Сладкий вкус любви

Глава 24

Шей

Учащиеся смогут научиться работать в условиях давления.

Если было что-то, что маленькие города делали с ошеломляющей эффективностью, так это распространение горячих сплетен. Я понятия не имела, что послужило катализатором перехода от секретов к сплетням, но сейчас вокруг было слишком много людей и коз, чтобы беспокоиться об этом.

— Мы так рады за вас, — сказала одна женщина, протягивая мне букет цветов.

— Мы уже начали думать, что бедный Ной никогда не найдет хорошую девушку, — добавил кто-то. — Он такой милый.

Если бы они только знали, что в постели этот милый — дикое животное.

— Да, милый, — согласился кто-то еще. — Я была так счастлива, когда он перерос стадию гадкого утенка. Я знала, что его момент настанет.

— У вас будет прием? У вас должен быть прием, — сказала другая женщина, втискивая жестянку с печеньем мне под локоть.

— Если да, то я испеку торт, — сказала третья женщина. — Это так волнительно! Поздравляю!

— Спасибо, — пролепетала я, стоя с охапкой цветов, вина и разных угощений. — Не знала, что новость уже распространилась.

Это был деликатный способ спросить, откуда, черт возьми, все эти люди узнали о нашем тайном браке и почему информация появилась сегодня утром, как раз в то время, когда я была готова к очередному раунду между простынями с Ноем.

— Я узнала об этом от Жаклин Рамос, — сказала четвертая женщина. — Она не была уверена, что вы, ребята, не скрываете это или что-то типа того, но потом увидела, как вы целуетесь вчера вечером на ярмарке.

Ах, Жаклин. У этого урагана было имя. И, очевидно, никакого беспокойства о личной жизни.

— Эта старая курица знает все раньше всех, — сказала другая женщина. — Еще и додумывает.

— Как долго она работает в мэрии Провиденса? Тридцать, тридцать пять лет? Конечно, она все знает, — сказал кто-то. Я не могла уследить за этими людьми, не с этими цветами у меня перед лицом. — Но уверен, что эти двое не против, чтобы она распространяла информацию.

С чего бы нам возражать против того, чтобы полгорода появилось у наших дверей с восходом солнца?

— С чего бы это? — добавил кто-то. — Эти двое влюблены. Просто посмотрите на них. Все в них так очаровательно. То колесо обозрения чуть не загорелось прошлой ночью. Все это видели.

Я рассмеялась, но не по той причине, которую ожидали все эти люди. Я смеялась, потому что они верили в то, во что хотели верить, точно так же, как верили, когда я приехала сюда ребенком. Они видели маленькую избалованную богатую девочку и заполняли пробелы по своему усмотрению. Никому не было дела до того, чтобы узнать меня за пределами основных моментов — знаменитая мать, швейцарская школа-интернат, рюкзак «Прада» — если только они не хотели знать, почему я живу с Лолли, почему ушла из школы-интерната, почему не могу просто жить с матерью и быть как любая другая семья.

Эти люди интересовались мной не больше, чем те, кто читал целый мир по одежде, которую прислал из «Барнис» личный стилист моей матери. Но они все равно хотели получить частичку меня.

На другом конце дороги Ной оказался зажат между Джимом Уитоном и молодым человеком, которого Дженни несколько недель назад представила как мистера Боунса. Я лишь отчасти была уверена, что это его настоящее имя.

— Ты женился на ней, — услышала я слова Джима, его руки были сложены на широкой груди. — Ты все-таки женился на ней.

— И не сказал нам, — сказал мистер Боунс. — Ты женился на ней и ни словом не обмолвился об этом.

— Ты женился на ней, — повторил Джим.

Ной посмотрел в мою сторону, затем слегка покачал головой на толпу, собравшуюся вокруг нас. Я пожала плечами в ответ.

Он поднял брови, как бы говоря: «Что, черт возьми, произошло?».

Я закатила глаза. Да хрен его знает.

Он горестно улыбнулся. Могло быть и хуже, верно?

Я усмехнулась в ответ. Я не хочу знать, как.

Одна из коз громко заблеяла, а потом все они последовали ее примеру, звали и кричали, пока не стало слишком шумно, чтобы продолжать наш безмолвный разговор. Посетители начали пятится к своим грузовикам и квадроциклам, махая на прощание. Были объятия и пожелания, еще бутылки вина и шампанского, и несколько тонко завуалированных комментариев, брошенных нашими гостями, о том, что они мешают молодоженам провести время вместе.

Проблема была не в том, что они отнимают наше время. А в том, что теперь, когда все стало известно, мы никогда не сможем вернуться к тихому блаженству, когда впервые лежим в постели друг с другом.

— Пора выдвигаться, — сказал мистер Боунс, подгоняя коз. — Надо поднять этих девчонок на занятия йогой.

— Почему ты вообще здесь сегодня? — спросил его Ной, затем указал на Джима. — Или ты? Сегодня же воскресенье.

Джим подмигнул.

— Скажем так, это особый случай.

Когда толпа рассеялась — медленно и с несколькими приглашениями присоединиться к семьям на ужин в ближайшее время — мы с Ноем отступили в сторону фермерского дома.

— Что это было? — спросил он, помахав миссис Кастро на лошади.

— Похоже, мы должны благодарить Жаклин Рамос.

