Сладкий вкус любви

Глава 26

Ной

Учащиеся смогут научиться признаваться (почти) во всем.

— Потом Элла сказала, что ее младшего брата купают в кухонной раковине! Фу. Это отвратительно! — взревела Дженни.

Я встретил взгляд Шей через кухонный стол, когда она собирала тарелки и столовое серебро после ужина. Я лишь коротко покачал головой и понадеялся, что она поняла, что это означало: «Имеет ли эта история для тебя какой-то смысл? Действительно ли младенцев купают в раковинах?».

— Это отвратительно из-за ребенка или отвратительно из-за раковины? — спросила она.

Дженни скривила лицо.

— Все вместе.

— А если тебя тоже купали в раковине? — спросила она.

— Мама не настолько чокнутая, — пробормотала Дженни, явно разочарованная нашей реакцией на возмущение по поводу водных процедур младшего брата Эллы. — Будет ли сегодня десерт для человека, который любит десерты? Ты сказал, что я могу спросить о десерте в пятницу, а сегодня пятница, вот я и спрашиваю.

Я обменялся улыбками с Шей, когда она отошла от стола, унося посуду. Если я чему-то и научился, живя с ней последние две недели, так это тому, что ей не нужно было помогать с приготовлением еды или уборкой после нее.

— И ты человек, который любит десерты? — спросил я племянницу.

Дженни побарабанила пальцами по столешнице, сжала губы, а глаза заблестели. В начале каждой недели она заводила одну и ту же пластинку о десерте и напоминала об этом при каждом удобном случае. Мне это казалось странным, учитывая, что здесь не было недостатка в сладостях из пекарни, но потом, когда она попросила пудинг из тапиоки, я понял, что это была не обычная просьба. Она сказала, что Ева готовила его, рассказывая истории о том, как ее мама делала его, когда она была ребенком.

Я не мог вспомнить ничего подобного, но, видимо, Ева помнила, а теперь помнила и Дженни.

Найоми приготовила несколько партий пудинга, и ей наполовину понравился один из рецептов, и она грозилась запустить его в производство, чтобы продавать на ферме. Меня это не волновало, но я с нетерпением ждал вечера, чтобы представить его Дженни. Было приятно исполнять ее желания время от времени. Многие из них были далеко за пределами моих возможностей. Более того, она заслуживала чего-то хорошего. С начала учебного года я не получил ни одного звонка из школы с сообщением о плохом поведении или нецензурной лексике. На детской площадке не было ни одной драки, а разговоры о пиратах были сведены к минимуму в учебное время.

— Я всегда люблю десерт, — сказала Дженни, возмущенная этой оплошностью не меньше, чем голым братом Эллы в раковине. — Я говорила тебе это тысячу сто раз!

— Так много? — спросила Шей, загружая посудомоечную машину. — И Ной до сих пор не знает?

— Не так быстро, — сказал я, двигаясь к холодильнику. — Возможно, у меня здесь кое-что есть.

— Что там? — спросила Дженни, подпрыгивая на месте. — Что это? Что? Я должна знать!

— Хм. Куда же я его положил? Может, забыл в пекарне?

Шей усмехнулась на меня, как будто я был настоящей занозой в ее заднице с этой уловкой, а затем повернулась обратно к посудомоечной машине. Она и понятия не имела, как мне нравится быть ее занозой в заднице. Я не был уверен, что она так это воспримет, но мне было все равно. Я мог бы держать это при себе, как делал всегда.

— Я должна знать, — причитала Дженни, прижав обе руки к щекам и широко растянув рот в агонии. — Не заставляй меня ждать, Ной!

— О, смотри-ка, — пробормотал я. — Пудинг из тапиоки.

— Да, черт возьми! — крикнула Дженни. — Шей, моя мама готовила его для меня, а ее мама готовила его для нее. Это мой супер лучший фаворит.

— Мне это нравится, — ответила Шей. — Что делает это блюдо твоим любимым?

— Мама рассказывала мне, как она была маленькой девочкой и помогала маме варить джем. Она клала немного малинового джема в мой пудинг и мешала его вот так, — она покрутила рукой перед собой, — но она всегда говорила, что джем из магазина не так хорош, как джем ее мамы.

Я принес пудинг на стол с миской и ложкой и проглотил сорок различных причин, по которым эта история выжала из меня последние капли терпения. Услышать от Дженни о том, что Ева пережила с нашей матерью, было одной из самых сюрреалистичных и некомфортных частей работы ее опекуна. Мне пришлось похоронить все следы сражений, которые происходили между моей матерью и сестрой, когда она еще жила дома. Я должен был сделать вид, что моя мать не отвернулась от Евы после ее переезда, или что Ева гордилась тем, что годами отказывалась обращаться к преподобной. Я должен был позволить Дженни сохранить свои воспоминания в неприкосновенности, те, которые звучали как ностальгия, и никогда не раскрывать другую сторону этих событий.

— Тебе следует приготовить пудинг с джемом, когда у тебя будет маленькая девочка, — сказала Дженни Шей.

Столовое серебра со звоном упало на дно посудомоечной машины.

— Извините, — сказала Шей. — Я просто… оно просто соскользнуло и… все в порядке. Все в порядке.

— Когда у тебя будет ребенок, — продолжала Дженни, — ты должна приготовить ему пудинг. Даже младенцы могут есть пудинг. Для пудинга не нужны зубы.

Я посмотрел на Шей, но она была занята вылавливанием вилок.

— Давай не будем беспокоиться о пудинге для других людей, — сказал я. — Выбирай джем, какой хочешь.

Дженни соскочила со своего места и побежала в кладовую, говоря:

— Я уже знаю, что хочу «Ягодный микс». Он самый вкусный. — Она хлопнула банку на стол. Этот ребенок не знал своей силы — или ей нравилось производить чертову тонну шума. Возможно, и то, и другое. — «Имбирный персик» — еще один лучший. И абрикосовый. И мандариновый мармелад. И…

— Хорошо, я понял, — перебил я. Это могло продолжаться часами. Такова была цена за то, что я таскал ее по всем фермерским рынкам. — «Ягодный микс». Сколько ты хочешь?

Я сразу же понял, что это глупый вопрос, когда Дженни ответила:

— Немножко.

— Сколько это «немножко»?

