Слепой стрелок

17 Инверсия

— Эри, сделай потише, а лучше — выключи, — попросил Саб. — Детка, мы же сейчас будет про серьезные вещи говорить, и музыка тут несколько неуместна.

— Слушай, начнём, сразу выключу, — недовольно произнесла Эри. Однако звук убрала в минимум, и, кажется, переключила на себя, по крайней мере, музыку стало не слышно. — Так лучше?

— Спасибо, — Саб улыбнулся. — Маленькая, я не придираюсь, но ты тоже правильно пойми…

— Родной, я всё понимаю, но почему-то никак не могу отделаться от этой штуки, — объяснила она. — Ужасно приставучая вещь оказалась.

— Бывает, — пожал плечами Саб. — Можно попробовать чем-то перебить. Поставь на круг песню Таенна про Раису и кота, должно помочь.

— Ставила уже, не сработало, — с сожалением произнесла Эри. — Берта, кстати, тоже слушает эту арию постоянно. Но не признается. Значит, и к ней пристала, но ведь не скажет.

— Конечно, не скажет, к тому же ей сейчас не до того, — согласился Саб. — Где она ходит, кстати? Сперва торопила всех, потом пропала…

Он не договорил, потому что в номер как раз в этот момент и вошла Берта в сопровождении Скрипача. С собой они несли несколько контейнеров со стаканчиками, в которых, судя по запаху, был кофе.

— О, доставка, — обрадовано сказал Кир. — Это вы хорошо придумали.

— Через час доставкой будешь работать уже ты, — предупредила Берта. — Разговор предстоит долгий, кофе нам точно не хватит.

— Ну, ещё бы, — Кир тут же утратил веселость. — В двух словах тут, увы, не получится.

— В том и дело, — кивнула Берта. — Так, ладно. Все в сборе, как я вижу. Начинаем?

— Давай, — кивнул Пятый. — Ты или мы?

— Думаю, Фэб, — ответила Берта. — И, видимо, Рэд, да?

— Угу, — кивнул Рэд. — Значит, так. У нас возникла несколько дней назад одна мысль, мы решили проверить, и по итогам этой проверки у нас получается следующее.

— У нас тоже получается следующее, — встрял Лин. — Потому что одно следующее и другое взаимосвязаны.

— Ты о чем? — не понял Скрипач.

— Сейчас поймете. Пока вы бегали по Китаю, и по локациям, мы… — начал Рэд, но его перебил Фэб:

— Мне дадут нормально начать, или нет? — спросил он раздраженно. — Спасибо. Мы решили проанализировать фрагмент истории этой планеты, и её нынешнее положение, как в правовом, так и в реестровом поле. Результат нас, признаться, слегка шокировал, и мы решили уточнить ряд моментов…

— С нашей помощью, — подсказал Пятый. — После этого результат шокировал уже не только вас, но и нас.

— Интересно, — Ит поднял голову. — Давайте, рассказывайте, что вы нашли.

— Слушайте.

Эта Земля — конечно, планета тоже называлась Землей, как же иначе — являлась, разумеется, частью Сонма, и обладала практически всеми характеристиками, присущими мирам Сонма. Однако при ближайшем рассмотрении стали находиться всё новые и новые отличия, которые, по общему мнению, могли соотноситься с работой в этом мире Слепого Стрелка.

— Вот даже как? — удивленно поднял брови Ит. — Погодите-погодите. Здесь, как нам всем изначально показалось, была классика Сонма. Те же порталы, те же характеристики этих порталов, та же группа языков, тот же климат, те же исторические события и основные вехи. Даже писатели, музыканты, и философы совпали практически полностью. Разве это не так?

— И да, и нет, — Фэб глянул на Рэда, тот кивнул. — Да, это мир Сонма, верно. Да, основные признаки совпадают. И, да, у нас изначально появилась версия, что Стрелок стреляет именно в миры Сонма, другие ему неинтересны. По крайней мере, в нашем Круге.

— Стоп, — приказал Скрипач. — То есть… ммм… в миры Сонма второго уровня, да?

— Не совсем, — ответила Берта. — Именно в миры Сонма, верно. Но не во все. Помните, как в неправильном силлогизме это выглядит?