— Что значит, поблагодарить Жаклин… Черт. — Он провел рукой по лицу. — Не могу поверить, что не подумал об этом.

Я протянула ему несколько бутылок вина.

— Теперь мы ничего не можем с этим поделать.

Он обвел взглядом дорогу, на его лице внезапно проступило беспокойство.

— Где Дженни?

— Я здесь, — крикнула она. Мы повернулись и увидели ее в курятнике, корзина для яиц была подвешена на локте, а повязка на глазу на месте. — Эти люди были шумными и надоели мне до чертиков. — Она щелкнула пальцами на одну из кур. — Отойди от меня, тупица.

— Эй, Джен, — мягко сказал он. — Это было действительно суматошно и неожиданно. Мне жаль. Мы можем поговорить, малыш?

В хаосе утренних новостей я упустила из виду тот факт, что это большое открытие, вероятно, ударило по Дженни сильнее всего. Все, чего мы когда-либо хотели, это защитить ее и оградить от этой нашей безумной затеи, но ее все равно бросили в самую гущу событий. Любая обида или враждебность, которую я испытывала из-за неожиданного объявления о нашем браке, сменилась чувством вины. Последнее, что ей было нужно, это новые потрясения и путаница в ее жизни, и…

— Клянусь, я никому не говорила, что вы поженились.

Ной на секунду уставился на нее.

— Что?

— Это была не я. Я не делала этого. Не злись. Не кричи. Клянусь, это была не я.

Мы с Ноем обменялись еще одним взглядом типа «Что за хрень?».

Когда смогла сформировать слова, не выплескивая длинную череду «почему», «как» и «что», я сказала:

— Пойдем в дом и поговорим. Ты сказала, что хочешь блинчиков, верно? Я умею их печь.

Дженни смотрела на меня изнутри курятника.

— С шоколадными чипсами?

— Определенно, — сказала я с энтузиазмом. Ною прошептала: — Пожалуйста, скажи мне, что ты не запретил шоколадные чипсы, потому что они не встречаются в природе или их форма вызывает беспокойство.

Он отвел взгляд.

— А как насчет потертой плитки шоколада? Это сработает?

— О, боже. — Я поправила вещи в своих руках, находясь в опасной близости от того, чтобы уронить все это. — Все в дом. Мы готовим завтрак. Пойдемте.

Теперь, когда я поставила перед собой задачу приготовить блины, мне оставалось только найти рецепт, а затем открыть каждый шкафчик и ящик на кухне Ноя, чтобы найти все необходимое. Легко и просто. Гораздо проще и гораздо легче, чем задача Ноя усадить Дженни за стол и разобраться в сути ее маленькой бомбы.

— Итак, я не расстроен, — сказал Ной. — Я не кричу. Верно? Поговорим об этом?

Вместо ответа Дженни спросила:

— Это должно было быть тайной от меня?

Он посмотрел между мной и Дженни. Я пошла искать миску для смешивания.

— Видишь ли, — начал он, — это было не столько тайной, сколько…

— Из вас, ребята, получились бы худшие пираты, — выпалила она. — Вы бы никогда не захватили ни одного корабля и не украли бы ни одной добычи.

Ной вздохнул.

— Ладно, как бы то ни было, я хотел бы знать, что тебя насторожило и…

— Я никому не говорила, — настаивала она, сложив руки на груди и подняв плечи до ушей. — Я умею хранить секреты.

Он опустил руки на стол.

— Но как ты узнала?

Дженни подняла палец.

— Ты просматривал брачный договор на своем компьютере, однажды ты нарядился в шикарную одежду, а когда я спросила, зачем, ты сказал, что это для взрослых дел, и вы, ребята, действительно очевидны со всем этим любовным дерьмом.

— Любовное дерьмо, — повторил Ной.

Я взбила несколько яиц. Я не была уверена, входит ли это в рецепт, но мне казалось, что это правильно.

— Да, ты влюблен и все такое, — сказала Дженни, как будто констатируя очевидное. — Вот почему у тебя была ночевка с Шей прошлой ночью, и ты всегда делаешь для нее приятные вещи.

Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, ища поддержки. Я продолжала взбивать.

— Если вы, ребята, не хотели, чтобы я заметила, то вам не нужно было все время целовать друг друга.

— Думаю, нам придется поработать над этим, — сказал Ной.

— Мне все равно, — ответила Дженни. — Это больше не противно. Я уже привыкла.

— Какое облегчение, — сказал он себе под нос.

— Шей собирается переехать к нам? Так ведь делают женатые люди? Они живут вместе в одном доме. — Она улыбнулась мне широкой, ожидающей улыбкой. — Ты можешь спать в моей комнате. Мне больше нравится верхняя койка, но ты можешь взять ее, если хочешь.

Я уставилась на Дженни и Ноя, мои пальцы сжимающие венчик онемели. Нет. Нет, нет, нет. Это был не вариант. Мне было одиноко в большом, пустом доме Лолли, но это было мое большое, пустое место для одиночества. Там я погрязла в жалости к себе и придумывала дикие объяснения уходу бывшего из моей жизни, там я пила вино в нижнем белье и ела пудинг на завтрак. Это был мой кокон, мое безопасное, личное пространство, где мне не нужно было притворяться, что все в порядке, и я могла быть такой несчастной, пьяной или угрюмой, какой хотела. Дом Лолли был мне нужен больше, чем поддержание видимости моего фиктивного брака.

