Слепой стрелок

22 Два цветка, два облака, две птицы

— Учитель Вэй, но почему вы стремились именно сюда? — спросил Ит. — Что такого в этом месте?

— Маяк, — односложно ответила девушка. — Вы же знаете, что такое маяк, верно?

— Маяки указывают дорогу, — пожал плечами Скрипач. — Здесь есть что-то, что указывало дорогу вам? Дорогу сюда?

— Отсюда, — поправила она. — Дорогу сюда я нашла сама.

Она сидела на полу, перед обрывком картонного листа, и они могли видеть только спину — накинутая на плечи куртка, сшитая из каких обрывков, больше всего напоминающих куски старых одеял, с наспех написанным белой краской иероглифом «фень» (заключенный), собранные в косу полуседые волосы, узкие плечи, и рука, тонкая, полупрозрачная, держащая самодельную кисть, летающую над картоном. Над прямоугольным картоном с оборванными краями, на котором возникали, и тут же начинали таять, стремительные, как поток воды, штрихи.

— Они стирают быстрее, чем я успеваю рисовать, — произнесла она. Голос прозвучал равнодушно, словно Киую не была опечалена этим фактом, а просто говорила о нём, как о чём-то будничном. — Сложно. Надо постараться успеть.

— А где вы взяли краски, учитель Вэй? — спросил Ит.

— Сделала, — так же равнодушно ответила она.

— А кисть?

— Тоже сделала. Здесь есть кошки, — рука летала над картоном с невероятной скоростью. — Не знаю, что они здесь едят, и почему их самих до сих пор не съели.

— Вы ловили кошек, и отрезали шерсть? — с интересом спросил Скрипач.

— Их невозможно поймать. Я снимала шерсть с кустов, если находила её. Снимала, собирала, прятала. Потом подбирала волоски. За год я сделала три кисти. Они не идеальны, но выбирать тут не из чего.

— Учитель Вэй, а что вы заканчивали? — спросил Ит. Вежливость — прежде всего. Ведь это не так сложно, быть учтивым.

— Китайскую академию изящных искусств, специализировалась на традиционной живописи, — ответила Киую.

— Кампус Наньшань? — уточнил Ит. — В Ханджоу?

— Совершенно верно, — она кивнула. Кажется, она не собиралась оборачиваться, а обходить её, чтобы заглянуть в лицо, Ит посчитал бестактным.

— Только живопись? Не каллиграфия? — уточнил Скрипач.

— Да, только живопись, — ответила она. — Нельзя бежать в две стороны сразу. Действовать нужно последовательно. Любой труд требует полной отдачи и полного же вложения сил.

— Вы правы, — кивнул Ит. — Это верно. Но, учитель Вэй, вы сказали, что ваш рисунок стирают. Кто это делает?

— Видимо, это время, по крайней мере, в какой-то момент мне это показалось логичным, — она вздохнула. — Хотя я не уверена. Какое дело времени до моих облаков, до грив коней, и до меня самой? Странно. Я давно мертва, а мои руки до сих пор помнят, как держать кисть, и как рисовать облака.

Эта локация после включения оказалась домом, действительно трехэтажным, довольно большим, и более чем странным. Когда они ходили по дому в поисках Вэй Киую, они сумели понять, что дом этот, выстроенный наспех, для жилья вовсе не предназначался, цель его постройки была совсем иной. Да, в доме были комнаты, окна, и двери; там была проводка, имелись лампочки под потолком. Судя по следам, точнее, по протоптанным дорожкам следов, в этот дом кто-то заходил ежедневно, чтобы повернуть два рубильника, один из которых зажигал свет на первом этаже, а другой — на третьем и втором, но…

Но вот с комнатами и переходами творилась полная неразбериха. Коридоры заканчивались тупиками, какие-то комнаты выглядели слишком большими, какие-то крошечными, словно неведомым строителям было дано задание выстроить правильно фасад, а затем израсходовать выделенный на стройку дома материал уже как получился, поэтому перегородки и коридоры возводились абы как, явно в большой спешке, и людьми, стоить явно не умевшими. Кривые стены, щели, двери, застревающие в проемах, не подогнанные окна, осколки стекла, валяющиеся на полу, мусор, прошлогодние бурые листья… И едва слышная музыка. Та самая музыка, абсолютно невозможная, совершенно неуместная в этом алогичном доме, звучавшая настолько тихо, что обычное человеческое ухо её и не различило бы, наверное.

