Скорость. Дарьяльский дрифт

Глава 2

Серый асфальт стремительно приближался к моему лицу, но в последний момент я сгруппировался. Выставив полусогнутую в локте руку, перекатился через плечо, используя технику каскадерской страховки.

Тренировки не прошли даром и помогли избежать смертельного исхода при падении. А это, что называется, «как два пальца об асфальт».

Мы с одним из друзей Серёги, который работал на Мосфильме в группе каскадёров, не только разобрали техники прыжка на ходу, но и пару раз выезжали на занятия. В этом деле главное — не удариться головой. Это гарантированный конец.

Место прыжка тщательно подобрано. Недалеко мой тайник. У обочины одна пыль, минимум камней. Не потому что их нет, а потому что я часами собирал их и относил в сторону.

Прямо у дороги росла высокая трава, чуть ли не в человеческий рост, которую никто не косил. В такой легко затеряться. Метров через тридцать — берёзовая роща, через которую пролегал спланированный маршрут эвакуации.

В моей операции по изъятию икон самым важным были не оружие и не мощный мотор (я не собирался ни в кого стрелять и знал, что буду без машины), а главное — скрупулёзно просчитанный отход.

Совсем без ссадин и царапин не обошлось: я здорово ободрал ладонь и колено при падении. Но всё же это было лучше, чем если бы я прозевал момент и сейчас меня везли бы на Лубянку.

Попадать на допрос к следователю КГБ совсем не входило в мои планы.

Мой побег заметили сразу, но всё равно Малькову, сидевшему за рулём, понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить и ударить по тормозам.

В ночной тени ярко вспыхнули стоп-сигналы, «Волга» припала мордой вперёд и задрала зад. Заскрипела резина, из-под колёс пошёл серый дым. Ветер тут же донёс запах, вызванный трением резины об асфальт. На дорожном полотне образовались два параллельных следа от шин.

Эти несколько секунд дали мне небольшую фору и позволили вскочить на ноги и рвануть в чащу. Из-за высокой травы было сложно ориентироваться. Чтобы разобрать дорогу, мне приходилось разгребать руками стебли. Если смотреть сверху, могло показаться, будто я плыву в траве брасом.

Топот позади превратился в шумное шуршание. Это говорило о том, что двое бежали за мной.

— Каменев, стой! Далеко не убежишь! — кричал подполковник.

Но я уже ворвался в чащу.

— Стрелять буду! — донеслось сзади из травы.

Ага, ты сначала поймай меня на мушку в темноте. «Стрелять он будет»…

Знаю, что они меня не видят. Но в этом есть минус и для меня. На небе молодой месяц — почти ничего не освещает. Тьма сжимает лес, будто намеренно сужает проходы между деревьями.

Когда тебя преследуют, бежать в ночном лесу несладко. Нервы на пределе. Больше напрягает не то, что тебе в спину могут выстрелить, а хруст ветки под ногами. Настоящий ужас — это когда понимаешь, что преследователи на верном пути, потому что тебя услышали.

Бегу. Иногда спотыкаюсь о корни. Ноги подкашиваются, но остановиться — значит потерять свободу и даже жизнь. А ещё дать умереть Марго.

Мы как три фантома несёмся друг за другом. Я слышу своё дыхание так, будто оно звучит из мощных ретрансляторов на стадионе. Берёзовый лес будто Левиафан поглощает меня целиком — стволы быстро мелькают, как рёбра гигантского зверя. Воздух наполнен запахом ночной сырости и свежести.

Часто напарываюсь на ветки, которые так и норовят отхлестать по лицу. Прикрываюсь выставленными вперёд руками. Сзади — тяжёлое дыхание и приглушённые ругательства.

— Каменев, ты труп! — задыхаясь, кричит Комиссаров. А не хрен бухать, глядишь, и дыхалка будет работать по-другому.

Понимаю, что немного вру себе. Комиссаров в отличной форме.

Глаза понемногу привыкают к темноте, я уже чётко различаю препятствия. Теперь слышу шаги одного преследователя. Инстинктивно хочу повернуться, посмотреть. Но нельзя. Глаза у меня одни, не на затылке.

Пуля бьёт в ствол слева, осыпая белые ошмётки коры. Вот сука! Вторая уходит в листву над головой. Меня передёргивает на ходу. Я представляю, как прицел Комиссарова ползёт по моей спине. Вряд ли он меня видит. Стреляет на слух?

Вот тот старый пень. Пора вправо.

Я рву в сторону. Ловко перепрыгиваю через кусты. Я на маршруте, на котором тренировался. Вот оно. Моё место.

Я ныряю в яму под поваленное дерево, на секунду прижался к земле — сердце колотилось так, что, казалось, его слышно за версту. Падаю в подстилку из гнилых листьев — запах плесени и земли ударил в нос.