— Ты о причинно-следственных связях? — уточнил Ит. Берта согласно кивнула.

— Верно. Лук — растение семейства лилейных. Лук — оружие дикарей. Следовательно, растение семейства лилейных — оружие дикарей, — сказала она. — Или — все академики являются мужчинами старше шестидесяти лет. Моему отцу шестьдесят лет. Следовательно, он академик.

— И применительно к нашей ситуации это будет выглядеть… — Скрипач на секунду задумался. — Все миры Сонма — мишени Слепого Стрелка. Земля — мир Сонма, следовательно…

— Не совсем так, — Берта нахмурилась. — Смотри. Первое утверждение — все мишени Слепого Стрелка являются мирами Сонма. Второе: Земля — мир Сонма. Вывод, уже ложный — Земля является мишенью Слепого Стрелка.

— Ты забыла добавить — любая Земля. А это как раз не так, — поправил Фэб.

— Но эта Земля — является, — заметил Скрипач.

— Эта является, но это не означает, что и все другие ей эквивалентны, не смотря на признаки Сонма, — объяснила Берта. — Так вот, те отличия, которые ребята нашли в результате, и будут для миров маркерами его работы. Те, о которых сейчас пойдет речь.

— Подожди, — попросил Ит. — Илья, главный врач «Вереска», был из мира Сонма. Но… его мир не был мишенью, точно. Это была вполне приличная Маджента, со всеми признаками Мадженты, и она очень сильно отличается от той, в которой мы находимся сейчас.

— А вот это верно подмечено. Да, его родная Земля была миром Сонма, но не являлась мишенью Слепого Стрелка, — кивнула Берта. — Так, Фэб, давай про историю, и про то, что вы поймали.

— Не только история. Нынешняя ситуация тоже, — Рэд встал, подошел к Фэбу. — Давай ты, — предложил он. — Лучше по порядку, думаю.

Все войны, все до одной, без исключения, здесь проходили с максимальным количеством потерь. Фэб, который первый обратил на это внимание, сделал выборку — в том числе он делал её, основываясь на старой работе Ита, которая называлась «Обоснование Русского Сонма». Да, основной список войн совпадал, но амплитуда потерь имела в этом мире максимальные значения, для каждой войны, для каждого конфликта.

— Вот интересно, — сказал Фэб, когда закончил с примерами. — Чисто теоретически, почему вся эта картина одинакова всегда до примерно одного и того же момента? Сонм идентичен до окончания второго уровня, дальше начинаются расхождения в развитии, хотя, конечно, часть маркеров сохраняется. Те же языковые группы.

— Угу, верно, — подтвердил Рэд. — Языковые группы — это как раз ко мне. Человеческие миры, которые идут по Сонму, в свое время сильно облегчили мне учёбу, а затем и работу. Но! — он наставительно поднял палец. — В мирах от четвертого уровня развития идёт каскадное нарастание различий в этих самых языковых группах, потому что нарастает процесс заимствования, в соответствии с контактами планеты. Язык, любой язык, штука весьма гибкая и адаптирующаяся, поэтому я встречал варианты того же русского, попавшего под сильное влияние языковых групп когни, например.

— Рэд, слушай, а на каком языке ты сейчас думаешь? — спросил вдруг Ит. — Не говоришь, а именно думаешь?

— На русском и на лаэнгше, — ответил Рэд. — Раньше почему-то на всеобщем чаще всего. Но последние полсотни лет — на этих двух языках. Потому что мы чаще всего на них общаемся.

— Извини, что спросил, — Ит улыбнулся. — Это так, к слову пришлось.

— Вообще, вопрос-то на самом деле верный, — заметил Рэд. — И здесь он тоже важен. Язык в значительной степени определяет способ мышления, структурирует его особым образом. Поэтому цивилизация, которая находится в низших стадиях развития, определяется и языками тоже. Группы местных языков только-только стали отходить от начального уровня, и… — Рэд замялся. — В общем, здесь есть некие тенденции, которые меня насторожили.

— Например? — нахмурился Скрипач.