Она свела вместе большой и указательный пальцы.

— Вот столько.

— Это высота. А окружность?

— Она хочет чайную ложку джема, — сказала Шей с другого конца кухни. — Шестилетние дети не понимают, что такое окружность.

— Как ты думаешь, твоему ребенку больше понравится джем или мармелад? — спросила Дженни у Шей.

— А тебе что больше нравится? — спросила Шей.

— Я не могу выбрать. Мне нравятся оба, — сказала моя племянница.

— Сосредоточься на этом джеме, — сказал я ей, накладывая ложкой ягодную смесь на пудинг. — Как тебе это? Это то, что ты хотела?

Она неуверенно попробовала пудинг и уставилась вдаль, словно у нее был экзистенциальный момент. Затем:

— Это самая лучшая вкуснятина, которую я когда-либо ела.

У меня вырвался смех, и я откинулся на стуле.

— Отлично. Найоми будет в восторге.

Попробовав еще немного, она добавила:

— «Ягодный микс» — лучший джем для пудинга.

Я оценил это. Этот джем может быть просто чудом, если одна из ягод не перехватывает инициативу.

— Как думаешь, может, нам стоит составить набор тапиоки на продажу? Пудинг Най и банка джема?

Дженни покачала головой.

— Нет. Это семейный секрет. Мы не должны продавать это дерьмо.

Шей присоединилась к нам за столом, с бокалом белого вина в руке.

— Ты довольна? Это хороший десерт для человека, которые любят десерты?

— Это не хорошо. Это замечательно, — ответила Дженни.

Шей усмехнулась.

— Чудеса пудинга.

— Не воспринимай это как указание на то, чтобы возобновить свой образ жизни с пудингом на завтрак, — сказал я. — Мы здесь этим не занимаемся.

— Правильно, потому что гораздо лучше нарезать хлеб вручную каждый раз, когда кто-то хочет тост. Гораздо разумнее.

Я откинулся на стуле и скрестил руки.

— Это занимает не так много времени.

Она сделала глоток вина, и я почти слышал, как ее ответ набирает обороты.

— Нет, наверное, ты прав. Нарезка хлеба не занимает много времени. Процесс замедляется, когда нам приходится ездить на молокозавод за маслом, потому что ты предпочитаешь свежие партии каждые несколько дней, или когда нам приходится скрываться в сырном подвале…

— Это не сырный подвал, — возразил я.

— …потому что тебе нужен сыр, выдержанный до определенного дня…

— Это имеет значение, — пробормотал я.

— …или когда у нас в холодильнике пятнадцать разных банок джема, но нам не разрешается трогать ни одну из них, потому что ты постоянно занят одним секретным проектом или другим. Или пятнадцатью.

— Есть по крайней мере сорок других банок, которые вы можете использовать. — Я жестом указал на кладовку. — Думаю, вы знаете, где они. Ты прекрасно знакома с кладовой. Не так ли, жена?

Она проглотила улыбку глотком вина и отвела взгляд.

Дженни громко высосала все остатки пудинга со своей ложки.

— Эти шарики кажутся мне очень большими во рту.

Я встретил взгляд Шей через стол. Она почти незаметно покачала головой и сжала губы, чтобы побороть ухмылку.

— Что это было? — спросил я свою племянницу.

— Шарики²⁵, — ответила она, снова погружая ложку в пудинг. — Они очень большие.

— Понятно, — выдавил я.

— В пудинге, — добавила она. — Большие шары тапиоки. В мамином пудинге никогда не было таких больших шаров.

Шей поднесла руку ко рту и уставилась в стол. Ее плечи слегка дрожали, и я услышал звуки подавляемого смеха.

— Я все же люблю этот пудинг. — Дженни взяла ложку и снова уставилась вдаль. — Даже если это не тоже самое, что мои воспоминания.

— Из-за шариков, — сказала Шей, смех прорывался сквозь каждое слово. Я схватил ее бокал и поставила его в недоступное место. — Эй! Отдай его.

— Отдам, когда будешь хорошо себя вести, — сказал я.

— На языке шарики ощущаются по-другому, — продолжала Дженни, не обращая внимания на нас обоих. — Но на вкус они одинаковые.

Я ткнул пальцем в сторону Шей, когда она захрипела от смеха. Так часто она была единственной, кто сохранял невозмутимое выражение лица, но это разваливалось на моих глазах. Мне это даже понравилось.

— Прекрати это.

— Я пытаюсь, — сказала она, в ее глазах стояли слезы. — Я пытаюсь. Клянусь. Я просто… — Она искоса взглянула на Дженни. — Я не могу.

— Теперь, когда я попробовала, думаю, что мне нравятся большие шары, — сказала Дженни. — Их можно кусать!

Я поймал взгляд Шей, и мы вместе разразились смехом.

Позже в тот же вечер я прислонился к двери в комнату Шей.

— Привет.

Она с улыбкой подняла взгляд от своей работы за столом.

— Привет.

Девушка переоделась в маленькие шорты и свитер, который всегда оголял по крайней мере одно плечо. Без лифчика. Мне нравилось, когда она отказывалась от лифчика. И серьги тоже. Домашняя версия Шей была одной из моих любимых.

— Можно войти?

Мы все еще разбирались с правилами совместного проживания в фиктивном браке. Мы без проблем тайком занимались сексом в каждом полуприватном помещении, которое только могли найти — кладовке, сарае, ванной, — но не спали вместе с той ночи после праздника урожая. Хотя никто не говорил об этом вслух, совместное использование кровати для сна было слишком далеким шагом. Это было слишком для Шей, потому что она рассчитывала на чистый выезд из этого города и из нашего брака в конце своего года здесь. И слишком для меня, потому что я уже знал, что не смогу оправиться, когда она уедет. Мне не нужно было добавлять воспоминания о том, как я держал ее в объятиях каждую ночь, к этому шоу ужасов.

Поэтому мы жили в разных комнатах и соблюдали определенную вежливую дистанцию. Она проверяла меня каждое утро, чтобы уточнить, поедет ли Дженни домой с ней или на автобусе, чтобы потусоваться с Гейл. Я заходил к ней каждый день после обеда, чтобы спросить, не хочет ли она поужинать со мной и Дженни. Мы были чертовски вежливы.