Но если кто-нибудь догадается об этом — если они когда-нибудь соединят вместе условия наследства Лолли и стремление Ноя скупить всю землю на этой стороне бухты — это будет плохо для нас. Очень плохо.

Школа не захочет, чтобы полубезумная мошенница учила впечатлительных детей. Город не захочет покупать молоко, яблоки и малиновый джем у фермера, который обманом завладел землей по выгодной цене. У людей здесь были воспоминания, которые тянулись из поколения в поколение. Они не скоро забудут это и не поспешат простить Ноя. Не говоря уже о Дженни. Боже, ей и так было тяжело. Ей не нужно, чтобы мы наваливали на нее проблемы и усугубляли ситуацию своими выходками.

Я должна была переехать сюда. Должна была оставить свой кокон и дегустацию вина в нижнем белье. Если только я не хотела бросить все — свою работу преподавателя, ферму Лолли, Ноя и Дженни и все, что у нас было, — я должна была сделать это. Должна была продолжать играть в эту игру.

Когда встретилась взглядом с Ноем с другого конца комнаты, его брови были сдвинуты и нахмурены, было ясно, что он тоже это знал и ненавидел так же сильно, как и я.

— Пойду поиграю со своими игрушками, пока не будут готовы блины, — объявила Дженни. — Думаю, вам, ребята, нужно побыть наедине.

Как только она ушла, Ной испустил длинный вздох. Его руки упали на столешницу.

— Я понятия не имел, что она, — он прижал ладони к глазам, — что она все это поняла. Когда она начала читать все на моем экране? Черт, когда она вообще начала читать?

— Это не имеет значения. — Я покачала головой, надеясь найти немного легкомыслия посреди разрушений, которые принесла в жизни каждого. — Где бы мне найти, — я покрутила руками перед собой, — штуку, на которой можно приготовить блинчик?

Ной поднялся на ноги, нахмурившись, хмурый взгляд прорезал морщинки вокруг его рта и глаз, когда он приблизился. Осмотрел агрессивно взбитые яйца и другие ингредиенты, которые я выстроила в ряд.

— Так блины не готовят.

— Нет? — Я наклонила голову, чтобы встретиться с его взглядом. — На самом деле у меня нет большого опыта в приготовлении блинов. В тот момент это просто звучало как хороший проект.

Он опустил руки на мою талию и прижал меня к углу шкафов. Как прошлой ночью. Когда кусался. И… все остальное. Одним быстрым движением парень поднял меня, посадил на столешницу и широко раздвинул мои ноги.

— Мы можем просто вернуться в постель и притвориться, что ничего этого не было?

Это прозвучало как блестящая идея. Действительно блестящая. Но…

— Мы не можем сделать это снова, Ной. Мы не можем все усложнять.

Он уткнулся носом в мою шею и запустил руку мне под рубашку. Вернее, это была его рубашка. Не то чтобы все это имело значение, когда его большой палец гладил мой сосок, уверенно и твердо, напоминая мне обо всех вещах, которые мы должны были делать этим утром.

— Все уже сложно, жена.

Я провела руками по его спине, по плечам.

— Я не собираюсь говорить, что прошлая ночь была ошибкой…

— Слава Богу.

— …но я не хочу делать это снова.

Он откинулся назад, нахмурился.

— Почему? Тебе не понравилось?

— Это было невероятно. — Я не могла преуменьшить это, даже если бы захотела. Я все еще восстанавливалась после невероятного кайфа от всех этих оргазмов. — Все было потрясающе.

Он устроился между моих ног, плотно прижавшись к моему центру. Я застонала от ощущения его тяжести на моих самых чувствительных местах.

— Расскажи мне еще раз об этих осложнениях.

— Мы не хотим усложнять ситуацию, — выдавила я из себя. — Мы больше не можем спать вместе.

Он положил руки мне на зад, сдвигая меня к краю столешницы, а затем направляя мое тело так, чтобы оно скользнуло прямо к нему самым разрушительным образом. Мои внутренние мышцы сильно сжались, достаточно сильно, чтобы болезненная пульсация излучалась из моего ядра и оставила всю меня ноющей.

Ной провел зубами по основанию моей шеи.

— Удачи с этим планом.

— Может быть, еще один раз, — сказала я плаксивым голосом. — Но только один.

— Если это то, что ты хочешь говорить себе, то продолжай.

— Но… Дженни, — сказала я. — Она думает, что мы женаты.

— И я назначу несколько дополнительных сеансов с ее психотерапевтом, чтобы все обсудить, — ответил он, все еще занятый моей задницей. — С ней все будет в порядке.

— Ты уверен в этом? Ведь не так давно ты рассказывал мне, что Дженни должна держаться далеко-далеко от этого нашего бардака.

Ной зарычал в мою шею, и в течение минуты казалось, что он не собирается отвечать. В конце концов, он сказал:

— Да. Так было бы лучше. Лучше для нее. Но теперь мы здесь. Дженни и все остальные знают, и мы ничего не можем изменить.

— Но что будет, когда это закончится?

Мягкое, пушистое облако секс-гормонов, на котором мы плавали последние двенадцать часов, распалось с этими словами. Ной переложил свои руки на столешницу, расположив их по обе стороны от моего зада, и откинулся назад так, что только мои колени прижимались к его бедрам.