— Всё взаимосвязано, — ответил вместо Рэда Фэб. — Этот мир, согласно нашим наблюдениям, не мог стать Маджентой, в принципе. Их история, изменения, которые происходят по сей день в языках, которыми они пользуются — указывают на высокую степень агрессии, которая сейчас сдерживается не совсем понятным нам образом. Пятый, Лин, ваша очередь.

— Наша очередь будет очень короткой в этот раз, — Пятый вздохнул. — Мир искусственно пристегнут к маджентовскому сиуру, к которому он никакого отношения не может иметь, и не должен иметь. Несколько раз за всю практику от нас требовали подобных действий, мы отказывались. Это… как пришить ногу на место руки во время операции, и сделать вид, что так должно быть. Не должно. Этот мир должен был остаться в Белой зоне, и развиваться в ней, либо, пробуя пройти раз за разом двойку, чтобы попасть хоть куда-нибудь, либо… ммм… цивилизация вполне могла уничтожить сама себя. И шла к этому семимильными шагами. Мало того, здесь присутствовал ещё и весьма агрессивный молодой конклав, который в дела данной планеты вмешивался неоднократно. Фэб?

— Да, теперь я, — кивнул Фэб. — И этот конклав никуда не делся. Судя по очень осторожным отчетам официальной, часть его флота находится в пределах одного прохода по Вицама-Оттое, и здесь они могут оказаться в любой момент. А именно — когда придет отказ от принятия планеты в тот конклав, в которой она хочет. А он придет. В этом я не сомневаюсь.

— От себя могу добавить, что в этом мире были люди, которые действительно хотели планете добра, типа той же Марфы, ставшей дубль-интеллектом, чтобы помогать миру даже после своей физической смерти, но процент дряни, увы, тут явно перевешивает. И попытки эти, не смотря видимый успех, обречены на провал.

— Осталось только понять, с какого бока тут Стрелок, — пробормотал Скрипач, но Берта его услышала.

— Не прикидывайся, — строго сказала она. — Ты ведь уже понял.

— Верный вывод следующий: миры, попавшие под воздействие Слепого Стрелка, обречены, — Скрипач вздохнул. — Хотя не совсем верно. Цивилизации — обречены. Ведь так?

— Именно, — кивнула Берта. — Именно так. Я сделаю следующий окончательный вывод. Миры, являющиеся интеграциями, и содержащие компоненты Слепого Стрелка, в частности — «принцесс» или «наблюдателей», после отработки программы Стрелка и выполнении инициации Архэ, включают программу самоуничтожения цивилизаций. Вот только разбираться сейчас, боюсь, нам в этом некогда, — добавила она. — Это уже на Окисте. По тем старым следам, с которыми мы работаем по сей день.

— То есть мы ошиблись с объёмом, верно? — спросила Эри. — Несмотря на подсказки, мы считали, что он меньше. А на самом деле…

— Можно дать следующую аналогию, — Берта сунула пустой стаканчик из-под кофе обратно в контейнер. — Грибница. Те проявления Стрелка, о которых мы говорили раньше, являются финальной стадией его работы, на самом же деле процесс реакции на выстрел, и, соответственно, сам выстрел, происходят на протяжении гораздо более длительного временного периода. Наша догадка про тысячи лет была абсолютно верной. Это не догадка, это можно смело выводить, как аксиому. Выстрел — это построение объемной сигнатуры, которая имеет длительную временную протяженность, и сопровождается изменениями на всех уровнях, которые для системы возможны. «Наблюдатели» и «принцессы» — это уже конечная фаза, инициация. Как бы объяснить… о! Поняла! Ит, рыжий, помните, как в Борках появилась та семья, которая пожелала дубы?

Скрипач усмехнулся. Эри посмотрела на него с недоумением.

— Рассказываю, — сказал Ит. — Давным-давно, на Терре-ноль, у нас был дом в Борках, это посёлок такой, мы говорили про него сто раз. И у нас на участке росли дубы, несколько штук. Большие и красивые. Был период… ну, несколько участков продавались, и один купило молодое семейство из Москвы, этакие нувориши. Они гуляли по поселку, и, разумеется, углядели наши деревья. Которым на тот момент было около сотни лет, и которые я сажал задолго до рождения девочек. Дубы были шикарные, факт. Мадам восхитилась, и потребовала от мужа, чтобы он немедля организовал молодые дубы на их участке. Муж в сопровождении пары друзей отправился на другой берег реки, они откопали несколько деревьев, дубов-пятилеток, если правильно помню, и посадили на участке мадам. Надо ли говорить, что деревья погибли все до единого, и очень быстро? Ты понимаешь, почему?