Я стучал в ее дверь каждый вечер, чтобы сказать, что Дженни спит. Она стучала в мою дверь утром, чтобы сообщить, когда идет в душ. Я знал, что она делает это, чтобы мы не конкурировали друг с другом за горячую воду, но мне нравилось мучить себя и притворяться, что она это делает, чтобы я точно знал, когда она будет голой.

Бывали моменты, когда я думал, что эта информация служит приглашением присоединиться к ней там. Частично мне нравилась идея ворваться в ванную, откинуть занавеску, забраться туда вместе с ней и накрутить ее мокрые волосы на ладонь, пока трахаю ее у кафельной стены. Никаких вопросов, никаких разговоров. Другая часть меня знала, что я никогда не проверну такой трюк. Я бы отговорил себя от этого, прежде чем открыть дверь.

Если только Шей не даст понять, что ей нужна моя компания в душе.

— Конечно, ты можешь войти, — сказала Шей, махнув мне рукой.

Слава богу, она не знала, что я был наполовину тверд и полностью одержим ею.

— Спасибо. — Я закрыл за собой дверь и плюхнулся на ее кровать, зарывшись лицом в одеяло. Оно пахло ею, и теперь я был более чем наполовину тверд. — У Джен было миллион тем для разговора сегодня вечером. Вопрос за вопросом. Так много всего. У нее голова как пчелиный улей.

— О чем вопросы?

Я провел большим пальцем по шее, чтобы ослабить напряжение.

— Ни о чем. И обо всем сразу.

— Что такое? — Шей поднялась на ноги и двинулась к кровати. — Ты постоянно хватаешься за шею. Что происходит?

— Все в порядке.

— Очевидно, что нет. — Она убрала мою руку и провела тыльной стороной пальцев по моим плечам и шее. — Ты так напряжен, Ной.

— Все не так уж плохо, — проворчал я.

— Ха. — Она открыла несколько ящиков, прежде чем сказать: — Снимай рубашку.

Меня не нужно было просить дважды.

— Ладно, крутой парень, — сказала она, бросая телефон на кровать рядом со мной. — Я собираюсь поработать над твоими узлами. Ты не против?

— Нет конечно.

Она поднялась и устроилась на моей спине, ее икры плотно прижались к моим бокам.

— Я собираюсь использовать немного лосьона. Он пахнет немного медом и миндалем, но это не слишком сильный аромат. Никто не подумает, что ты упал в ведро с духами. Нормально? Уверена, что смогу найти что-то более нейтральное, если тебе не нравится.

Мед и миндаль. Наконец-то, блядь. Я свел себя с ума, пытаясь понять эти ароматы.

— Я не против, — сказал я. — Это смоется в душе завтра утром.

Бормоча в знак согласия, Шей нанесла лосьон на мою верхнюю часть спины, плечи и шею. Ощущения были потусторонними. Ее руки были сильными и неустанными, и мне нравилось, как она прикасается ко мне. Что еще лучше, напряжение казалось немного ослабевало.

Я решил все испортить, спросив:

— Ты хочешь иметь детей? Когда-нибудь? Ну, знаешь, раз уж Дженни заговорила об этом сегодня.

Ее руки замерли на моих плечах. На секунду я подумал, что между нами все кончено, массажная прелюдия окончена, и мне придется ковылять отсюда со своим ноющим членом. Но потом она сказала:

— Было время, когда я думала, что хочу детей. Я думала, что хочу идеальную семью и все, что к этому прилагается.

— Что изменилось?

Шей провела руками по моим плечам, сжимая их.

— Отношения закончились, и мне пришлось переоценить их.

— И дети шли в разрез?

Она криво усмехнулась.

— Я не знаю. Я все еще выясняю, чего хочу на самом деле и в чем убедила себя. — Она налила еще лосьона на ладонь. — А ты?

— Если ты не заметила, одной племянницы мне более чем достаточно.

— Ты никогда не думал о том, чтобы жениться на ком-то по хорошим причинам, не связанным с расширением своей империи или притворством ради поместья?

Я хихикнул в одеяло.

— Не совсем, нет.

Потому что я думал только о том, чтобы жениться на тебе..

— Ты не представляешь, что подаришь Дженни кузину или двух?

Я часто слышал тот или иной вариант этого вопроса. Все хотели знать, хочу ли я иметь собственных детей. Как будто сперма, внесенная в качестве вклада, была лучше, и я должен предпочесть это простому кровному родству с Дженни. Но я знал, что Шей спрашивала не об этом. Она хотела знать, куда приведет меня будущее и вижу ли я там больше маленьких людей, которые будут требовать бэби-морковку.

— Я так не думаю, нет. Не буду говорить тебе, что у меня есть железный план на будущее, потому что, видит Бог, все мои планы рушатся, но когда я смотрю на пять лет вперед, то не вижу там больше детей. Мне и так тяжело заботиться о Дженни. Ей нужно все мое внимание.

— И она бы устроила ад, если бы ты попытался искупать ребенка в кухонной раковине.

— Это точно.

Она провела костяшкой пальца по склону моего плеча, и это было чертовски больно, но это была приятная боль.

— Не уверена, что поверю тебе, если ты попытаешься сказать, что не искал жену на Манхэттене. Или в Бруклине. Готова поспорить, ты не мог пройти по улице, не столкнувшись с какой-нибудь цыпочкой в штанах для йоги.

— Я не искал никого в жены, — сказал я. — И не могу сказать, что обращал большое внимание на цыпочек в штанах для йоги.

— Ной. Не лги мне и не притворяйся, что ты монах. Я видела тебя в костюме и знаю кое-что о нью-йоркских девушках. Ты должно быть отбивался от них свинцовой трубой.

Если и было что-то, что я не хотел обсуждать со своей женой, так это секс, который у меня был до женитьбы на ней. Не потому, что он был умопомрачительным или большим по объему, а потому, что не хотел думать о том, что у нее был секс до нашего брака. Я знал, что он у нее был, и знал это еще тогда, когда мы были подростками, но на данный момент Шей была моей, и я не хотел вспоминать моменты, когда она принадлежала кому-то другому.

— Я слишком много работал, — сказал я. — Все остальное было… случайным.

— За исключением всех тех так называемых деловых встреч в Хэмптоне, где ты определенно не развлекался, потому что был хорошим младшим юристом.

