, тем больше их усугубляла. Раньше я не осознавала, насколько это значимо — первое время еще плохо чувствовала новое тело, а потом у меня был Алик… Да, секс для снага — потребность куда более весомая, чем для людей; пренебрежение ею вызывало легкое, но непроходящее раздражение, и быстрая самопомощь в ванной делала в итоге только хуже. Я стала избегать попадания в плотную толпу, потому что от запаха и случайных прикосновений посторонних мужчин меня дергало. Хорошо хоть в Доме все постоянные работники, кроме Ленни, были женщинами.

Казалось бы, проблема имела простое решение. Поронайск — портовый город, здесь хватает баров, при которых сдаются комнаты с почасовой оплатой. Мужчины и женщины всех рас, возрастов и типажей наводняют их каждый вечер — напитки покрепче, слова покороче… Есть, наверно, своя прелесть в том, чтобы от души потрахаться с кем-нибудь, не зная его имени — и не собираясь узнавать. Я же свободная взрослая женщина. Да, конечно, директор детского дома… но если кто-то меня там узнает, всегда можно парировать: а ты сам или сама зачем в такие места ходишь? Погоду или тонкости устройства сибирских защитных орнаментов обсуждать? А потом, мы же снага, почти животные, от нас другого поведения и не ждут… Вот именно это соображение меня и останавливало. Кажется, если я признаю это — дороги назад не будет.

Немного помогало сбрасывать энергию в физические упражнения. Я с ужасом обнаружила, что запустила себя и начала терять форму — трюки, которые еще три месяца назад получались сами собой, теперь выходили с пятого на десятое. Это было некрасиво по отношению к Сто Тринадцатой, оставившей мне такое великолепное наследство. С тенью я теперь тоже тренировалась больше — теперь, когда Токс здесь не было, этим можно было заниматься прямо в мастерской, раньше-то приходилось искать укромные места, потому что Токс не любила тень, считала чем-то вроде тьмы. Может, тень и есть тьма. Я обнаружила, что когда грустишь или злишься, тень удается собрать в достаточно плотные комки. Если потратить на лепку минут пятнадцать, теневой шарик мог, например, покачнуть тонкие ветки дерева. Ерунда по сравнению с ударом кастета, но в каких-то условиях может быть полезно.

Главной проблемой, как это ни банально, оставались деньги. Премия от Мясника здорово нас выручила, зато доход от ювелирки мы потеряли — трем последним клиентам даже пришлось выплатить неустойку. Я подбила бюджет — основные траты мы пока закрывали, но неумолимо надвигалась осень, а с ней — потребность в куртках и ботинках. А Ленни, как назло, именно сейчас не мог найти никаких выходов на тягу — то ли контрабасы стали умнее прятаться, то ли поток сократился из-за катастрофы на камчатских приисках; скорее, и то и другое сразу.

Можно было, конечно, сходить к Мяснику и узнать, какая у него найдется для меня работа… но, очевидно, выгоднее дождаться, когда он что-то предложит по своей инициативе. А потом, в глубине души я опасалась, что если приду к Мяснику, то уйти уже не смогу… и нет, не потому, что он меня не отпустит. Ясно, что наше общение каким-то образом продолжится, снага-хай и правда должны держаться друг друга — но приходить к нему сейчас, когда я слаба и неустойчива, было бы ошибкой. В общем, я продолжала дергать Ленни, чтобы он нашел хоть что-нибудь. И однажды вечером он как будто нехотя позвал меня к своему компу:

— Вот у этих может быть тяга… Фиг поймешь, они пишут «товар». Но маршрут совпадает вроде, со стороны приисков яхта пришла. И еще некоторые детали… Процентов семьдесят вероятность, что это наши клиенты. Но вот в чем проблема: товар они на яхте держат, то есть слить за борт могут за пару секунд из любой точки. Есть и хорошая новость: с товаром остаются всего два охранника. Меняются пары раз в три дня — завтра ближайшая смена.

Два охранника! Это все равно что тяга висит на кусте, и надо просто подойти и взять ее. Вот только… море. И я в прошлой жизни, и Сто Тринадцатая были безнадежно сухопутными тварями. Плавание по водам залива Терпения — развлечение на любителя, больше десяти минут мне в этой холодрыге не продержаться. Сомневаюсь, что смогу подойти к яхте на лодке так, чтобы с борта никто не заметил. Значит, остается только спрятаться на транспорте, который повезет смену…

— Есть фотография лодки, которая пойдет к яхте?