— Не очень, — призналась Эри. — Мне как-то не приходилось в этой жизни сажать дубы.

— Всё просто, — ответил Ит. — Дуб можно пересаживать в возрасте года, ну, двух. У него, даже такого маленького, очень длинный и прочный стержневой корень, который при пересадке дуба-малыша приходится подрубать, откопать его полностью невозможно. А они попытались пересадить деревья, стержневой корень которых был длиной метров шесть, с учетом тамошних почв. И боковые корни они тоже отрубили. Так вот, к чему я это. «Принцессы» и «наблюдатели», равно как и сами Архэ — это верхняя, видимая часть растения, а само оно гораздо больше и сложнее. Все искаженные, на которых Ри ставил опыты, были даже не деревьями, лишенными корней, они были, как срезанные цветы. Архэ — это итог работы системы, если угодно. А гений пытался ставить свои опыты на вершках, игнорируя корешки.

— Я всё-таки за грибницу, в данном случае, — возразила Берта. — Дерево слишком простой пример. Хотя, в принципе, верно и так, и этак. Все эксперименты Ри были направлены на видимую часть, о невидимой он как-то не задумался. Или задумался, но счёл незначительной. В тот момент.

— Думаешь, сейчас он считает иначе? — спросил Кир.

— Думаю, да, он изменил своё мнение, — кивнула Берта. — Причем, замечу, мы сейчас говорили только про одну планету, про ту, на которой находятся по какой-то непонятной пока причине «принцессы» и «наблюдатели». А ведь в процессе задействован не один мир. И не два. Их намного больше. И в связи с этим у меня вопрос…

— Смогу ли я найти здесь итерацию, которая выведет нас куда-то ещё, — закончила за неё Эри. Берта согласно кивнула. — Или, что точнее, итерации. Несколько. Пока что я ничего не вижу. Разговор о пороге вхождения, как мне кажется, был очень правильным. Надо искать дальше, и надо попробовать ещё поработать с локациями, наверное, — добавила она, впрочем, без особой уверенности в голосе. — Нужный маркер для вычисления других «наблюдателей» и «принцесс» нам сейчас могут дать только локации. Соответственно, пока нет результата на том уровне, итерацию я не построю. Не из чего строить, простите, — она виновато опустила глаза.

— Понимаем, — вздохнул Скрипач. — С локациями мы будем работать дальше, а как же. Но ума ни приложу, как обойти эту шестиминутную задержку, и как добиться там хоть какого-то диалога. Они не общаются. И каким-то образом транслируют нам свои смерти. Зачем-то.

— И это настораживает, потому что та же Оливия, живущая по сей день на Берегу, ни о своей жизни, ни о своей смерти ничего не помнит, хоть и является наблюдателем по всем признакам, — произнес Ит. — Она очень много нам рассказывала о том же удвоении. Брида и Тринадцатого она тоже воспринимала… в какой-то степени как пару, аналогичную нашей с рыжим. Они, кстати, вполне могут быть каким-то отголоском Архэ, но тут мы про этот механизм вообще ничего не знаем. Неважно пока что. Так вот, то, что мы сейчас в локациях наблюдаем, наводит на мысль… не совсем корректную, наверное, но…

— Договаривай, — приказала Берта.

— А они погибли полностью, или всё-таки нет? — спросил Ит. — Если полностью, то мы бы имели в локациях максимум — аналог Марфы, некое сознание, которое система выстроила бы на основе данных, которые мы ей отдали. Но мы видим то, что видим.

— Безумие мы видим, — подсказал Скрипач.