— Не забывай о яхтах, — сказал я. — На яхтах я тоже был очень хорошим юристом.

— Ты бесконечно долго собирался жить жизнью холостяка?

— Скажем так, я не ненавидел холостяцкую жизнь, — осторожно сказал я. — У нее были свои преимущества. Ни одного обсуждения размеров шариков тапиоки, например.

— Когда она вырастет, мы должны будем смущать ее этой историей при каждом удобном случае. Например, когда она в первый раз приведёт домой парня, с которым встречается, или когда будем произносить тост на репетиционном ужине перед ее свадьбой.

От меня не ускользнуло, что Шей говорила о нашем совместном будущем, в котором моя племянница будет приводить к нам домой парней, а мы будем произносить тосты на ее свадьбе. Чтобы все не испортить, я просто сказал:

— Ты чертовски права.

— Скажи мне, если это слишком личное, — сказала она, проводя большими пальцами по моей пояснице. — Я хотела спросить, можно ли приходить в гости к Еве? Видится ли она вообще с Дженни?

— Не слишком личное. Еве разрешены посетители. Мы с Дженни пару раз навещали ее. Это были… — Я покачал головой. — Это были трудные визиты.

— Что случилось? — пробормотала Шей.

— Помимо очевидных проблем, нам пришлось путешествовать. Суд над Евой проходил в Мичигане, и она оставалась там в ожидании приговора. Мне не приходило в голову, пока не пришло время садиться на рейс, что у Дженни могут быть проблемы с перелетом. Она запаниковала. Полный и абсолютный крах. Кричала целый час подряд, прежде чем заснула на полу под своим сиденьем.

— О, черт.

— Да. Все это время я сидел там и думал про себя, что нам придется делать это снова, чтобы попасть домой. Я начал искать поезда и арендованные автомобили. Даже частные самолеты. Была секунда, когда я подумал, что мы просто будем жить в Мичигане вечно. — Я рассмеялся. — Затем позвонил педиатру, когда мы приземлились, и она сказала мне накачать ее антигистаминными препаратами перед обратным рейсом. Все получилось, и она словно была под кайфом. Серьезно, она надела солнцезащитные очки, которые, возможно, украла в магазине, сидела у меня на коленях, поедая M&Ms, и пересказывала мне каждое слово из «Пиратов Карибского моря» с точным акцентом. И это были только перелеты, Шей. Добавь сюда стресс от поездки в центр содержания под стражей, прохождение всех протоколов безопасности, а затем многочасовое ожидание встречи с Евой — это был хаос. Она провела четыре полных дня, готовясь к истерике, переживая ее или восстанавливаясь после нее. А потом мы повторили этот цикл еще два раза.

— Мне жаль. Это, должно быть, было чертовски тяжело для тебя.

— Для Дженни было тяжелее, — сказал я, хотя и оценил поддержку. Иногда я забывал, как сильно я в этом нуждался. — Она помнит, что это было ужасно, поэтому паникует еще больше.

— Это многого требует от маленького ребенка. От вас обоих.

— Да, но скоро нам придется сделать все заново. Еву перевели в федеральную тюрьму в Западной Вирджинии после вынесения приговора, и я обещал ей, что мы навестим ее. В ноябре предстоят длинные выходные, и мне кажется, что это подходящее время для поездки. В этот раз мы поедем на машине. Думаю, так будет лучше.

— Тебе нужна помощь в этом? — медленно спросила она. — Я имею в виду, лишняя пара рук? Я могу поехать с тобой, если это облегчит жизнь тебе и Дженни.

Как бы больно мне ни было это говорить, я не мог пригласить Шей к Еве. Не потому, что Ева или Дженни были бы против, а потому, что я не мог дать своей племяннице все, что ей нужно, и одновременно заботиться о своей жене. И я знал, что Шей скажет, что ей не нужно от меня этого, но это не меняло того факта, что я хотел заботиться о ней, и меня бы убило, если бы я не смог этого сделать.

— Не в этот раз, — сказал я. — Я хочу посмотреть, справится ли Дженни с этим лучше, если мы поедем на машине и будем делать много остановок по пути, чтобы это было менее подавляюще. Это предложил психолог.

— В этом есть смысл. Просто дай мне знать, если я могу чем-то помочь.

После нескольких минут молчания я сказал:

— Я все еще не могу поверить, что она проведет за решеткой всю оставшуюся жизнь.

Шей на секунду задумалась.

— Могу я спросить, как Ева попала в такую ситуацию? Из всего, что я помню, ты говорил, когда она только переехала, казалось, что она довольно хорошо разбиралась в жизни большого города.

— Так и есть, — сказал я. — Я не знаю, как это произошло. Все еще пытаюсь разобраться в этом. — Я застонал в одеяло, когда Шей размяла нежное место в верхней части моей спины. Казалось, я был мешком с камнями, обтянутый кожей. — Она провела все эти годы, скитаясь по Северной Америке без постоянного адреса и делая все на своих условиях, только для того, чтобы все развалилось в считанные месяцы после встречи с парнем. Как она связалась с главарем наркоторговли на северной границе, я никогда до конца не пойму.

— Возможно, она считала, что знает его, — сказала она.

— Но… как?

— Ничего не стоит, чтобы убедить себя, что мы знаем чьи-то ценности и намерения. Что знаем их сердце. И это разрушительно, когда они показывают нам, кто они на самом деле. Держу пари, она ежедневно пересматривает каждый момент этих отношений.

Это больше не звучало так, будто мы говорили только о Еве.

— В любом случае. — Шей легонько шлепнула меня по боку. — Мне нужно, чтобы ты перестал думать обо всем этом сейчас. Ты снова и снова закручиваешь себя в узлы.

— Это ты задаешь такие вопросы. О чем еще ты хочешь, чтобы я думал?

— Думай о «Двух Тюльпанах», — сказала она, обрабатывая пальцами основание моего черепа. Это было странно, но очень приятно. — Инженеры и архитекторы уже закончили? Когда у них будут проекты, на которые мы сможем посмотреть? И разве ты не говорил, что уже почти пришло время сажать луковицы?

— Луковицы будут в земле в течение двух недель, — ответил я. — У Боунса все под контролем. Он хочет подождать, пока немного похолодает. Что-то насчет того, чтобы избежать плесени от слишком теплой земли.

