Сладкий вкус любви

Глава 25

Ной

Учащиеся смогут бунтовать, не извиняясь.

Я громко зарычал, когда имя моей матери промелькнуло на экране моего телефона во вторник днем. Я любил свою маму. Она была мне очень дорога. Я хотел для нее самого лучшего. Но бывали моменты, когда она была всемогущей занозой в моей заднице, и я знал, что это будет один из них.

Перевести звонок на голосовую почту было невозможно. Так или иначе, мне пришлось бы ей перезвонить. В лучшем случае я отложу этот разговор на день. В худшем — она позвонит на ферму и попросит разыскать меня.

Мне не нужна была такая драма в моей жизни. Не сегодня. Прошло уже несколько часов, но я все еще не пришел в себя после утренней встречи с Шей, когда она была одета в одно лишь полотенце.

Жизнь рядом с моей женой оказалась гораздо более коварной, чем я мог себе представить. Не может быть ничего хуже, чем знать, что моя жена совсем одна в доме Томасов, верно? Не верно. Знать, что моя жена осталась одна по ту сторону стены, было гораздо хуже.

Последние две ночи она настаивала на том, чтобы остаться в свободной спальне. Что-то насчет строгого распорядка школьных вечеров и невозможности преподавать на следующий день, если я буду мешать ей спать. Никаких дебатов. Вместо этого я не спал всю ночь, прислушиваясь к любым признакам того, что она передумала.

Это, конечно, привело ко все более яркой серии полуснов, в которых Шей забиралась ко мне в постель, и я видел ее обнаженной под шелковым халатом. Она опускалась на мой член, и я держал эти мягкие бедра, пока входил в нее. В некоторых вариантах она сосала мои пальцы. В других я сжимал ее волосы в одной руке, а другой закрывал ей рот.

Я проснулся с горячей кровью, пульсирующей по моим венам. Я нуждался в ней самым ужасным, уродливым образом. Шей едва могла пройти мимо, чтобы мой член не напрягся в ответ. Сегодня утром я с хрипом проглотил завтрак, моя кожа была слишком натянута, а мысли полны пошлых мыслей.

Так что, да, у меня был тяжелый день.

— Привет, мам. — Я поднялся на ноги и прошел по кабинету. — Как дела?

— Ной, ты женился?

Я сбежал по задней лестнице и выскочил за дверь. Для всех было бы лучше, если бы я продолжал двигаться.

— Да.

Полная тишина встретила меня. Я прошел половину ряда, прежде чем она спросила:

— Но почему?

— По той же причине, по которой все женятся, мама. — Неисполнимое завещание. Доступ к первоклассной земле. Такая сильная любовь к школьной пассии, что я не мог не взвалить на себя ее проблемы.

И снова моя мама потеряла дар речи. Я ожидал этого. Она любила и принимала всех, но не могла понять ни меня, ни Еву, ничего, что не соответствовало бы ее негибкому представлению о том, что правильно и уместно.

В конце концов, она сказала:

— Я впервые об этом слышу.

— Это правда. — Я дошел до конца ряда и сделал петлю обратно вверх по другому ряду. Это было хорошо. Я не смотрел на эти деревья неделями. Время потрачено с пользой. — Извини. Это просто никогда не всплывало. — Потому что я был измотан бесконечным цирком, в котором люди из лучших побуждений задавали вопросы о моем браке, на которые я не был готов ответить.

Собираемся ли мы в медовый месяц? Нет, Шей едва ли хотела ехать со мной на праздник урожая. Путешествие между штатами было слишком далекой перспективой.

Думаем ли мы о расширении семьи в ближайшее время? Только о репетиции.

Мы рады и счастливы быть вместе? Да, это было потрясающе — получить все, что я когда-либо хотел, только для того, чтобы моя жена ежедневно напоминала мне, что это нереально и не продлится долго. Охрененно.

Уити и Боунс были худшими из всех. После того дерьмового шоу в воскресенье утром я предположил, что они обнаружат дыры в этой истории. Особенно после того, как ранее клялся вдоль и поперек, что между мной и Шей ничего не происходит. Но они проскочили мимо этих вопросов и перешли к более значимым темам, таким как будущее земли Томасов. Сказать, что они были неумолимы, было бы преуменьшением. Если они и чувствовали, что в этом союзе что-то не так, то игнорировали это, чтобы сосредоточиться на неиспользованном потенциале «Двух Тюльпанов».

— У меня было полно дел, — добавил я, когда молчание затянулось. — Мы закончили работу над новым центром розлива, а Дженни только что пошла в школу.

— Ты водишь эту девочку в церковь по воскресеньям? Ей нужно духовное руководство, Ной.

Тихий смех потряс мою грудь. Много хорошего это руководство принесло мне и моей сестре?

— Спасибо за напоминание.

— Это самое малое, что ты можешь для нее сделать, — продолжила моя мама.

Конечно. Это не было похоже на то, что психотерапевт Дженни столкнулась с новой налоговой нагрузкой после того, как приняла ее в качестве клиента, или я перевернул свою жизнь с ног на голову, или что-то в этом роде.