— Я разберусь с этим.

Я снова сказала:

— Но… Дженни. Как мы защитим ее от этого?

Ной сложил руки на груди.

— Я не знаю. — Он кивнул и опустил взгляд на мою рубашку. Я знала, что он смотрит на мои соски. Любой в радиусе двадцати футов уставился бы на мои соски, потому что они были тугими, острыми пулями, которые испытывали пределы прочности этой рубашки. — Тебе нужна ферма Лолли или нет? Вот вопрос, на который ты должна ответить, Шей. Я могу защитить Дженни. Я все улажу. Только не давай ей обещаний, которые не собираешься выполнять.

— Я бы не стала.

Мы долго смотрели друг на друга, тени прошлой ночи поднимались вокруг нас, вжимаясь в каждую выемку и бороздку между его телом и моим. Все было другим. Мы были другими. Но здесь мы не чувствовали себя по-другому. Казалось, что мы находимся по разные стороны стола переговоров, каждая из наших невыигрышных битв выстроилась в ряд, ожидая, что кто-то пойдет на уступку.

— Если хочешь ферму Лолли, — начал он, его слова были отрывистыми, — мы должны спуститься в дом Томасов, забрать твои вещи и перевезти тебя сюда сегодня. — Он поднял руку, позволил ей упасть обратно на руку, скрещенную у него на груди. — На этой неделе в «Два Тюльпана» должна приехать инженерная бригада и осмотреть участок. Скажи мне сейчас, если хочешь, чтобы я все отменил.

— Я не хочу, чтобы ты отменял. — Я запустила пальцы в волосы. Боже, мне нужен был душ. Мне нужно было посидеть в душе и подумать пять или шесть часов. — Но я не хочу, чтобы мир Дженни перевернулся с ног на голову. Или твой, если уж на то пошло.

— Из всех изменений, которые мы с Дженни пережили за последний год, это будет наименее драматичным. Это перевернет твой мир с ног на голову гораздо больше, чем наш.

С жалобным вздохом я сказала:

— Я не могу просто переехать.

Он посмотрел на меня, его бровь выгнулась дугой, а предплечья просто умоляли меня провести кончиками пальцев по выпуклым мышцам. Я проигнорировала эту мольбу.

— Можешь.

— И… и что я буду здесь делать? — прошипела я. — Мы не можем играть в дом, Ной. Это безумие, а у нас и так достаточно безумия.

Медленно моргнув, он сказал:

— Ты будешь делать все, что захочешь, Шей. Приходи и уходи, когда захочешь. Наверху есть свободная комната. Я не буду заставлять тебя спать со мной, если ты об этом беспокоишься.

— Я не об этом беспокоюсь. — Крошечная, отчаянная часть меня хотела, чтобы Ной потребовал, чтобы я спала с ним. Хотела, чтобы он обвил рукой вокруг моей шеи, а бедрами прижал меня к кровати. Совсем крошечная часть. Остальная часть меня знала, что снова оказаться с ним между простынями — это не решение наших проблем. — Это твой дом. Я не хочу вторгаться.

— Я не возражаю.

— Может, тебе стоит, — сказала я.

— Это хреново, потому что я не возражаю. — Он закатил глаза к потолку, бормоча что-то про себя, чего я не смогла разобрать. — Давай, жена. Сейчас я научу тебя печь блины, а потом сообщу Джен, что ты не будешь занимать верхнюю койку. Приготовься к шторму. — Сжав челюсть, он пробежал взглядом по моим ногам, по одолженной рубашке, по моему лицу. — Ты не вторгаешься. Перестань так думать. И перестань дуться. Ты знаешь, что я не могу функционировать, когда ты так делаешь.

— Я не дуюсь.

Он обхватил мою челюсть и провел подушечкой большого пальца по моей нижней губе.

— Ты дуешься, и я не могу сейчас сосать твои соски через эту рубашку, потому что не хочу останавливаться только на твоих сосках и… о мой гребаный бог, я сказал это вслух.

— И что еще? — прошептала я. — Что ты собирался сказать дальше?

Он опустил руку, уставившись в пол.

— Шей. Пожалуйста.

— Скажи мне. Я хочу знать. Что бы ты сделал после того, как пососал мои соски через эту рубашку, которую я украла у тебя? Что было бы дальше?

Ной покачал головой. Казалось, что разговор окончен, когда он выдохнул с трудом и сказал:

— У нас нет времени на это сегодня утром.

Я не могла перестать давить. Даже если бы толкнула нас на край обрыва, я не смогла бы остановиться.

— На что у нас нет времени?

Он усмехнулся. Его щеки были свекольно-красными.

— Хватит, жена. Мне нужно, чтобы ты перестала делать такое лицо и пошла искать лифчик, если не хочешь, чтобы я затащил тебя в сарай и оттрахал у стены.

Это был вздох или стон?

— Ну…

— Нет, — сказал он. — Ты заставила меня сказать это, и я говорю тебе прямо сейчас, ты не хочешь этого. Там жарко и темно, и пахнет моторным маслом. И у меня нет настроения быть милым.

Я наклонила голову в сторону.

— Ты не был милым прошлой ночью.

Он поднял миску, нахмурился на агрессивно взбитые яйца.

— Это было по-другому.

— Как?

— Это было для тебя, — сказал он, обращая свой хмурый взгляд на предметы, собранные на столешнице. — А это… это не для тебя.