— Ему нравится возиться с цветами?

— Еще бы, он обожает это дерьмо. Два года назад он прошел программу «Мастер-садовник» в Университете Род-Айленда, в основном потому, что не может сидеть сложа руки и ему нужно было чем-то заняться зимой, пока планировал сад опылителей, и теперь все, о чем он хочет говорить, это тюльпаны. Если увидишь его, не спрашивай о цветах, если не хочешь улыбаться и кивать, пока он будет болтать о них в течение часа или двух.

Шей засмеялась.

— Принято к сведению.

— Насколько я знаю, инженеры и архитекторы спорят по поводу некоторых вещей. Поскольку мы находимся близко к бухте, а уровень моря повышается, и столетние штормы случаются гораздо чаще, нужно учитывать гораздо больше переменных.

— Звучит важно. Мы дадим им столько времени, сколько им нужно, чтобы разобраться с этим. Мы никуда не торопимся.

— Мы не торопимся, — начал я, — или мы терпимы к замедленному прогрессу, потому что это означает, что мы не рискуем привязаться?

Шей замерла на минуту.

— Что это значит?

— Это значит, что мы с головой окунаемся в каждый новый этап этого проекта, но когда приходит время принимать решения, мы затягиваем его как можно дольше, чтобы у нас не было никаких реальных обязательств.

— И когда ты говоришь «мы», ты имеешь в виду меня. — Ее руки замерли на моих плечах, и я понял, что нахожусь на опасной территории, но сейчас уже не мог повернуть назад. — Ты говоришь, что я не хочу привязываться?

— Я уже привязан, — сказал я. — И никуда не уйду. Это дом для меня и Дженни. Мы не можем взять и переехать в Бостон или куда-нибудь еще. С другой стороны, у тебя есть возможность уйти. Тебе не обязательно делать ничего из этого, и ты это знаешь.

— Хочешь сказать, что мне все равно?

— Нет. Я не об этом. — Это было одновременно замечательно и ужасно — вести этот разговор, не видя выражения ее лица. Я понятия не имел, как она реагирует, но это давало мне свободу продолжать. — Тебе не все равно. Ты бы не была здесь, не пыталась бы дать ферме Лолли новую жизнь, если бы тебе было все равно. Ты бы никогда не вышла за меня замуж и, черт возьми, не переехала бы в этот сумасшедший дом ради фермы. Ты заботишься больше, чем кто-либо другой, кого я знаю. Но есть разница между заботой и позволением себе заботиться, и я не думаю, что ты хочешь себе это позволить.

— И почему же?

— Шей, у меня эмоциональный диапазон как у камня. Я не могу ответить на этот вопрос, но скажу, что ты не должна думать об этом месте как об остановке на пути назад к твоей жизни в Бостоне. Это не должно быть временным.

— Что не должно быть временным?

Все. Твои руки на моих плечах, твои вещи в моем доме. Бизнес, который мы начинаем. Семья, которую мы строим. Наш брак. Все.

— Все что угодно. Все это. Все, что ты хочешь.

— Мне придется подумать об этом, — сказала она. — Хотя теперь я понимаю, что ты собираешься сказать мне, что я тяну с чем-то другим.

— Я не собираюсь этого говорить. — Она фыркнула или это был всхлип? Я не был уверен, но теперь беспокоился, что задел ее чувства. — Шей…

— Уехать всегда было целью, — сказала она. — Где бы я ни была, что бы ни делала, всегда был конец на горизонте. Когда была маленькой, я моталась между разными городами, странами, школами. Бесконечный поток нянь. Потом были школы-интернаты. Потом была ферма Лолли. Разве ты не помнишь, как это было тогда? Уехать из этого города было единственным, о чем мы могли думать. Это было единственное, чего мы хотели.

— Я помню. — Если я что-то и помнил в этом мире, так это сговор с Шей о нашей жизни после Френдшипа. Те дни были для меня спасательным плотом.

— А потом нужно было закончить школу, найти работу, найти… — Она остановилась, чтобы нанести еще лосьона. — Единственным местом, где я когда-либо останавливалась и пускала корни, была моя школа в Бостоне. Джейми — один из единственных настоящих, глубоких корней, которые у меня есть.

Я не смог удержаться, чтобы не добавить:

— И я.

— Конечно, и ты. — Мелкая дрожь пробежала по моим плечам, когда она распределила прохладный лосьон по моему позвоночнику. Это был лосьон. Только лосьон. — Хочу сказать, что я ужасна в привязанностях. Я хочу быть привязанной. Хочу остаться где-то и иметь… Боже, как много вещей я хочу. Или думаю, что хочу их. Я все еще пытаюсь разобраться во всем этом.

— Тогда оставайся здесь и разберись, — сказал я. — Помоги мне построить этот чертов центр мероприятий, потому что я понятия не имею, что буду делать без тебя.

— Ты прекрасно справишься. И прежде чем начнешь спорить, могу я отметить все предприятия, которые ты открыл без меня? Ты создал лавку из старого дома своих родителей, пекарню из другого старого дома, консервный завод из заброшенной фабрики по производству сидра и производство мороженого из бог знает чего. И приправил все это козами и йогой. Не притворяйся, что я тебе для этого нужна.

— То, что я могу справиться сам, не значит, что я этого хочу, — сказал я. — Черт, Шей. Позволь мне нуждаться в тебе, хорошо?

Прошла тихая минута, прежде чем она прошептала:

— Хорошо.

От меня не ускользнуло, что она не согласилась остаться.

— Это ты смотришь на «Два Тюльпана» и видишь место для свадьбы. Я смотрю на него и вижу отпечаток площадки для проведения мероприятий, но не более того. Я не вижу ни церемоний на открытом воздухе на закате, ни садов, созданных как фон для свадебных фотографий. Как я уже сказал, я — камень.

— Может, ты и камень, но я тебя переплюну. Единственная причина, по которой я могу говорить о таких красивых, счастливых вещах, как свадьбы, заключается в том, что я отлично умею делать вид, что все в порядке и я не мертва внутри.

Я оглянулся через плечо и бросил на нее острый взгляд.

— Я был внутри тебя, и точно знаю, что ты не мертва.

Она поднесла руку к моему затылку и толкнула меня на одеяло.

— Я еще не закончила. Сможешь двигаться, когда я разрешу.