Быстро затворяю за собой крышку из веток и листьев. Сюда не пробьётся луч фонаря, не просочится случайный взгляд. Главное, чтобы не наступили.

Укрытие заранее подготовлено. Я нащупываю сумку, спрятанную в тайнике.

Шаги. Тяжёлые, размеренные. Крадущиеся.

— Вот, сучонок!

Они теряют мой след. Топчутся на месте. Тяжело дышат. Узнаю голоса. Комиссаров командует:

— Тихо! Куда он делся? Ты слышишь его?

— Не-а, — прерываясь от нехватки воздуха, отвечает Мальков. — Он не мог далеко уйти, затаился где-то, гад!

Теперь шаги ближе. Форменные ботинки шелестят по траве и прошлогодним жухлым листьям метрах в пяти от моего укрытия. Экономит Мальков на обуви. Видно, Комиссаров пока не даёт ему зарабатывать.

Рука нащупывает в сумке столбик из монет. Они ледяные, как сердце бывшей. В голову лезут неподходящие мысли. Думается об Александре. Я так и не понял, почему она ушла от меня и из автоспорта.

Шаги ещё ближе. Хруст. Я превращаюсь в камень. В тень. В ничто.

Потом он отходит в сторону и удаляется от меня.

Щёлчок. Фонарь. Додумались наконец-то. Я вижу их в крошечную щель. Луч режет темноту. Скользит по стволам, выхватывая из мрака куст, похожий на силуэт человека на корточках.

— Там! — рычит Мальков и тычет в сторону пальцем.

Я увидел, как блеснул вороной ствол в руках у подполковника. Чёрный, матовый, смертоносный.

Выстрел. Ни хрена себе, если бы это был я, то Комиссаров завалил бы меня без предупреждения.

— Ты кого-нибудь видишь?

Мальков виновато оправдывается и врёт:

— Нет. Кажется, просто барсук тут копался.

— Да нет, там никого! Никакого барсука! — гневается Комиссаров. — Саша, Сашенька, выходи. А то хуже будет. Слышишь?

— Что это было? — у Малькова, в отличие от начальства, голос взволнован.

— Куст, что же ещё!

Они шарят фонариком совсем не там, где надо. Я улыбаюсь. Они меня не видят и не увидят. Крышка из веток и листьев настолько плотная, что фонарь её не пробьёт. Проверял. Лёгкие всё ещё горят, тело покрылось испариной.

А вот этого я не просчитал! Я отшатнулся в дальний конец ямы. Может ли меня выдать пар?

Два кгбшника немного отдаляются. Больше ни выстрелов, ни криков.

— Так, Мальков, стой здесь.

Я услышал приглушённый голос подполковника.

— Я пойду к машине, подкрепление вызывать. Будем лес прочёсывать с собаками. Смотри в оба. Он где-то тут.

Дурит? Хочет, чтобы я выбрался из укрытия? Нюх ищейки не подводит Комиссарова, он знает, что я где-то рядом.

С собакой-то я справлюсь. У меня в сумке молотый перец. А вот сидеть до рассвета нельзя. Вычислят. Я снова приникаю к смотровому отверстию.

Одна из теней уходит в сторону дороги. Значит, реально будет вызывать людей прочёсывать.

Я и не ожидал, что человеческий глаз может так хорошо видеть в темноте в безлунную ночь.

Валяйте, товарищ подполковник.

Второй то хаотично шарит фонарём по округе, то замирает.

Тишина.

Пора выбираться.

Снова нащупываю столбик монет. Они завернуты в бумагу. Перемещаю их в длинный чёрный носок — теперь у меня есть кистень.

Я специально не брал с собой никакого оружия на тот случай, если меня всё же задержат. Про кистень рассказал тот самый каскадёр, друг Серёги. Ещё из столбика монет можно сделать кастет, расположив между ними гвозди. Монеты зажимаешь в кулаке, а гвозди выпирают между пальцами.

Аккуратно приоткрываю крышку. Вылезаю из укрытия с сумкой на плече. В перчатках и тёмной куртке.

Прокрадываюсь мимо Малькова и, улучив момент, бросаю в кусты, в сторону от себя, палку.

Мальков реагирует на шелест и трепетание листвы.

— Кто здесь?

Он лезет за пазуху, но не успевает достать ствол. Тяжёлый кистень влетает ему в колено. Потом снизу и сбоку — в челюсть. Его голова запрокидывается от этого назад. Фонарь дёргается в сторону и падает в траву.

Уж не переборщил ли я? Нет.

У Малькова стоячий нокдаун — он роняет фонарь, но не теряет равновесия. Стоит на ногах, раскачиваясь. Крепкий бес. Наверное, убил бы меня, если смог.