— Бутафория какая-то, — вынес вердикт дому Скрипач после двадцати минут блужданий. — Здесь же нет никого. Да и быть не может.

— Мы с тобой слышали голоса во время прошлых входов, — напомнил Ит. — Так что вполне себе есть.

— Но сейчас нет, однако музыка играет, а это значит, что Киую здесь. Ну и акустика, — Скрипач озирался, силясь понять, где же находится источник звука. — Куда же она забралась? Ходим, ходим…

— Мы ходили, потому что не могли найти лестницу, — напомнил Ит. — Кто же знал, что её загонят в дальнюю часть дома, да еще и в какой-то тёмный угол? Давай рассуждать. На первом этаже девушки точно нет, мы проверили, значит, она на втором, или на третьем. Давай подниматься наверх, как-нибудь разберемся, надеюсь.

— Учитель Вэй, скажите, а где вы взяли плеер? — спросил Ит с интересом. — Заключенным ведь запрещается…

— Разумеется, — она кивнула. — Это была занимательная история. Плеер был сломан, им владел один из охранников. Он подкинул этот плеер в казарму, женщины передрались из-за него, и он достался одной… неважно. Через месяц её расстреляли, я была одной из тех, кто её хоронил, и забрала его себе. Нет, они бы не отдали, но он не работал.

— Они — это другие заключенные? — спросил Скрипач.

— Да, две другие женщины. Пуля отколола кусок крышки, а диск воспроизводит только одну песню, которую слышно через тот наушник, который работает, — она ненадолго замолчала. — Труднее всего было достать батарейки, но, как оказалось, я не потеряла полностью привлекательность.

— Вы… с кем-то вступили в отношения, чтобы… — начал Скрипач, но Киую его перебила.

— Да. Один раз. Это всего лишь тело, не более, — её рука продолжала летать над картоном. — Тело подарило мне мою последнюю песню. Не о чем сожалеть. Я любила рисовать под музыку. Хорошо, что это сбылось.

— А где вы взяли краски? — спросил Ит.

— Краски — это весь мир, — ответила она. — Уголёк из печи в казарме, глина под ногами, своя кровь, кусочек мела. Люди с незапамятных времен делали тушь из сажи, так что краски не стали для меня большой проблемой. С кистями, конечно, пришлось потрудиться. А вот достать бумагу или картон гораздо сложнее. Но… это ведь всего лишь тело. Я справилась.

Ит глянул на Скрипача, тот сокрушенно покачал головой.

— Но зачем? — спросил Ит. — Для чего вам это было нужно?

— Закончить, — она вздохнула. — Мне обязательно нужно было закончить историю про двоих. К сожалению, пришлось делать это здесь. Хотя, если учесть, что маяк рядом, это было даже немного проще.

— А что это за место, и что это за дом? — спросил Скрипач с интересом.

— Это деревня, — Киую помедлила. — Она построена для демонстрации Союзу нашего превосходства. Деревня стоит на берегу реки, у границы, и, когда с того берега смотрят, они видят, насколько у нас всё хорошо. Видят, как свет загорается в окнах, как ездят современные трактора на поле, видят современные дома, видят, как у нас всё лучше, чем у них.

— А на самом деле? — спросил Скрипач.

Девушка усмехнулась, впрочем, едва слышно.

— А на самом деле это подделка. Да, в домах загорается свет, потому что в дома ходят люди, которые этим занимаются — включают и выключают электричество. Да, трактора ездят по полям, но они ничего не пашут и не боронуют. А живут в деревне заключенные и охрана. Заключенные перевоспитываются и готовятся к труду, охрана следит за тем, чтобы они знали своё место, если вы понимаете, о чём я.

— Понимаем, — кивнул Ит. — Как же вы попали сюда?

— Я сама хотела, — ответила она. — Я два года писала прошения о переводе, потому что… потому что осознала свою вину, и прошу наказать меня строже.

— О какой вине идёт речь? — не понял Скрипач.

— Вы же знаете, что послужило причиной того, что я оказалась в неволе. И вы не хуже меня знаете, что переубедить никого и ни в чём невозможно. Они сочли мои рисунки пропагандой запрещенной любви — что бы я могла им возразить? Что существа на картинах на самом деле объединяет вовсе не то, что они подумали, и что эти существа — даже не мужчины? Но они и не женщины. И они в близком родстве, по крови, если я понимаю правильно.