— Очень мило, — пробормотал я. — Выбрось это из головы сейчас же, жена.

— Ох, кто-то надел свои штаны босса?

— Если тебе это нравится, то точно понравится, когда я сниму эти штаны.

— Посмотрите на этого забавного парня, — фыркнула она. — Я уже достаточно взрослая, чтобы помнить, как ты только и делал, что рычал и зыркал на меня.

— То было другое время.

— Время, когда я тебе не очень нравилась? — спросила она, смеясь.

Если бы только она знала, как сильно она мне всегда нравилась. Что для меня больше никого не существовало. Мой мир начинался и заканчивался с того, что она сидела рядом со мной во время тех темных утренних поездок в школу, и все начиналось сначала, когда я находил ее на своей ферме. Но Шей не была готова услышать это. Она едва могла представить себе будущее, в котором мы не избавимся от этого брака через девять месяцев и никогда больше не будем упоминать о нем. Я не мог сказать ей, что люблю ее. Люблю ее так безраздельно, так основательно, что ничто другое в мире не могло с этим сравниться. Может быть, когда-нибудь я смогу сказать ей это, но не сейчас.

— Время, когда ты не позволяла мне говорить тебе извращенные вещи или трахать тебя в сарае.

— Это было причиной рычания? И оскала? И испепеляющего взгляда? Ты хотел трахнуть меня в одном из своих многочисленных сараев? Хм. Никогда бы не догадалась.

— Дело не только в сараях. Иногда тебе просто нужен испепеляющий взгляд, чтобы привести себя в порядок, милая.

— Что это значит?

— Ты прекрасно знаешь, что это значит, — сказал я. — Потреблять весь день только кофе и пудинг. Ходить в случайные бары с идиотами. Говорить мне, что ты собираешься идти домой одна ночью. Тебе нужен был хороший испепеляющий взгляд. — И напоминание о том, кому ты принадлежишь.

— Наверное, тебе стоило объяснить это с самого начала, потому что у меня создалось впечатление, что ты хочешь от меня избавиться.

— Да, ты права. Я не хотел иметь с тобой ничего общего, и именно поэтому приглашал тебя на ужин или приносил тебе хлеб. А получение кредитной линии через сорок пять минут после того, как ты сделала мне предложение о месте проведения свадьбы, было одним большим двусмысленным посланием.

— Это делает меня идиоткой, если я не понимала ничего из этого до сих пор?

— Ты не идиотка. Ты просто привыкла к тому, что люди тебя подводят.

Прошло несколько минут, пока Шей обрабатывала мою спину, плечи и руки. Каждый вдох был облаком меда и миндаля. Каждое прикосновение ее пальцев было волной облегчения. Это была одна из лучших вещей, которые я когда-либо испытывал.

— Откуда у тебя все эти узлы?

— Они органические, как и все остальное здесь, — ответил я.

— Как будто ты выращивал их с самого рождения.

Я засмеялся.

— Наверное, потому что так и есть.

— Тогда тебе придется позволять мне разминать их каждые несколько недель.

Я улыбнулся. Она не могла этого видеть, но это не имело значения.

— Да. Думаю, мне придется позволить тебе это делать.

Шей провела руками по моей спине, и я не мог вспомнить, чтобы когда-либо в своей жизни чувствовал себя таким легким и свободным. Мне хотелось раствориться в этой постели и спать часами. Но еще больше я хотел овладеть своей женой.

Я потянулся назад, сомкнул пальцы вокруг ее лодыжки.

— У меня есть еще несколько узлов для тебя, над которыми тебе нужно поработать. Давай я перевернусь и покажу тебе.

Смеясь, она наклонилась ко мне и провела губами по моей шее.

— Через минуту. Я еще не закончила здесь.

Прежде чем я успел ответить, рядом со мной зажужжал ее телефон. Мы сразу же повернули головы, чтобы посмотреть на экран. Там мигало сообщение.

X (НЕ ОТВЕЧАЙ): Мне нужно тебя увидеть.

X (НЕ ОТВЕЧАЙ): Мы должны поговорить.

Поскольку мне нравилось причинять себе боль, я спросил:

— Кто это?

Я услышал, как Шей сглотнула. Затем помолчала мгновение, прежде чем сказать:

— Ну. Это мой бывший жених.

Внезапно я слез с кровати и встал на ноги. Если бы потолок рухнул вокруг меня, это было бы не так удивительно, чем это заявление.

— Твой… твой жених?

— Бывший, — сказала она. — Бывший жених.

— Вы были помолвлены? — Она кивнула головой, пока я обрабатывал эту информацию со скоростью несколько тысяч «какого хрена?» в секунду. — Когда? Когда вы были помолвлены? Когда это было?

Она прижала пальцы к губам.

— В июле.

Поскольку все, что я мог сделать, это повторить ее слова, я сказал:

— Ты была помолвлена в июле?

Она уставилась в пол.

— Я должна была выйти замуж в июле.

— Ты должна была… Ладно. — Я кивнул, как будто это был нервный тик. — Ладно. Итак. Этого не случилось. — Сразу же столкнувшись с болью, я спросил: — Что же произошло?

Жесткая, горькая улыбка растянулась на ее губах, хотя Шей так и не подняла взгляд от пола.

— Он все отменил.

— Он отменил? — Кто был этот парень и что, черт возьми, с ним было не так? У меня было непреодолимое желание вытолкнуть его на встречную полосу, а затем пожать ему руку за то, что он своей глупостью вернул Шей в мою жизнь.

— Когда я уже была в свадебном платье. — Улыбка превратилась в жесткий, горький смех. — За несколько часов до свадьбы.

— Ты была… — Слишком много вещей за последние несколько месяцев разом встали на свои места. Теперь я понимал. Все комментарии о том, что она пустая и полая, мертвая внутри. Отступление, когда я пытался поторопить ее с замужеством. Та ночь в баре, когда она расстроилась из-за того, что никто никогда не выбирал ее. Держала меня на расстоянии. Все. — Черт, Шей. — Я пересек комнату, протягивая к ней руки. — Милая, почему ты мне не сказала?

— Я пыталась забыть. — Она прижалась лицом к моей груди. — И это унизительно.