— О-о-о.

Указывая на меня пальцем, он сказал:

— Не надо. Я серьезно. Ребенок проснулся, нам нужно работать, и я не могу сейчас слышать эти звуки из твоего рта. Я не могу, Шей. — Он покачал головой. — Пять минут назад ты говорила, что это одноразовая сделка. Ты сказала, что это не может повториться.

— Ну, мы не должны. — Неохота в моем голосе была густой, как масло.

Он бросил косой взгляд в мою сторону, сжав челюсть.

— Но?

Я не была дерзкой. Никогда. Я не хотела, чтобы меня затащили в темный сарай и прижимали к стене, прижав мои руки к дереву, пока Ной использует меня так, как ему нужно. И все же я не могла удержаться, чтобы не сказать:

— Но это было очень хорошо. — Я провела пальцами по своим губам, по линии шеи. Там, где он целовал меня, где обнимал меня. — Действительно хорошо.

С грозным рыком Ной оторвал меня от столешницы и повел к лестнице. Завтра у меня на заднице будут маленькие синяки от этой процедуры. Крошечные пятна сиреневого и сапфирового цвета.

— Вставай, сейчас же. Убирайся отсюда. Прими душ, найди лифчик и не возвращайся, пока не сможешь сказать мне, чего ты хочешь, не меняя своего мнения каждые несколько минут. — Он отвесил мне смачный шлепок по заду. — Делай, что тебе говорят, жена.

Так я оказалась сидящей на полу в душе Ноя и ведущей дискуссию с самой собой о том, были ли мы ключами, которые открыли друг в друге новые дикие желания, или мы просто изголодались по хорошему сексу, и все получилось как нельзя лучше для нас обоих. Возможно, в следующий раз все будет иначе. Возможно. Не всегда же будет так хорошо, как прошлой ночью.

Но может быть лучше.

— Нужна помощь?

Я подняла взгляд и увидела Ноя, прислонившегося к дверному косяку. Его глаза были скрыты под козырьком бейсболки, он бросил взгляд на коробки, корзины и чемоданы, разбросанные вокруг меня в его запасной спальне, той, что находилась рядом с его комнатой. Я указала на кровать с накрахмаленным белым пододеяльником, который теперь был забрызган красными, розовыми и фиолетовыми цветами нескольких моих платьев. Я не потрудилась собрать свой гардероб в доме Томаса, вместо этого взяла все с полки и бросила на заднее сиденье своей машины для короткой поездки в гору.

— Нет. Просто сортирую вещи.

Значительная часть меня ненавидела это. Я ненавидела собирать вещи и переезжать заново, и ненавидела то, что снова моя жизнь казалась временной. Я ненавидела оставлять позади убежище, которое нашла в доме Лолли, и ненавидела то, что больше не смогу часами бродить вокруг и смотреть в пустоту. Даже если Ной сказал, что я могу приходить и уходить, когда захочу, это не отменяло того факта, что теперь я живу в семье и не могу делать все, что захочу, без чьего-либо внимания.

Если бы я присела на крыльце, Дженни вышла бы поболтать. Ной проверял бы меня. Мимо проходили бы члены фермерской бригады. Куры обязательно заглядывали бы. У меня не было свободы наблюдать за облаками и спокойно собраться с мыслями. Теперь я была частью этого места и этой семьи, и неважно, хотела я этого или нет.

Часть меня злилась на Лолли за то, что она загнала меня в угол этим завещанием. Так не должно было быть, и я не могла представить, что она хотела этого для меня или своей земли. Но вот я была здесь, убирая одно платье за другим в свой новый шкаф, в то время как мой фальшивый — и убийственно сексуальный — муж наблюдал за этим.

Другая часть меня — очень маленькая часть, которой не помешала бы интенсивная терапия, — дрожала от восторга, прижав пальцы к губам, чтобы не завизжать, а на ее лице расплывалась улыбка размером с солнце. У этой стороны было свое место, место, где я была окружена людьми, которые не только хотели меня, но и боролись за мое внимание. Я была веселой тетей, которая смеялась вместе с Дженни над нелепостью того, что Ной натирает в тесто для блинов французский шоколад высшего сорта, потому что не верит в шоколадные чипсы. Я была игривой женой, которая искушала своего мужа до тех пор, пока его челюсть не становилась твердым гранитом, а слова звучали как камни, падающие со склона горы, когда он гнался за мной по лестнице.

Ни то, ни другое не было правдой, но эта часть меня не заботилась об этих деталях. Эта сторона брала обрывки и крохи и цеплялась за них, пока могла. Это было бы притворством, и я буду держаться, пока все не закончится так, как заканчивалось для меня все время.

— Давай я помогу тебе, — сказал Ной, когда я потянулась за одной из небольших коробок.

— Все в порядке. — Как только я это сказала, он схватил с другой стороны, и мы покачали коробку между нами. Это не было бы проблемой, если бы я упаковывала вещи как разумный человек. Но это не так. Я побросала туда все подряд, не заботясь о том, что куда попало и смогу ли я потом что-то найти, и так на полу между нами оказались пять детских сборников сказок, бутылочка пробиотиков, разработанных специально для женского здоровья, и два вибратора.