— Всё верно, — тихо подтвердил Ит. — Так и есть.

— Между этими существами есть чувство, огромное, глубокое, но не имеющее при этом к плоти никакого отношения, — голос Киую стал вдруг бесконечно печальным. — Но посудите сами, кто стал бы меня слушать? Два цветка, два облака, два дерева, две птицы, два камня в ручье, две ветви, два коня, две пушицы — всё это стало для них одним из символов того, что они хотели запретить. А мне вообще не было до этого дела. Но переубедить я никого и никогда не смогла бы. Да и не пыталась.

— Но почему? — безнадежно спросил Скрипач.

— А зачем? — немного удивленно спросила она. — Я не люблю бессмысленно тратить время. Давно поняла, что человеку отпущено времени слишком мало, чтобы распоряжаться им необдуманно и беспечно.

— Но если бы вы смогли убедить их, вас бы выпустили, и вы смогли бы продолжить работу… — начал Скрипач, но Киую его перебила.

— Нет, не смогла бы, — тихо, но твёрдо сказала она. — Мне никто не позволил бы этого делать. Да и не отпускают таких, как я, даже после обещаний исправиться, или после согласия на сотрудничество. Я не виню никого в том, что со мной произошло то, что произошло. А сейчас вам пора идти. Потому что за моей спиной скоро будете стоять уже не вы. Идите. Идите! Вы слышите?

— Да, слышим. Мы сейчас уйдём. Но можно ли нам прийти ещё раз? — спросил Ит.

— Можно, — она так и не обернулась, а рука её, кажется, стала двигаться над листом картона ещё быстрее, чем раньше. — Приходите. Я не возражаю.

— Поразительная девушка, — Скрипач покачал головой. — Да, да, Алге тоже вела себя достойно, и не устраивала истерик, но…

— Истерик не устраивала ни одна из них, — напомнила Берта.

— Не проявляла страх, — поправил Скрипача Ит. Тот согласно покивал. — Но она очень сильно отличается от прочих. Я бы сказал, кардинально отличается.

— Согласна, — тут же кивнула Берта. — Фэб, что скажешь?

— То же, что и вы все. Она более чем необычна, — Фэб задумался. — И понимает, кажется, во много раз больше, чем прочие. Вы, кстати, заметили, что и у Алге, и у Бетти был сексуальный подтекст в том, что они говорили, а у Варвары и Киую этого подтекста нет?

— Конечно, заметили, — кивнул Ит. — И Варвара, и Киую мыслят иными категориями. Они обе ждут смерти, а не помощи. И к объектам, если так можно назвать Архэ, относятся иначе. Не как к потенциальным партнерам.

— У Варвары мы не выяснили толком, как она относится к тем, о ком говорила, — заметил Скрипач. — Так что туда пойдем ещё раз, обязательно, чтобы расставить все точки над «и». А ещё…

— А ещё вы сперва сходите к Киую, и расспросите её о маяке, — сказала Берта. — И о том, как она оказалась в этой фальшивой деревне. Нет, она сказала о том, что подавала прошения, но — она не сказала, почему, разговор ушел в другую сторону, а зря. Это один из самых важных моментов. Так что первым пунктом идет маяк. Маяком она называет портал, и это, если кто-то не заметил, дает нам нечто совершенно новое… как бы правильно сказать. Все эти годы мы считали систему порталов неким неработающим механизмом, а Киую дала нам понять, что механизм исправен, он работает, но мы неправильно всё время толковали его функцию.

— Блин. Но… маленькая, погоди, — попросил Ит. — На Терре-ноль порталы вполне себе работали, и пропускали в одну сторону…

— Бабочек, прилетевших на огонь, и сгоревших в его пламени, — жестко сказала Берта. — Да, потом пришли Встречающие, и принялись спасать, но функция-то осталась прежней. Расспросите её про маяк. Обязательно. Мне нужно будет подумать об этом, очень серьезно, и крайне желательно, чтобы Киую отдала вам информацию по максимуму.

— Хорошо, конечно, — кивнул Ит. — Что ещё спрашивать?

Берта задумалась. В этот момент её словно царапала изнутри какая-то мысль, но Берта всё никак не могла облечь эту мысль в слова. Рядом, рядом, совсем рядом, но при этом недостижимо, не дотянешься, не дотронешься. Хотя…

— Дорога, — произнесла она, наконец. — Та её фраза, сказанная в самом начале разговора. Она говорила, что маяк — для неё является… как там было?