— Нет, не унизительно. — Я крепко обнял ее и провел рукой по ее волосам. — Мне так жаль, что он так с тобой поступил. — Когда она положила руки мне на спину, я спросил: — Он часто связывается с тобой?

— Нет. Это первый раз.

В моей голове звучал бесконечный цикл: «Она вышла за тебя замуж». Это ничего не значило. Это не должно было ничего значить.

— С июля? — спросил я. — Он впервые связался с тобой с июля? И он думает, что одиннадцать вечера в пятницу — это хорошее время что бы пообщаться?

Она ударилась головой о мою грудь.

— Я сказала ему никогда больше не разговаривать со мной, так что…

— Вот оно. Это моя девочка. — Я ненавидел этого парня. Ненавидел его, блядь, всей душой. Позже я разложу эту ненависть по разделам и категориям, но сейчас он был долбаным ублюдком, и я не желал ему ничего, кроме страданий. — Хочешь, чтобы я удалил сообщение? Заблокировал его номер?

То, сколько времени ей понадобилось, чтобы сформулировать ответ, должно было стать моим первым намеком на то, что все закончится не так, как я надеялся.

— Мне нужно выяснить, чего он хочет, — сказала Шей, вырываясь из моих объятий.

Она вышла за тебя замуж. Она вышла за тебя замуж.

— Хорошо. — Я указал на телефон. — Действуй. Устрой ему ад.

Пока она писала сообщение, я не мог остановить себя от создания мысленного образа этого дерьмового человека, который бросил Шей в день их свадьбы. Ублюдок. Он должно быть профессионал. Финансы, бизнес или что-то в этом роде. Большая личность. Возможно, громкий, но в том смысле, что его жизнь сплошные вечеринки. Дорогие часы ради дорогих часов. Наверное, гордится тем, что читает только мемуары корпоративных титанов и ту нехудожественную литературу, которая предназначена для бизнесменов, предпочитающих не вспоминать о своих годовщинах. И самое главное, он был достаточно глуп, чтобы выбросить самое невероятное существо на свете.

Думать о нем было ужасно. Это было все равно что провести рукой по забору из колючей проволоки.

Она вышла за тебя замуж.

— Он говорит, что нам важно как можно скорее поговорить лично, — сказала Шей, нахмурившись на свой телефон. — Он встретится со мной в любом месте, где я захочу. Забавно. Обычно он не такой покладистый.

Я сжал руки в кулаки на бедрах. Гребаный ублюдок.

— Он знает, что ты здесь? В Френдшипе?

Шей покачала головой.

— Об этом знают только мои друзья, и все они его ненавидят.

— Я уже говорил, как сильно люблю твоих друзей? Да. Они великолепны.

Шей рассмеялась, отмахнувшись от моих слов.

— Не волнуйся. Они тоже тебя любят. — Она положила телефон на стол, а затем посмотрела на меня, на кровать между нами. Ее телефон продолжал жужжать. Я ненавидел этого парня. — Я знаю, что это, вероятно, плохая идея, но…

— Черт, — пробормотал я себе под нос.

— …мне нужно это сделать. — Она пожала плечами. — Мне просто… мне нужно объяснение.

Она вышла за тебя замуж.

— И ты думаешь, он даст тебе его?

Она уставилась вниз на одеяло. Шей выглядела грустной и уязвимой, и я хотел сделать все возможное, чтобы это исправить.

— Я не уверена, но думаю, что должна попытаться.

— Если ты твердо решила это сделать, я пойду с тобой.

— Ной, ты не должен…

— Я еду с тобой, — повторил я. — Через две недели в Бостоне будет рынок. Это последнее мероприятие в этом сезоне. Обычно это большое событие, а я не был там уже год или два. Мы встретимся с ним там, а потом у нас с тобой будет матч-реванш по продаже джемов. На этот раз ты получишь настоящий вызов. Что-то вроде клюквенно-апельсинового с пряностями или абрикосово-грушевого с жасмином. — Я посмотрел в потолок, мысленно листая свой календарь. — Там также есть поставщик, который уже несколько месяцев пытается встретиться со мной, но у меня никак не получается. Мы позволим ему угостить нас обедом после рынка. Может быть, тогда я смогу избавиться от него.

— Тебе действительно не нужно…

— Повтори это еще раз. — Я обошел вокруг кровати, рукой расстегивая ремень на ходу. — Скажи это еще раз и посмотри, что произойдет, жена. Посмотрим, сколько времени мне понадобится, чтобы перегнуть тебя через эту кровать и показать тебе, что я не должен делать.

В кои-то веки эти слова не заставили меня почувствовать себя развратной задницей. Я не ставил под сомнение всю свою систему убеждений. Я просто хотел, чтобы она знала, что принадлежит мне, и я не буду стоять в стороне, пока она встречается со своим ублюдочным бывшим. Если мне нужно было трахнуть ее и подкрепить это заявление, я не видел в этом проблемы.

Она вышла за тебя замуж.

Шей уставилась на мои руки, когда я с силой расстегнул пуговицу на джинсах. Смотрела, как я грубо поглаживаю свой член через трусы. Она смотрела, и я точно знал, что ей нужно.

— Напиши ему. — Я дернул подбородком в сторону ее телефона. — Скажи ему, что ты свободна через две недели. Фермерский рынок, к югу от Вашингтона. У тебя будет несколько минут около десяти утра, и это единственное время, которое ты можешь уделить ему. Отправь это, а потом отключи телефон.

Зажав нижнюю губу между зубами, Шей набрала сообщение. Я видел, как она сделала паузу перед отправкой, но удержался от того, чтобы спросить, все ли в порядке с ней. Она бы сказала мне, если бы это было не так.

Шей наклонила голову из стороны в сторону. Затем:

— Ну. Он прочитал это.

— Выключай. — Я указал на устройство. — Тебе не стоит беспокоиться о том, что он еще скажет сегодня. Он и так уже достаточно вторгся в твое время.

Шей ответила быстрым кивком, хотя нижняя губа все еще была зажата между зубами, затем положила потемневший телефон на свой стол. Когда повернулась ко мне, я схватил за ее мешковатый свитер и подвел к кровати. Толкнул девушку вниз, что бы она наклонилась, ее щека лежала на одеяле, а ее прекрасная, круглая задница торчала вверх.

Я спустил ее шорты до колен и просунул руку ей между ног.