Мы смотрели на игрушки целую минуту. Они были чрезмерно жилистыми и синими и совершенно лишены какой-либо анатомической точности. У одного из них была пара неровных, асимметричных голов. У другого на стволе были круги и выпуклости, напоминающие осьминога.

Слишком много информации о том, что мне нравилось внутри меня.

В конце концов, Ной прочистил горло.

— Я знаю, что не должен спрашивать об этом, но, — он провел рукой по губам, — как они тебе?

— Я… — Я смотрела куда угодно, только не на пол. Мне не было стыдно, но я была смущена, и это привело в движение что-то внутри меня. Что-то нуждающееся и настойчивое между ног. Что-то, что процветало на неизвестном, незнакомом, неудобном.

— Нормально.

Ной захлопнул за собой дверь.

— Просто нормально? — Он наклонился и поднял оба вибратора. Уставился на них, переворачивая и перебирая настройки. Его уши вспыхнули красным. — Это будет неправильно, если я… — Он сделал паузу, и я поняла, что он с трудом выговаривает слова. — Если попрошу тебя показать мне?

— Ничего плохого, — сказала я, и все мое тело превратилось в горячую, влажную лужицу. — Но я не знаю, как. — Я сглотнула. — Показать тебе, то есть. Я никогда… — Я подняла глаза, безмолвно умоляя его закончить фразу за меня.

— Ничего страшного. — Игрушка завибрировала в его руке. — Я никогда не смотрел.

— Откуда ты знаешь, что хочешь этого?

— Я просто знаю. — Его взгляд потемнел. Я тяжело сглотнула. — Дженни внизу, в загоне для коз. Сейчас время дойки.

Жужжание двухголового вибратора было таким громким. Как ветряная турбина. Как реактивный двигатель.

— Это, наверное, займет час или два. Верно?

— По крайней мере, час. — Его взгляд метался между мной и игрушками.

После бесконечно долгой минуты он двинулся к маленькому письменному столу, прислоненному к стене напротив окна. Взял стул и поставил его спинкой вперед у изножья кровати. Положил вибраторы на одеяло, один из которых все еще жужжал, как очень четкое, очень важное приглашение. Ибо я не могла даже начать размышлять об этом без гранитной ясности этого приглашения. Я не смогла бы делать то, что делала с этими игрушками, пока Ной смотрел, если бы не знала — я верила в это каждой клеточкой своего тела — что он хочет этого без вопросов.

Мужчина опустился на стул и сложил руки на спинке. Склонив голову набок, он спросил:

— Разве ты не хочешь мне что-то показать?

Я смотрела на него не мигая, пока не перестала думать обо всех проблемах этого плана. Затем покопалась в одной из своих сумок, пока не нашла нужный мне предмет. Я протянула ее ему.

— Это тоже.

Ной изучал темно-красную игрушку в форме розы, и борозды замешательства сразу же прочертили его лоб.

— Что это… — Он провел большим пальцем по лепесткам. — Как это…

Прежде чем смогла отговорить себя, я разделась и взяла розу.

— Увидишь.

Он опустил подбородок на предплечья и пристальным взглядом наблюдал, как я забираюсь на кровать. Я не знала, куда себя деть. Большую часть времени я использовала эти игрушки под простынями. Я не задумывалась о позах и перспективах. Мне было все равно, как это выглядит со стороны. Никто не оценивал толщину моих бедер, когда я раздвигала их беспричинно широко, или то, как покачивался мой живот в погоне за оргазмом. Никто не смотрел, и именно по этой причине я могла делать такие вещи.

Внезапно я почувствовала, что не уверена, что смогу выполнять их без уверенности, которая приходит с одиночеством. Знание того, что единственное, что имеет значение, это сделать так, чтобы мне было хорошо.

— Сюда, — сказал он, кивнув в сторону конца кровати. — Возьми подушки с собой. Я хочу видеть твое лицо, пока ты… — Он прочистил горло, но больше ничего не сказал.

Мои бедра задрожали, когда я устроилась на нижней половине кровати, подложив под голову несколько подушек и упираясь босыми ногами в изножье. Я крепко сжимала в руке розовый вибратор и сжимала колени. Это казалось грязным в каком-то странном, новом смысле. Это было не совсем удобно. Неловко и немного тревожно. Если бы я подумала об этом хоть сколько-нибудь долго, я бы убедила себя, что не хочу этого. Что не хотела демонстрировать правильное использование секс-игрушек, пока мой муж смотрит. Не хотела, чтобы он знал, как я трогаю себя, когда остаюсь одна. Если бы я подумала об этом, то смогла бы убедить себя, что не должна хотеть того всепоглощающего возбуждения, которое пронизывало меня, как лихорадка.

Вместо того чтобы думать, я включила розу. Стимулятор издал низкий, булькающий гул. Он конкурировал с урчанием вибратора рядом со мной, и я решила, что шум необходим. Я могла погрузиться в этот звук и позволить ему заглушить все остальное. Пусть он заглушит рыки и вздохи Ноя. И вздох, который сорвался с моих губ, когда я раздвинула ноги и подтолкнула розу к своему клитору.

Свободной рукой я держала себя открытой, пока роза занимала нужное положение. Это требовало некоторой ловкости, но когда у меня получалось, это всегда того стоило. Всегда.

— Это для… — Ной снова прочистил горло. — Эта штука что-то делает? С клитором?