— А это всё, если вдуматься, с точки зрения непосвященного похоже именно на безумие, — пожала плечами Берта. — Вот что мы сейчас пытаемся делать? Если смотреть не с точки зрения математики, которая, впрочем, здесь тоже попадает в область недоказуемого и парадоксального, а с точки зрения обывателя? Помните — «пути Господни неисповедимы»? Если попробовать мыслить этим категориями, мы как раз и занимаемся поисками этих самых путей. Пытаемся разобраться, как они устроены, как работают, и куда способны привести. Знаете, что самое скверное в этом всём? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

— И что же? — Фэб, нахмурившись, посмотрел на неё.

— А то, что пути на самом деле вполне себе исповедимы, как показывает практика, и что чем ближе мы подходим к ответу, тем печальнее и безнадежнее это всё выглядит. Потому что каждый элемент, понимаете? каждый элемент бесконечно важен, и при этом не ведает, что творит. Здесь нет выигрышных позиций, здесь вообще даже речь не идет о чьем-то счастье и благополучии. Лин, Пятый, вот честно… только честно, очень прошу, — Берта повернулась к ним, — когда вы были на той Земле, на третьем предприятии; вы, тогда еще не инициированные системой, не понимавшие, что происходит…

— Мы до конца жизни так и не поняли на самом деле, что происходило, — вставил Лин.

— Тем более, — кивнула Берта. — Вот вы, как вы оба считаете, это правомерно? С точки зрения любого разумного, если он разумный? Я думала, очень долго думала, потому что я видела, как и другие здесь, ваши старые считки, и самое чудовищное в них для меня — это столкновение двух взаимоисключающих этических моделей. Вашей, в которой помимо этики Контроля была, как я и сейчас понимаю, этическая модель Архэ, и той модели, в которой находились… все остальные. Валентина, жадная недалекая баба, по-своему добрая, по-своему честная, но очень приземленная и практичная; надсмотрщики, прошедшие войну, вы понимаете, какую, и притащившие в мирную жизнь с этой войны тяжкий груз жестокости, которую им некуда было девать; обычные люди, с которыми вы, так или иначе, сталкивались… неважно. Между вами двоими, и всеми этими людьми была бездна, пропасть, непреодолимая и беспощадная. Которая не оставляла тогда шансов — вам. Вам, двоим. Я не знаю, частью чего является на самом деле Архэ, и частью чего является Слепой Стрелок, этот пока что гипотетический спусковой механизм всего процесса, но… мне жутко это всё осознавать. Я ведь тоже деталька, маленький винтик, или даже вовсе какая-нибудь ещё более мелкая технологическая единичка в этом всём, — добавила она с горечью. — Но ведь деталька же. Значит, причастна.

— Мы пока не говорили об этом, но на счет этической модели «наблюдателей» и «принцесс» у меня тоже есть вопросы, — сказала вдруг Эри. — Мы ведь, в некотором смысле, тоже… отличаемся. Хотя бы тем, что нам это наше знание порой дороже и важнее того, что важно обычному человеку. Нас не понимали, и не понимают. Меня так уж точно не понимали, считали блаженной, глупой. Какая-то приятельница у меня один раз спросила — вот это всё, это что? Это у тебя цель жизни, дело жизни? Она имела в виду мои записи, и попытки найти таких же, как я, понимаете? Она не понимала, что — да, так и есть, это дело жизни, и цель жизни — просто рассказать то, что я знаю, поделиться, объяснить, найти. Для неё это был бред. Чушь. Абсурд. Дело жизни, ну надо же. После того разговора с ней я неделю ходила, как оплеванная, потому что она одной только фразой очень сильно меня ударила, сама того не поняв. Для меня да, это было делом жизни, и смыслом жизни.

Пятый пересел к ней поближе, и взял за руку. Эри благодарно улыбнулась ему.

— Мне повезло, — сказала она. — Я цели своей жизни добилась. И даже почему-то осталась жива. А вот другие — нет. Те, которые в локациях, нет. Я отчасти понимаю, почему они так прячутся.

— И почему? — спросил Саб.

— Да потому что им больно, — объяснила Эри. — Им больно, и они бесконечно разочарованы, наверное. Точно не знаю. Мне так кажется. Сердце, оно действительно медленно учится. А они не успели научиться. Погибли раньше.

— Как-то это всё совсем грустно прозвучало, — заметил Кир. — Слушайте, давайте сегодня уже всё, а? Про это всё.