Хрен с тобой — живи. Лезу ему за пазуху, вытаскиваю ствол: магазин — в одну сторону, пистолет — в другую. Удостоверение забираю с собой. Пригодится потом. Его глаза всё ещё не сфокусированы. Удивляюсь своей проворности — на всё про всё ушло секунд пять.

— Знал бы ты, с кем связался, Мальков, — тихо шепчу ему на ухо. — Не провожай меня, я сам дойду.

Толкаю плечом — он теряет равновесие. Я разворачиваюсь и бесшумно ухожу в сторону станции, разбрасывая за собой острый чёрный перец.

Каждый советский школьник знает, что наши разведчики во время войны использовали махорку и перец, чтобы сбить со следа грозных немецких овчарок.

Тропинок тут немерено. Пойди разбери, где я прошёл. Слышу, как ухает сова. Ночной охотник. Интересно, что я тоже в этой роли. Только Комиссаров так не думает. Ему кажется, что я добыча.

Посмотрим, что ты запоешь, товарищ подполковник, когда не обнаружишь икон в багажнике. Они хорошо спрятаны там, где ты их никогда не найдёшь. Наверняка будут искать на соседской даче или на даче у Марго.

Во всём этом непонятно, отчего так засуетился Комиссаров и заспешил везти меня в Москву. Про иконы в багажнике он растолковал весьма грамотно — сказал, что это вещественное доказательство. Пойди докажи обратное. Я, например, точно бы не сумел убедить присутствующих в обратном.

Опустим важную деталь: я должен был откуда-то узнать про иконы. Мне всё равно там никто не поверил.

И тут я вспомнил того самого мужика, похожего на поэта Евтушенко. А ведь его рядом не было, когда мне надевали браслеты на запястья. Каналья, как же я об этом раньше не подумал?

Точно!

Комиссаров очень не хотел, чтобы этот человек видел меня и слышал мои обвинения. Почему? Кто же он такой? Похоже, что он вовсе и не Евтушенко, и совсем не поэт. Более высокое начальство? А может, родственник или друг семьи? Вдруг я всё себе надумываю, ища спасительную соломинку?

Но интуиция упрямо подсказывала, что Комиссаров нервничал не просто так.

Мне нужно было переодеться. Маскировка.

Я использовал простую систему — предстояло смешаться с толпой так, чтобы меня не узнали. Что именно видят преследователи при погоне и слежке? Верно — общие приметы.

Они скорее ориентируются на цветовые пятна и одежду, нежели на черты лица или причёску. Чтобы уследить за объектом в толпе, они ищут сочетание цветов.

Я намеренно атаковал Малькова в тёмной куртке и джинсах. Именно это он должен был запомнить и описать.

Я закрыл глаза и приложился лбом к холодному стеклу окна в вагоне — впервые за ночь.

На голове у меня была выцветшая от солнца армейская панама, рубаха цвета хаки. На ногах — сапоги, в которые были заправлены штаны. В руках — удочка.

Я ехал ранним субботним утром в полупустом вагоне с мужчинами, одетыми примерно так же, как и я. Моя маскировка помогла.

К тому времени, когда я добрался до станции пешком, Комиссаров успел сообразить, куда я мог направиться, и послал Малькова вылавливать меня на перроне. Тот стоял и выискивал в силуэтах мужиков, потянувшихся на рыбалку. Рожа его успела распухнуть, и он заметно прихрамывал на больную ногу.

Меня он совсем не узнал — повезло. Опытный взгляд Комиссарова, как ветерана «семёрки» (управления, отвечающего за наружное наблюдение), выцепил бы меня на раз.

Вообще, мне Мальков не нравился ещё больше, чем его начальник. Ведь он наверняка понимал, что вся эта история пахнет нечистыми делами. Зависим от подполковника? Вполне мог подложить младшего лейтенанта на «криминале». Что же, туда ему и дорога — я не испытывал к нему ни капли сочувствия.

Несмотря на его текущую физическую ослабленность, он всё ещё оставался сотрудником госбезопасности и представлял для меня настоящую опасность.

Я не стал прятаться, когда увидел Малькова в конце перрона. Наоборот, неспеша зашагал в его сторону и остановился примерно посередине платформы. Это возымело свой эффект — он проковылял мимо меня, не обратив на меня никакого внимания.

На самой станции к этому часу было довольно многолюдно. Основная часть людей спешила в направлении Москвы по своим делам. Когда подошла первая электричка, Мальков занервничал — он сновал из стороны в сторону, пытаясь охватить взглядом всех пассажиров, приготовившихся к посадке.

Но по неопытности так и не решился сесть в поезд и остался на платформе дожидаться следующего.

Сложно сказать, что именно уберегло меня в этот раз — провидение или, как говорил Рашпиль, «настоящий фарт», а может, расчёт и подготовка к сегодняшней ночи.