— Ты была мокрой все это время? — Она кивнула головой. — И не подумала, что я захочу узнать об этом, пока ты массируешь мне спину?

— Я хотела, чтобы сначала ты почувствовал себя лучше.

Я погладил ее попку, глубоко впиваясь пальцами в ее плоть. Завтра там будут следы, маленькие, с небольшим налетом синевы, как доказательство того, что я держал эти мягкие щечки раздвинутыми, пока жестко трахал ее. Подумав об этих синяках, я почувствовал, как кулак с колючками впивается в мою грудь. Эта женщина была маленькой, драгоценной и гораздо более хрупкой, чем все думают, и я не хотел причинять ей вред — даже когда это происходило по обоюдному согласию. Но ухаживая за этими отметинами мазями, ласковыми словами, поцелуями и всем тем обожанием, которое я мог излить на нее, мне становилось легче. Я чувствовал себя не таким развратным зверем.

— Может быть, я хотел, чтобы ты сначала почувствовала себя лучше, — сказал я.

— Может быть, ты не всегда получаешь свое.

Я заскользил своим членом по ее влажному теплу.

— Ты так и не выбросила это из головы, да?

Через плечо она бросила на меня грубую ухмылку.

— Думаю, мне нужно, чтобы ты помог мне это сделать.

Шей понятия не имела, что бы я сделал с ней, если она действительно даст мне шанс.

— Если ты этого хочешь, жена, то получишь это.

Я вошел в нее до конца одним медленным толчком и остался там. Мой член пульсировал, словно все это могло закончиться через минуту, пока она стонала в одеяло. Я провел рукой по ее бедру, пока не добрался до эластичного пояса ее шорт. Я закрутил резинку вокруг своей ладони, заставляя ее ноги сжаться вместе.

— Что ты… Боже мой! — Ее губы разошлись в беззвучном крике, и она закрыла глаза. — Ной. Ной, о, боже.

Давление было безумным. Её лоно было горячим, неумолимым кулаком вокруг моего члена, и я едва мог оставаться в вертикальном положении. Мое тело хотело рваться, хотело сжечь себя в ней. Хотело написать обещания внутри нее. Вместо этого я ответил, положив свободную руку ей на спину и прижав ее к себе, пока двигался в ней.

— Что тебе нужно, милая?

Ее рот шевельнулся, но из него не вырвалось ни звука. Шей вцепилась в одеяла и покачала головой, словно не могла вынести больше ни минуты, но потом снова прижалась ко мне, как будто могла продержаться всю ночь.

— Я просто хочу, чтобы ты хотел меня, — прошептала она.

— Это как раз то, что я пытался сказать тебе, жена. Я хочу тебя. Хочу тебя так сильно, что ты испугаешься, если узнаешь хотя бы половину этого.

— Ты не сможешь меня напугать, — сказала она, слова вылетали с каждым толчком. После этого ей понадобится много мазей и объятий. Возможно, ей самой придется тщательно помассировать спину. — Но давай, попробуй.

Я сосредоточился на эластичном поясе в том месте, где он перекрывал кровообращение в пальцах. На скрежете изголовья о стену. На судороге в левом подколенном сухожилии и татуировке, выглядывающей из-под ее свитера. На чем угодно, только не на холодно-равнодушном вызове жены, которая должна была быть слишком занята происходящим, чтобы говорить.

Я не мог сказать ей правду. Не всю. Ни историю, ни ее остатки, которые мерцали вокруг нас сейчас. Эта правда напугала бы ее и все изменила бы. Она лишит нас тонкого льда нашего нынешнего совершенства и заставит нас вернуться в прошлое и пересмотреть все те моменты, когда я любил ее, а она даже не подозревала об этом. Я не мог этого сделать. Не сейчас, когда все между нами было свежим и хрупким. Не тогда, когда Шей наконец-то стала моей. Не сейчас, когда появился мужчина, за которого она чуть не вышла замуж всего несколько месяцев назад.

Когда ее тело затряслось подо мной и девушка всхлипнула, освобождаясь, я сказал:

— Здесь твое место, Шей. В этом доме. А мы — семья, о которой ты всегда мечтала. — Я высвободил руку из ее шорт и наклонился, чтобы прижаться губами к семенам-парашютикам одуванчика, нарисованным чернилами на ее плече. Те, которые ничего так не хотели, как место, где можно расти и цвести. — Твое место здесь, и ты принадлежишь мне.

— Что из этого должно меня напугать?

Я отступил назад, рыча от пульсации, которая возникла, когда я вышел ее. Это было единственное, что я мог сделать, чтобы удержать себя от признания, что я люблю ее до глубины души, которая сопровождала меня как бесконечная боль столько, сколько я себя помню, и у меня нет намерения разводиться с ней в конце этого года или в любой другой момент.

— Перевернись, — сказал я, медленно поглаживая себя. — Сними свитер. И шорты тоже.

Шей подчинилась, ее розово-золотистыми волосы были в беспорядке, а глаза остекленели, пока она возилась со своей одеждой. Когда я прополз между ее ног и сел на пятки, меня пронзило сомнение. Идея подрочить на ее тело звучала прекрасно в библиотеке грязи в моей голове, но в реальности все было по-другому. Это было похоже на новый уровень грязи и унижения, и я не знал, смогу ли сделать этот шаг.

— Покажи мне, — промурлыкала она.

Ни одна из моих подростковых или тридцатилетних мечтаний не могла сравниться с тем, чтобы увидеть ее передо мной, раздетую догола, мокрую и смотрящую на меня так, словно я могу сделать с ней все, что угодно, и она будет мне за это благодарна.

Я провел рукой по своему стволу.

— Что?

— Покажи мне, как это выглядит — принадлежать тебе.

Я не думал ни о сегодняшнем вечере, ни о завтрашнем, ни о том, что будет через две недели, когда мы будем разбираться с ублюдком бывшим. Не думал о браке или разводе, о детях или семьях. Не думал о секретах, которые хранил от Шей, и о том, что не мог хранить их долго.

Я просто кончил ей на живот, вытер ее футболкой, которую снял раньше, и обнял ее, когда она заснула.

Именно тогда, когда ее ровное дыхание согревало мой бицепс, а ее волосы щекотали мою грудь, я прошептал:

— Я люблю тебя, жена.