— Мы просто не знаем… — Она несколько раз прочистила горло. Ей потребовалось мгновение, чтобы произнести следующие слова. — Мы не знаем, что пережил этот ребенок.

Покинуть кабинет было правильным решением. Свежий воздух, солнце, яблоки, насколько хватало глаз. И достаточно места, чтобы кричать так, чтобы никто не услышал.

— У нее все хорошо.

— Я ценю, что теперь ты создаешь ей нормальную семью, — сказала она, — хотя беспокоюсь, что ты мог увлечься этим браком. И разве она — твоя новая жена — не та проблемная девочка, которую приютила Лолли Томас, та, которую ты обучал математике и естественным наукам?

В этом заключался великий парадокс моей матери. Если бы Шей была членом общины, она бы приняла все ее шероховатости и недостатки. Она бы восхищалась готовностью Шей пробовать снова и снова. И восхищалась бы женщиной, которой стала моя жена. Она бы прославляла Шей.

Но моя мать не могла распространить эту благодать, когда дело касалось кого-либо, кто выходил за пределы вытянутой руки прихожан и не входил в круг ее семьи. А этот круг был полон осуждения, жестких рамок и ожиданий, в которых никогда не было ни малейшего смысла.

— Шей — учительница, — сказал я так спокойно, как только мог. — В этом году она преподает в начальной школе. Второй класс. Там ее любят.

И я ее очень люблю.

И ради всего святого, моя жена не была бродячим щенком из неблагополучного района. Меня всегда беспокоило, когда моя мать смотрела на Шей так, словно та была ходячей поучительной историей. Не считая того, что мать Шей была известна на весь мир, и единственной частью жизни Шей, не проведенной в безопасном пузыре, было время, проведенное в этом городе.

— Приятно слышать. — Она снова прочистила горло. Говорить так долго было для нее тяжело. Нужно было поскорее заканчивать. Она не могла потратить всю свою энергию за день на телефонный звонок. — Знаешь, я бы поехала туда на свадьбу.

— Я знаю. — Если бы я продолжал идти, то наткнулся бы на старую каменную стену, отделяющую фруктовый сад от «Двух Тюльпанов». Может быть, я мог бы побросать камни в залив в течение часа или двух. Это был бы очень надежный способ выпустить эмоции. Завтра я не смог бы чувствовать руку, но мне не нужны были обе руки каждый день. — Мы хотели что-то маленькое.

— Я всего лишь один человек, Ной. Ты мог бы устроить небольшую свадьбу и пригласить своего единственного живого родителя.

Я был не в настроении указывать на то, что она никогда никуда не ходила без моей тети и, по крайней мере, полудюжины человек, которые попали в разношерстную компанию друзей, дальних родственников и людей, которых она встретила по пути и которые де-факто стали ее паствой.

— Мы сделали то, что посчитали правильным для себя, — сказал я.

Она фыркнула.

— Мне придется с этим жить.

Это замечание вызвало на моем лице горькую улыбку. В отличие от моей сестры, бунт не был моим любимым наркотиком. Я обнаружил, что подрывное подчинение работает для меня гораздо лучше. Я делал все, что хотел, но делал это так, будто соблюдал правила. Или еще лучше, я так усердно придерживался линии, что доказывал, почему эта линия изначально была хреновой идеей.

Но это — женитьба на проблемной девушке и отказ извиняться за то, что мы поступаем по-своему — проходило с пикантным удовлетворением чистого, ясноглазого бунтарства.

— Ну. У меня есть команда, готовящая апелляцию Евы, — сказал я, огибая короткий ряд яблок «Розовая леди». — В следующем месяце я возьму с собой Дженни, чтобы навестить ее. Есть желание поехать с нами?

Мне не нужно было спрашивать, чтобы знать ответ.

— Это слишком для меня, — ответила она. — Мне понадобится месяц, чтобы оправиться от поездки в тюрьму, Ной.

Для Евы не было никакой милости. Вообще никакой. Были моменты, когда я сомневался, заслуживает ли она милости. Она нажала на курок, убила того агента и ранила других. Но она все еще была моей сестрой. Была дочерью моей матери. Если мы не могли быть теми, кто любил ее в самые тяжелые, самые невозможные моменты, то какой вообще смысл в семье? В чем смысл всего этого, если мы переставали переживать, как только эти люди лажали?

— Хорошо, — пробормотал я. — Я дам тебе знать, когда получу какие-нибудь новости по апелляции.

— Достаточно знать, что ты над этим работаешь. Детали меня слишком напрягают. — Откашлявшись, она добавила: — Присмотри за моей внучкой. Это все, что мне нужно.

— Конечно, мама. Именно это я и делаю.

— И передай мои поздравления своей новой жене. Будем надеяться, что она окажет хорошее влияние на Имоджен. — Она фыркнула. — Может быть, ты мог бы привезти ее в гости на праздники?

Я нагнулся, чтобы взять яйцевидный камень из-под яблони «Гала». Подбросил его в воздух один раз и дал ему упасть на ладонь. Он будет отлично звучать, когда будет плескаться в бухте.

— Посмотрим.