— М-м-м… — Больше не заботясь о том, как выглядят мои бедра в этой позиции, я позволила своим коленям раздвинуться. — Она сосет меня.

— Лучше, чем я?

Я встретила его пристальный взгляд, скользящий по моему обнаженному телу. Он задержал его на секунду, прежде чем взглянуть между моих ног, а затем снова вверх, его губы сжались в плотную линию.

— По-другому.

— Как? Объясни мне.

Я задрожала, когда игрушка начала связывать нити оргазма в узел. Я еще не была там, но уже была близка.

— Ты теплый и мягкий, и ты… охххх, блядь, ты кусаешься. — Я провела пальцами вниз, к тому месту, где была мокрой и сжималась, дразня совсем рядом со входом. — Это жестко. Он агрессивный. Он стимулирует мой клитор, пока я не кончу.

— Что тебе нравится больше?

— Это не соревнование, — укорила я. — Мне нравится это, когда некому лизать мой клитор.

Честно говоря, я понятия не имела, откуда взялись эти слова. Они исходили не от меня. Я не говорю о сексе или своем теле таким образом.

— Хорошо, что ты теперь живешь здесь, — сказал он, его тон был грубым и напряженным. — Я буду лизать тебя в любое время, когда захочешь.

Ной положил щеку на сложенные руки, его взгляд все еще был прикован к моим бедрам. Я потянулась к вибратору рядом со мной. В горле раздался сдавленный звук. Я прижала его к своему отверстию и закрыла глаза, когда ощущения закрутились во мне по спирали.

— Насколько ты близка?

— Близко, — прошептала я.

— Что происходит после? Ты закончила или продолжаешь играть?

У меня вырвался вздох, и я подняла на него глаза. Он смотрел на синий вибратор-осьминог, а я держала его ровно, позволяя ему пульсировать и дергаться внутри меня. Мне нравилась эта игрушка, потому что она почти ничего от меня не требовала. Я могла вставить ее, прочитать что-нибудь непристойное и позволить своему телу сделать все остальное.

— Это зависит от того, чего я хочу.

— Чего ты хочешь прямо сейчас?

Как я должна была ответить на это? Как можно ожидать, что кто-то сможет сформировать слова в такой момент?

— Чего ты хочешь? — спросила я.

Он прохрипел беззлобный смешок и провел рукой по волосам.

— Я хочу это.

Я переключила розу на более высокую настройку. Это почти лишило меня слов.

— Я тебе не верю.

Он опустил руку на колени. Спинка стула скрывала его движения, но агония, исказившая его лицо, сказала мне все о том, что он делал.

— Поверь мне, жена.

Оргазм настиг меня на минуту раньше, чем я ожидала. Он нахлынул быстро и молниеносно проносясь по моим мышцам, оставив меня трясущейся и нескоординированной. Я моргнула, глядя на Ноя, но мои глаза хотели оставаться закрытыми. Это было так, как будто я случайно проглотила снотворное вместо поливитаминов, и теперь каждое моргание длилось несколько минут. Я не могла попасть большим пальцем на нужную кнопку, чтобы выключить розу, а пальцы на другой руке отказывались держать игрушку. Я попыталась, но потеряла восприятие глубины и контроль над телом, и в итоге ущипнула себя за внутреннюю часть бедра.

Из Ноя вырвался дикий звук, и я продолжила двигать бедрами в такт пульсациям и волнам моих игрушек. Это было в основном непроизвольно. Как я уже сказала, этот вибратор не требовал от меня многого, и поскольку кнопка включения исчезла с розы, не было причин останавливаться.

— Ты такая чертовски красивая. — Ной сказал это так, как будто это было оскорблением. Как будто он был более чем немного зол из-за этого. — Просто чертовски…

Он не успел закончить эту мысль, потому что мои внутренние мышцы сильно сжались, и я вскрикнула, издав стон-грохот, состоящий из ругательств и вздохов, когда наступил очередной оргазм. Этот был меньше. Первый сбил меня с ног, так что этот мог только бить по обломкам, но этого хватило, чтобы вибратор выскользнул из меня и упала на пол перед Ноем.

— О, боже, — пробормотала я.

Ной наклонился, чтобы поднять игрушку с пола. Он выключил ее, затем поднялся на ноги и подошел к изножью кровати. Проведя рукой по внутренней стороне моего бедра, он спросил:

— Хочешь продолжить с этим?

Он накрыл рукой мою руку, держащую розу у клитора. Я покачала головой.

— Я не могу найти кнопку.

— Позволь мне помочь. — Дав игрушке в последний раз всосать мою плоть, он отстранил ее и выключил. Гул секс-игрушек затих. Ной просунул руку между моих ног, нежно накрывая мой холмик. — Так лучше?

Я кивнула. Я чувствовала себя ребенком. Очаровательным, драгоценным, развратным ребенком. Может быть, не совсем ребенком, но определенно чувствовала себя драгоценной. И такой развращенной. Откуда, черт возьми, все это взялось?

Хотя туман оргазма был плотным, я могла видеть его толстую эрекцию под молнией джинсов. Я протянула к нему руку, и он взял ее. Но вместо того, чтобы расстегнуть джинсы, Ной прижался губами к моей ладони.

— Я хочу кое-что сделать для тебя, — сказала я.

Он коснулся пальцем моего отверстия.

— Это и было для меня.

— Я хочу сделать что-то, что тебе понравится, — возразила я.