— Дорога отсюда, — подсказал Ит. — Ты думаешь, что она может дать маркер? Направление?

— Не исключено, — Берта пожала плечами. — К сожалению, она гуманитарий, и вряд ли сумеет объяснить то, что чувствует, лучше, чем это сделала та же Бетти. К тому же они могли вести речь о разных направлениях, потому что Бетти говорит о Барде, пусть потенциальном, а Киую — о Сэфес.

— Это была бы очень и очень странная пара, — вдруг сказал Пятый.

— Почему ты так считаешь? — Берта повернулась к нему.

— Потому что я вижу уровень инициации с участием Киую, — ответил тот. — Она способна дать тем, с кем окажется рядом, гораздо больше, чем нам дала та же Лена. Могу пояснить, почему.

— Ну, и? — спросила Эри. — И почему?

Кажется, она ревновала, но сама не понимала, кого, и к чему. Свою интуицию и свой дар — к способностям Киую? Странно.

— Лена боялась смерти, — тихо сказал Пятый. — И не принимала её. Не понимала, ужасалась, и так не сумела осмыслить. А вот Киую, если вы не заметили, смерть откровенно презирает. Не глумится над ней, не бахвалится, не показывает это — но презирает до глубины души, и показывает это во всех поступках. Она верна идее, супер-идее, и вся её жизнь подчинена была именно этому, причем в её модели смерть — лишь досадная помеха, но небольшая, и неспособная толком помешать тому, что она намерена сделать.

— Ты прав, — кивнул Фэб. — А ведь это страшно, если вдуматься. Она страшный человек. Даже в концепции Контроля и его этики — страшный.

— Почему? — спросила Берта.

— Потому что Контроль уважает и бережет жизнь, а здесь мы видим совсем иное направление движения. Любой ценой добиться цели. Результата. Недостижимого, — ответил Фэб.

— Чёрт, — произнес Ит едва слышно. — Фэб, ты же сам понял, что сейчас сказал?

— Что? — нахмурился Фэб.

— Скульптура «Любой ценой», крылья, сделанные из вырезанной кожи на спине. Онипрея. Нападение на посла когни. Гоуби. Расследование, — напомнил Ит. — Ты сейчас озвучил от и до тезисы концепции той работы. И эти тезисы полностью совпали у тебя с тем, что делает Киую. Понимаешь?

Фэб медленно кивнул.

— Да, теперь понимаю. Спросите её ещё и об этом, — предложил он. — Что именно она имела в виду, когда сказала о том, что ей необходимо закончить работу. Какую работу? Рисунок на картоне, или что-то большее?

— Она сказала — историю двоих, — Ит задумался. — Но эта история в её исполнении выглядит крайне странно.

— Почему? — спросила Берта.

— Потому что она рисовала сдвоенные объекты, не несущие, на первый взгляд, смысловой нагрузки, — объяснил Ит. — Мы же смотрели. Помните? Сохранилось немногое, но давайте вспоминать, что именно мы нашли. Зимнее море, и две сломанные ветки. Два камня в воде. Два воробья на травинках. Два дерева на скале. Два коня. Два цветка. И так далее. Только я не вижу в этом никакой истории, или как? — спросил он. — Если кто-то увидел, скажите.

— Символы, — пожала плечами Эри. — Это какие-то символы, скорее всего.

— Разумеется, это символы, — покивал Ит. — Но только ты вспомни, пожалуйста, что Киую написала сотни таких работ, и большая часть из них была уничтожена. А теперь вопрос: как составить нечто целое из того, что у нас отсутствует? Мы видим кусочки пазла, это всё. Может быть, она сама что-то скажет, но я лично сильно в этом сомневаюсь.

— Всё равно, спросите, — Берта тяжело вздохнула. — И… давайте так. Я до завтра побуду одна, пожалуй. Мне нужно подумать. Причем подумать так, чтобы никто не сбивал с мысли. И ничто. Ребята, без обид. Чем дальше это заходит, тем больше у меня появляется каши в голове, — призналась она. — Это нужно систематизировать и осознать. Мне нужно побыть одной.

— Не вопрос, — заверил Фэб. — Или поезжай куда-нибудь сама, или поедем мы, а ты останешься здесь.