— Да не вопрос, — Берта улыбнулась. — Только давайте подведем промежуточный итог, и определимся.

— Итог, по-моему, мы уже подвели, — заметил Скрипач. — Ищем дальше. Вы — по внутренним базам, мы — работаем с локациями.

— А мы посидим ещё с внешними базами, — добавил Фэб. — Поищем кое-что ещё. В частности, попробуем разузнать, что получится, про тот конклав, который потенциально может этот мир забрать в случае отказа другого конклава, в который местные хотят. Может быть, что-то и найдём.

— А я попробую поработать с возможными итерациями, — добавила Эри. — Не факт, что найду что-то, но вдруг?

— Вот и решили, — подвела итог Берта. — В общем, действуем по обстоятельствам.

«Эти облака сталкиваются у меня в голове, — подумала Берта отрешенно. — Какая масштабная, страшная, но в то же время величественная картина, не правда ли? Жаль, что я не могу осмыслить всё и сразу. Как было бы хорошо и просто, если бы можно было осмыслить всё и сразу. Но нет, так не получится».

Она сидела сейчас на бульваре, но не в курилке, а на лавочке, ближе к реке. Кофе в стаканчике давно кончился, а Берта уже и думать забыла о нём, потому что в своем сознании она сейчас видела то, что они уже привычно называли Слепым Стрелком, и его работой. Вечерело, на бульваре стали загораться фонари — тёплый желтый свет, неяркий и уютный, но и на это Берта не обратила никакого внимания. Она видела…

Два облака, неимоверных размеров, сходились, и в месте их смычек возникали первые точки бифуркации, которые постепенно охватывали всю систему, облака словно бы меняли цвет, смешивались, как если бы кто-то капнул в чистую прозрачную воду две капли красителя; каждый элемент этой системы был важен и значим, каждое событие, даже то, которое казалось случайным, обретало смысл, каждый элемент находился на своем месте, и в правильной, абсолютно правильной заданной Слепым Стрелком позиции. Кто ещё тут слеп, пронеслось в голове у Берты, не мы ли на самом деле слепы, не мы ли глухи, не мы ли беспомощны? И как же медленно, чёрт возьми, как же медленно училось всё это время моё глупое сердце, и даже сейчас, уже что-то действительно осознавая, оно продолжает учиться, и ведь только сейчас, перед ней, маленькой девочкой Бертой, появился где-то в отдалении свет настоящей истины, потому что верный путь может увидеть только то сердце, которое научилось. Бесчисленные вереницы лиц, событий, происшествий вставали сейчас перед нею, она вспоминала все поиски, исследования, версии, сомнения… да, это тоже были этапы пути, который пока что, кажется, не пройден и до половины, но у которого — в этом Берта уже не сомневалась — есть, должно быть, хотя бы условное начало, и условный конец. Суперпозиция, подумала она. Стойкое ощущение, что мы сейчас все находимся в суперпозиции, или, что тоже вероятно, наблюдаем — то, как в суперпозиции находились те, которые сейчас в локациях, и, может быть…

Эри подошла к Берте, и молча села рядом. Берта, с трудом вырвавшись из плена собственных мыслей, через минуту взглянула на неё, и тут же поняла, что Эри, как и она сама минутой раньше, выглядит отрешенной и задумчивой. Интересно, о чём она думает? О том же самом, или ей в голову пришло что-то иное?

— О чём грустишь? — как можно более беспечно спросила Берта.

— Да вот, размышляю, — Эри вздохнула. — Слушай, как ты думаешь, что такое молитва?

Берта опешила. Такого вопроса она не ожидала.

— Обращение к Богу, наверное, — ответила она осторожно. — Верующий человек обращается к высшему существу.

— Это определение, — покачала головой Эри. — Это не то. Что такое молитва на самом деле?

— Ммм… не знаю, — призналась Берта. — А ты как считаешь?

— А мне кажется, что это крик отчаяния, — ответила Эри. — Это бесплодная попытка достучаться, докричаться до того, кто тебе бесконечно важен, и бесконечно нужен, до того, кто никогда тебе не ответит. Почему ты смотришь на меня так, словно сама никогда не кричала? Ты кричала, Берта. И я кричала. И мириады тех, которые были до нас, они ведь кричали тоже. Кричали от внутренней боли, которая разрывала их на части, и… их никто не услышал. Те, которые были здесь, не исключение.