— Я действительно наслаждался зрелищем.

— Но сейчас твоя очередь и…

Ной поцеловал меня, его губы были голодными и настойчивыми.

— Послушай меня, жена. Я сказал тебе, чего хочу, когда попросил показать мне, как ты используешь свои игрушки. Я наблюдал, как ты трахаешь себя до бесчувствия и кончаешь, пока у тебя не закатились глаза — дважды.

С координацией новорожденного олененка я потянулась к его члену.

— Но…

В этот момент дверь кухни захлопнулась, и Дженни закричала:

— Я подоила целых двух коз!

— Не сейчас, милая. — Он поцеловал меня в лоб и добавил: — У нас есть все время в мире.

Он собрал игрушки и положил их на стол, а стул вернул на прежнее место. Все еще дрожа и не в силах сдвинуться с места, я смотрела, как он перебирает предметы на столе. Книги, средства по уходу за кожей, серьги. Он потянулся за чем-то в керамической чаше, которую я использовала для хранения своих повседневных украшений. Я подумала, что это очередная причудливая пара сережек, может быть, тыквы, которые выглядели слишком фаллическими для школы.

Но потом я увидела кольцо из бечевки, зажатое между его пальцами.

Ему не нужно было ничего говорить. Не нужно было делать замечание о том, что я храню его или кладу в определенное место. Никаких слов не нужно было. Он мог заполнить пробелы, даже если некоторые ответы я все еще сама не знала.

Ной вернул его в миску и поправил свой стояк.

— Я должен проверить, как там Дженни, — сказал он. — Тебе нужно… — Он огляделся вокруг, его глаза засияли, когда он заметил мой банный халат. Он накинул его на меня, как одеяло, и это было самое приятное, что кто-либо когда-либо делал для меня после того, как я мастурбировала перед ними. — Я задержу ее внизу на несколько часов.

— Хорошо. — Я пожала плечами, но это было похоже на мышечный спазм. — Я собираюсь встать. Надеть какую-нибудь одежду. Снова стать человеком. Мне нужна минутка.

Остановившись рядом с кроватью, Ной провел ладонью по моей щеке.

— Мне нужно гораздо больше, чем минута, а я лишь смотрел. Оставайся здесь, милая. Закрой глаза. Ты заслужила это.

Джейми была занята складыванием белья на своей кровати, когда я позвонила поздно вечером в воскресенье. Ной обсуждал с Дженни условия купания, а я все еще была нескоординированной, бескостной развалиной после событий сегодняшнего дня. По внутренним поверхностям бедер все еще пробегали мурашки, и я не думала, что смогу сидеть неделю, не думая о Ное. Вполне логично, что я скрылась в своей новой спальне под предлогом планирования уроков, но на самом деле для того, чтобы признаться в своих грехах лучшей подруге.

Так поступали все, когда прятались от своего фальшивого мужа после того, как устроили ему шоу секс-игрушек.

— Что дрожит, куколка?

— Мои ноги. — Нет смысла затягивать. — Как ты и говорила.

Она прижала полотенце под подбородком, сведя края вместе.

— Мне нужно, чтобы ты была более конкретной.

— Ной. И… ну, ты знаешь.

Она порылась в своей корзине, перекидывая юбку через край и бросая более мелкие вещи на кровать.

— Но я не знаю. Что сделал твой папочка-хлебопек и почему мы любим его за это?

— Мы не любим его, — сказала я.

— Мы не любим его, потому что ты очень занята тем, чтобы вспомнить, что такое настоящая любовь. Потребуется время, чтобы ты осознала это и перестала отталкивать его.

— Я ничего не отталкиваю, — возразила я. — На самом деле, я не оттолкнула его, когда он пригласил меня пойти с ним домой вчера вечером.

— Охххх. — Она кивнула. — Я так понимаю, что тесто поднялось.

Мои щеки разгорелись, и я не смогла подавить ухмылку, когда сказала:

— Что-то вроде того.

Джейми откинулась на спинку кровати, отпила воду. Затем:

— И здесь ты говоришь мне, что это была одноразовая сделка, и больше такого не повторится?

— Ну, это был не только один раз. Было два раза. А потом еще… э-э-эм… кое-что. И я переехала к нему, потому что местные жители собрались у его дома и, по сути, забросали нас цветами и вином, а потом начали поздравлять нас.

Подруга закрыла глаза и провела кончиком пальца по бровям.

— Это на вашем деревенском означает: «Он так сильно потряс мой мир, что мои соседи знают его имя»?

— Ладно, так и было…

— Я так и знала. — Она медленно, самодовольно кивнула.

— Но сегодня утром в его доме были реальные люди, и теперь я должна жить с ним.

— Придется жить с ним. Хотеть жить с ним. — Она подняла руки. — В чем разница?

— Мы перевезли меня сюда только потому…

— Причина не важна, — перебила она. — Я знаю, что так кажется, но это должно было случиться. Так или иначе.

Я впилась в нее взглядом.

— Ты опять гадала на чайных листьях?

— Я не удостою это ответом. — Она фыркнула. — Лишь скажу, что надеюсь, что тебе уютно и комфортно жить с твоим папочкой-хлебопеком.

— Тебе действительно нужно перестать называть его так.

— Мне нравится. Мне кажется, ему это подходит. — Она сделала еще глоток. — Я же тебе говорила.