— Мне бы тоже хотелось, — сказала вдруг Эри. — Я что-то чувствую, и тоже не могу пока что понять.

— Итерацию? — с надеждой спросила Берта.

— Ах, если бы, — вздохнула печально Эри. — Нет. Что-то другое. Вообще, пожалуй, я уезжать никуда не буду, просто покатаюсь по городу, погуляю, послушаю музыку, и что-то, может быть, пойму, — добавила она. — А ты поезжай, правда. Расскажешь потом, что у тебя получилось.

В этот раз блуждать по локации не пришлось, потому что дорогу они уже знали. Однако Ит, прежде чем идти на второй этаж, задержался на первом — подошел к ближайшему окну, и осторожно выглянул. Скрипач, который в тот момент уже подходил к лестнице, спросил:

— Чего ты там увидел?

— Ничего. Подсыпная дорога, а дальше туман, — ответил Ит. — Мне было интересно, на какое расстояние от носителя распространяется пространство локации. Видимо, оно не очень большое.

— А зачем ей больше? — пожал плечами Скрипач. — Им всем, если вдуматься, это незачем. Они делают ровно то, что их в данный момент интересует, а интересует их только место, в котором они погибли. Поэтому у Варвары получилась кабина, у Алге — номер в гостинице, у Бетти — спальня в трейлере, а у Киую…

— Получился целый дом, да еще и с прилегающим пространством, пусть небольшим. И не говори мне про Алге. Она просто дублировала одно и то же помещение. А здесь не так, тут пространство больше. На порядок, как минимум, — справедливо заметил Ит.

— Вообще, ты прав, — Скрипач задумался. — Да, действительно. Если бы она была как остальные, она бы создала только ту комнату, в которой она рисует. А не это вот всё.

— В том-то и дело, — заключил Ит. — Ладно, идём. Про это тоже, видимо, нужно будет спросить. Если получится, конечно.

— Сомневаюсь, — вздохнул Скрипач.

…Киую сидела точно так же, как в прошлый раз, и занималась всё тем же — писала картину кистью из кошачьей шерсти на листе картона, который выторговала у какого-то охранника… даже думать не хочется, каким способом. Прежде чем начать разговор, Ит огляделся, и обнаружил, к вящему своему удивлению, новую деталь, которой раньше не было. Неподалеку от девушки в стене находилась щель, небольшая, узкая; мужчина, наверное, не сумел бы просунуть в неё руку, а вот девушка смогла бы. Вот, значит, как. Интересно.

— Доброго дня, учитель Вэй, — сказал он. — Как ваша картина?

— Доброго дня, — отозвалась она. — Хорошо, благодарю вас.

Её рука летала над картоном, оставляя всё новые и новые штрихи, и штрихи эти таяли, растворялись, стоило ей на секунду отнять кисть от шероховатой поверхности картона. Словно краска впитывалась в него, и пропадала без следа.

— Учитель Вэй, разрешите спросить у вас… — начал Ит нерешительно. — Вы говорили о маяке. Не могли бы вы рассказать про него подробнее? Что такое этот самый маяк? Мы так и не поняли.

— Это участок земли, — ответила она. — Просто участок земли. Если ты не знаешь, что это маяк, ты пройдешь мимо, и ничего не заметишь и не ощутишь. Но если знаешь, встав на него, ты сможешь увидеть дорогу.

— Дорогу куда? — спросил Скрипач. — В небо?

— В запредельность, — ответила она. — Во что-то, что находится вне нашего мира.

— Не очень понятно, — признался Скрипач. — Звезды тоже находятся вне нашего мира. И для нас они недосягаемы.

— Там другие звезды, — ответила она. — То есть они там тоже есть, и, может быть, даже выглядят так же, но они уже другие.

— И вы хотели отправиться оттуда к этим другим звездам? — спросил Скрипач.

— С чего вы это взяли? — искренне удивилась она. — Нет. Мне нужно было просто знать. Убедиться. Дорога, на которую указывает маяк, мне не принадлежит. И не будет никогда принадлежать. Да я и не хотела бы этого, если честно.

— А чего бы вы хотели — для себя? — спросил Ит.

— Покоя, — ответила она. — Сделать свою работу, и обрести покой. Но это оказалось не так просто, как мне того хотелось. Скоро они придут за мной снова. И я опять не успею. Ни дослушать песню, ни закончить картину. Но я буду пробовать. Столько, сколько потребуется.