— К чему ты это говоришь? — недоуменно спросила Берта.

— Знаешь, этот маркер, эта ария… — Эри помедлила. — В некотором смысле это ведь тоже была молитва. Молитва, которую они придумали не сами, конечно, — добавила она, — но которую они вот так ощутили.

— Но что нам это предположение способно дать, и почему ты заговорила об этом сейчас? — Берта всё ещё не понимала.

— Да просто так, — Эри отвернулась. — Наверное, просто так. Я запуталась, Бертик. И в том, что чувствую, и в том, что вижу. Этого всего стало внезапно как-то слишком много, а я себя ощутила вдруг слишком маленькой. Оно не умещается у меня в голове. Как ни стараюсь, всё никак не умещается. И я постоянно почему-то вспоминаю — всех. Людей, которых видела на Берегу, реакцию Блэки, юнитов в локациях, этих несчастных Идущих к Луне, особенно Аду почему-то часто вспоминаю, её дневники, её мысли… они схожи с моими, очень схожи, мы с ней чувствовали синтонно, местами даже одинаково. И Море травы, беспощадный страж покоя этого всего, — Эри зябко передернула плечами, словно ей внезапно стало холодно. — Образы, понимаешь? Эти образы, которые на самом деле всегда незримо преследовали меня, а я про них даже не знала, только догадывалась. Море травы, Слепой Стрелок… мы сейчас пробуем прикоснуться к чему-то такому, к чему никто и никогда даже не пытался прикасаться — вот так. И, боюсь, нам этого не простят.

— Почему? — шепотом спросила Берта.

— Оно этого не хочет, — Эри опустила голову на руки. — Оно сопротивляется, всеми силами, каждый раз — и оно, скорее всего, не допустит этого. Даже с учетом того, кто мы все такие, оно не допустит этого. Ты говорила о парадоксе Ришара, помнишь?

Берта кивнула.

— Так вот. Вещественные числа, да? Чем дальше, тем больше мне кажется, что мы пытаемся исчислять невещественное — вещественным.

— Эри, то, о чём мы говорим, в любом случае находится в нашем физическом мире, и соответствует константам, — возразила Берта. — Это наша реальность. И она исчислима.

— Ой ли? — Эри вздохнула. — И в нашем ли? Вот Берег, например, он в нашем мире, как ты думаешь? Он же часть системы, и…

— И тот же Ри его прекрасным образом даже использовал при создании реакции Блэки, поэтому, поверь, да, он часть нашего мира, и подчиняется тем же законам, просто на другом уровне, — твердо ответила Берта. — Знаешь, я ведь тоже думала… о чем-то подобном, только что, — призналась она. — Не так, как ты, иначе. Но это и хорошо, что мы все думаем по-разному. Я пыталась увидеть всю картину целиком, и, поверь, тоже ощущала себя маленькой и жалкой, то есть в этом мы с тобой схожи стопроцентно. Но я почему-то верю, что у нас хватит сил осознать и дойти до цели.

— А гений? — Эри нахмурилась. — Он ведь тоже может… да?

— Может, — кивнула Берта. — И я больше чем уверена, что он это сделает. Вопрос в том, что хорошо бы нам успеть всё-таки первыми. И у нас есть для этого все шансы.

— Почему? — удивленно приподняла брови Эри.

— Да потому, что у нас инструментов познания больше, — усмехнулась Берта. — Потому что у нас есть ты, моя дорогая сестричка. Потому что у нас есть Лин с Пятым, в хорошей форме и со светлыми головами. И ещё потому что некоторые вещи мы понимаем много лучше, чем он. Слушай, ты кофе хочешь? — вдруг спохватилась она. — Принести?

— Давай вместе сходим, — Эри поднялась со скамейки. — А потом музыку послушаем. Ну, ты понимаешь, о чём я.

— Да, конечно. Сердце медленно учится, — Берта посерьезнела. — Помолимся за тех, кто уже не сможет никогда этого сделать.