— Прямо-таки той самой нет… но у них вот эта модель. «Хикагэ», с японского — тень.

Название благоприятное! И конструкция вроде тоже оставляет пространство для маневра. Спрятаться, укрывшись тенью, можно и в отделении для багажа, и под вот этой широкой скамьей… если в лодке всего двое контрабасов, причем один из них ее ведет — вообще халява. Только вот…

— А обратно как?

— Сейчас дяде Борхесу позвоню. Если он одобрит план, поставим в том районе полицейский катер… только не очень близко, а то контрабасы увидит и тягу сольют. Наберешь патруль… а, нет, сота не ловит в том квадрате. Ну, фальшфейером вызовешь, как все закончишь… или если нужна будет помощь.

Похоже, это будет самое простое мое дело на Тверди! Даже скучно. Тем более что и погода оказалась идеальной: ветреный пасмурный день, небо щедро затянуто быстрыми облаками, создающие многочисленные, пусть и не всякому глазу видимые тени.

Растворившись в суете пристани, поджидаю клиентов. К моему изумлению, контрабас является к лодке один… интересно, как он собирается подменять пару? А, не моя печаль. Втискиваюсь между пятидесятилитровыми пластиковыми канистрами с водой и даже не все время прикрываюсь тенью — неохота снова глотать кровь из носа, как в особняке Барона. Если контрабас отойдет от руля — я услышу даже сквозь шум мотора.

От скуки разглядываю ящики с консервами и крупами. Похоже, контрабасы планируют скорое отплытие — тут гораздо больше еды, чем требуется двум людям на три дня. Судя по маркам продуктов вроде «…зато дешево!», дела у них идут неважно. Есть ли у них вообще тяга или хоть что-то ценное? Может, я зря трачу время на эту морскую прогулку?

У меня при себе полный комплект снаряги — пока еще остался и «Эскейп», и ампулы с обезболом. Запас теперь не пополнить, значит, чем-то придется заменять… Ладно, решим по ходу пьесы. Сегодня, похоже, ничего серьезного тратить не придется.

Минут через сорок лодка пристает — кажется, правильно говорить пришвартовывается — к высокому борту некогда белой, а теперь довольно облезлой яхты. Вообще, при слове «яхта» представляешь себе что-то роскошное, но эта оказалась скромным и обшарпанным суденышком. С борта спускают металлическую лестницу, рулевой поднимается; мы подошли с затененной стороны, так что я без проблем составляю ему компанию. Тут же шмыгаю за каюту. Надо немного понаблюдать, что здесь происходит.

То, что смена состояла из одного человека, оказалось сюрпризом не только для меня, но и для дежурных — для них, конечно, неприятным.

— Ну не тупите, пацанва, — оправдывается коренастый крепыш, который, сам того не зная, привез меня сюда. — Дебила кусок Сиплый нажрался вчера у домбайцев этих их шашлыков, типа из свинины, и пузом маялся всю ночь. Я бы его не довез, он бы мне «Хикагэ» обдристал, да и тут от него толку хрен да нихрена.

— И чо, мне ща из-за него еще три дня тут торчать без баб и бухла? — возмущается один из дежурных. — Сиплого давно пора списывать.

— Я останусь, но при разделе мне два косаря сверху от договора, — холодно говорит третий. Его речь кажется более грамотной и менее эмоциональной, чем у прочих.

— Какие два косаря, ты с дуба рухнул, Светляк? Пятьсот, ну край — семьсот денег, и это я без ножа себя режу…

Они жарко торгуются еще минут пять, потом приступают к разгрузке лодки. Наверно, лучше подождать, пока охранники не останутся вдвоем. Осторожно изучаю обстановку. Контрабасов я сейчас не вижу, но по запаху ясно: все трое — люди, глуховатые и медлительные, тут никаких сюрпризов.