Я подумал, что Рашпиля сгубила страсть к импровизации. О том, что с ним случилось, я начал догадываться по тому, что видел, как его проводник прощался с пограничниками, пожимая руку и улыбаясь.

Я не стал сразу уезжать и, сменив позицию, дождался, пока проводник вернулся в село. Потом я не стал заезжать по указанному Рашпилем адресу для смены машины. Я бросил её, как только понял, что на неё объявлена охота.

Мы с Алисой ходили на рынок, и по возвращении я увидел блатных двух типов — грузин, которые терлись у нашей «Лянчи» с дипломатическими номерами.

Один остался караулить неподалёку, а второй побежал к таксофону звонить. Долго ждать не пришлось — через десять минут примчалась стандартная чёрная «Волга» с номерами грузинского КГБ.

Накануне, послушав «Голоса» в номере гостиницы, мы услышали об инциденте на границе между СССР и Турцией. Сообщалось, что пограничники при попытке бегства из СССР застрелили некоего гражданина О. Они почему-то назвали его правозащитником и носителем важных государственных секретов. Последнее утверждение было справедливым.

Немного поразмыслив, я понял, что на машину могли навести только проводник либо тот, кто ждал с «подменным» транспортом в Рустави. После того как мы бросили машину, мы добирались до Тбилиси электричками. Как и всё местное население, мы ехали зайцами, не появляясь у касс на станциях. А от Тбилиси, как я уже говорил, поездом.

Долго ли я решался на похищение икон из служебной машины Комиссарова? Он просто не оставил мне выбора. Если бы я попробовал затеряться, лечь на дно, то в стране с системой прописки я не смог бы долго скрываться.

Рано или поздно меня бы всё равно схватили. Поэтому я решил сам нанести первый удар. Рискованно? Да. Могло ли всё пойти не так? Конечно.

Но так или иначе конфликт перерос в войну, когда Комиссаров приказал Рашпилю убрать меня.

Мда, Каменев. Ты один против всего КГБ?

В глубине души я очень надеялся, что это не так. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, кто в этой войне выйдет победителем. Мне хотелось верить, что Комиссаров и Мальков — просто аномалия, исключение. Сбой системы, ошибка.

Скажи, кто твой враг, и я скажу, кто ты. Нормально я себе планку для прыжка задрал. Ну или нажил геморрой.

Говорить, что был совсем один против КГБ или Комиссарова, было не совсем справедливо. Мне помогали мой Серёга, который принял меня по приезде из Тбилиси как родного.

Я пожил у него немного, пока его родители уехали по текущим делам в Сибирь, откуда мой друг был родом. Почти неделю я не выходил из дома, обдумывая свой план.

Серёга помогал мне во всём, хотел ехать со мной на дачу к Марго, но я категорически отказался. Понимая, что подставляю своего друга, я поблагодарил его за помощь и съехал.

Теперь, когда я объявился, Комиссаров наверняка пройдётся с визитами везде, где я могу предположительно «залечь на дно». Оставаться дальше у Серёги глупо. Это слишком опасно для него.

Люди из «семёрки» очень влиятельны. Конечно, не настолько, как сотрудники «девятки» и «единички» (указанные занимались охраной первых лиц государства и внешней разведкой соответственно). Но всё равно можно сказать, что возможности даже одного Малькова безграничны по сравнению с моими.

Они — тени. Они не оставляют следов. Толпа — их стихия, в толпе они могут творить всё что угодно. Они превращают города и населённые пункты в большие ловушки. Их мир — это бесконечная шахматная доска, где каждый прохожий, каждая витрина, каждый поворот улицы — часть игры.

Они могут вести цель часами, днями, месяцами, и та до ареста так и не узнает, что находится под колпаком. Они неприкасаемы для ментов. Если ты не знаком с ними лично, то найти их невозможно. Они — пустота, которая смотрит на тебя отовсюду. Они — воздух, который тебя окружает.

Они читают твои привычки как открытую книгу. И умеют пользоваться этим. Их оружие — терпение. Они могут ждать и никуда не торопиться. Время всегда на их стороне. Бездействие их не угнетает.

Любой другой давно сошёл бы с ума. Мало кто может двенадцать часов подряд сидеть у окна, не отлучаясь, наблюдать и ждать, когда появится объект.

Они знают, чего человек боится. Чаще всего вынуждают человека ошибаться. Иногда они сами себя намеренно обнаруживают. В этом случае задача — не выследить, а заставить бояться и нервничать. Они не нападают — внушают паранойю. Самый опасный их инструмент — собственный страх объекта.

Конечно, у меня мало шансов легко «свалить» Комиссарова. Но всё же они есть. Кто сказал, что у них монополия на время? Что у меня меньше терпения? Что я не изучу их страхи?

Я собираюсь отплатить той же монетой.

— Комиссаров, хочешь поймать меня? Сначала найди.