Каюта завалена каким-то хламом… эх, замучаюсь я искать тут тягу. И есть еще люк, ведущий в трюм. Он приоткрыт на ладонь. Ветер уносит запахи, но я все же принюхиваюсь и тут же морщусь: у них там даже биотуалета нет, просто поганое ведро. Тоже мне, яхта… Кроме этого запаха есть другой, отлично знакомый мне и отчаянно неуместный здесь. Еще и еще втягиваю воздух — никакой ошибки: так пахнут очень грязные маленькие снага. Похоже, их там не меньше десятка, это два-три выводка. Но почему так тихо? Спят они все, что ли? И что на контрабандисткой яхте делают дети-снага? Кто-то из команды взял свое потомство в рейс? Ему что, настолько не на кого их оставить? И как мне быть? На детях «Эскейп» не тестировался, рисковать нельзя. Ладно, с двумя людьми справлюсь и так, надо только на палубе, чтобы детей не зацепить ненароком…

Контрабасы наконец разгружают лодку, и освободившийся счастливчик сваливает в туман — рев мотора «Хикагэ» отдаляется. Остаются двое — крепыш в кожаной куртке, которой я вволю налюбовалась по пути сюда, и высокий худой парень в натянутой на лоб вязаной шапочке. А я никак не могу определиться с планом действий — чертовы дети спутали все карты. Допустим, мужиков я сложу кастетом из тени — но выводок куда потом девать? Чьи они вообще, где шляются их родители? Может, охранники сейчас сделают или скажут что-нибудь, что прояснит ситуацию?

И они делают.

— Слышь, Светляк, а ты давно воздух в трюм пускал? Не передохнет у нас половина товара опять?

Товар.

Эти двое — мертвецы.

— Вчера проветривал, — отвечает Светляк, еще не знающий, что только что стал мертвецом. — Снага живучие, ничего им не сделается.

— Лучше пойду открою, — решает плечистый крепыш, который привез меня сюда.

Он явно опаснее — Светляк дрищеват и вряд ли создаст проблемы. Кутаюсь в густую тень. Заставляю себя дождаться, пока крепыш сдвинет крышку люка — самой мне может и не хватить сил — подпрыгиваю и резко бью его кастетом в шею. Тело мешком падает на палубу. Теперь второй… Не успеваю повернуться к нему — что-то с силой прилетает в плечо слева. Откатываюсь, перегруппировываюсь, вскакиваю на ноги… и снова удар, едва ухожу прыжком.

Светляк вертит веревку, к которой привязана гирька. Оружие выглядит совсем простым и неопасным — но только не в его руках. Не могу предсказать, куда придется следующий удар… Но хуже всего — подонок, чуть ухмыляясь, смотрит прямо на меня.

Он меня видит!

Гирька свистит совсем рядом. Уворачиваюсь, отступаю на шаг, прыжком ухожу вправо — надо сделать рисунок своих движений непредсказуемым. Выкидываю из кастета нож — шутки кончились. Запрыгиваю на крышу каюты. «Эскейп»? Нет смысла — газ мигом снесет ветром. Перебегаю по крыше и соскакиваю так, чтобы оказаться у Светляка за спиной — но он успевает развернуться и блокировать удар. Лезвие, целившее в его шею, пропарывает всего лишь плечо. Ублюдок почти такой же ловкий, как я… и сильнее. Что он, черт возьми, такое?

Отпрыгиваю назад, но недалеко — за спиной перила и холодное море. Подныриваю, чтобы уклониться от кастета и перетечь противнику за спину. Гирька вскользь задевает спину — больно, но жить можно. Хуже другое — Светляк перехватывает запястье моей правой руки, где кастет. Это то, чего всегда избегала Сто Тринадцатая — клинч. Бью коленом в пах — противник блокирует удар бедром. Выкручивает мне руку, заставляя коротко взвыть; но вторая-то свободна! Бью со всей силы ребром ладони по шее сбоку. Светляк падает, но не так, как задумано — на меня, сверху. Он в сознании, даже ухмыляется… что у этой твари с анатомией⁉ Он всем телом прижимает меня к палубе, не выпуская правой руки и заблокировав левую.

От падения со Светляка слетает шапка, обнажая длинные серебристые волосы… и острые уши. Эльф? Но какого черта он пахнет как человек?

Полукровка. Потому и видит сквозь тень. Ублюдок!

Извиваюсь всем телом, пытаясь вывернуться или ударить — бесполезно. Бью лбом в лицо — мимо, полуэльф успевает вздернуть голову. Он пытается сомкнуть мои запястья, чтобы освободить руку. Сопротивляюсь, но это только замедляет противника — он сильнее. Вот уже обе мои руки придавлены его правой, и как я ни дергаюсь — вырваться не могу. В правом виске вспыхивает боль и тут же уходит — вместе со всеми остальными чувствами.