— Кто придет? И почему? — требовательно спросил Ит.

— Они как-то узнали про мой тайник, — она мотнула головой, указывая на щель в стене. — Увидели, что в нём картины. Достать не смогли, наверное, я не знаю. Но… такое не прощают, вы же понимаете. Я убежала сюда, чтобы попробовать успеть доделать то, что не успела сделать. Но они пришли за мной.

— Как получилось, что вы находились в этом доме, и рисовали? — Иту стало интересно.

— Я ходила убирать здесь по утрам, и выключать свет. Включали они, вечером, но им не очень нравилось идти по холоду ранним утром, чтобы выключить. К тому же через щели сюда постоянно попадал мусор. Листья, пыль. У меня был час, я ориентировалась по сирене. Приходила, выключала, убирала. На самом деле убирать здесь бессмысленно, поэтому большую часть времени я рисовала, конечно.

— Это очень печально, — заметил Скрипач.

— Это жизнь, — она пожала плечами. — В ней случаются вещи, которые куда хуже.

— Да, с этим не поспоришь, — согласился Ит. — И всё-таки, на счет маяка и дороги. Вы хотели её увидеть?

— Да. Увидеть. И ощутить, что маяк существует. Кажется, я знала о нём с рождения, об этом маяке, вот только попасть сюда не представлялось возможным.

— Вы знали с рождения о маяке, и о тех двоих? — уточнил Скрипач.

— Думаю, вам это известно не хуже, чем мне, — кажется, она едва слышно усмехнулась. — Потому что вы уже видели таких, как я, и не раз. Тысячи тысяч спящих бабочек, порой даже не знающих о том, что они бабочки. Я права?

Ит и Скрипач молчали, не зная, что ответить. Они ожидали чего угодно, но только не такого стопроцентного попадания в цель.

Берег. Поляна, оставшаяся на месте исчезнувшего дома Эри. Жесткий вьюнок под ногами. И тысячи тысяч бабочек, лежащих неподвижно на земле, и ждущих. Чего? Момента активации сигнатуры, когда начинает работать Стрелок? Ведь так, выходит дело? То, что казалось просто частью пространства, или игрой случайности там, на Берегу, обрело смысл здесь, в комнате ненастоящего дома, и слова эти, наполненные смыслом, прозвучали из уст женщины, умершей полторы сотни лет назад.

— Учитель Вэй, бабочек вы ведь тоже рисовали, верно? — спросил Ит. — Двух бабочек, сидящих на травинке?

— Верно, — подтвердила она. — Думаю, не только я. Понимаете ли, не всем дано говорить словами. Так, как, например, это делал когда-то Бо Цзюй-и в своих стихах. Мне это не дано. Но я могу говорить руками, и делала это — столько, сколько помню себя. Но не пробуйте у меня что-то выяснить. Я не знаю. Не могу знать. Каждому дано своё предназначение. И мне, и вам.

— Примерно так? — спросил Ит. Почему-то в этот момент он вспомнил, совершенно для себя неожиданно, стихотворение именно Бо Цзюй-и, и прочёл.

Пожить на Сяншане на старости лет

Я ночью впервые пришел.

И осенью белую встретил луну,

Когда полнолунье у нас.

Вот с этого времени стала она

Моею домашней луной.

Я свет ее чистый хотел бы спросить:

Известно ль об этом ему?

[1]

— Возможно, — ответила она. — Известно ли свету Луны, что он стал чьим-то, а Луна стала домашней? Мы не знаем, и не узнаем никогда, кто, кому, и для чего предназначен. Спасибо, что прочитали. Я помню это стихотворение.

— Учитель Вэй, вы несколько раз говорили о маяке, о пути, о звёздах. И сказали, что этот путь предназначен вовсе не вам, — осторожно начал Ит. — Но, в таком случае, кому? Для чего это всё? Какой в этом смысл?

— Указать дорогу, — ответила она тихо. — Я должна была указать дорогу. Потому что моё существование — это лишь часть чужого пути. Гораздо более сложного, чем мой. Мой ведь окончен, но почему-то я всё никак не могу завершить его полностью, закрыть, запечатать. Что-то мешает.

— Вы сказали об истории двоих, — напомнил Скрипач. — Можно подробнее об этом?

— Я рисовала их путь. Так, как могла, — ответила она. — Но я не всегда знала, и знаю, что означают образы, которые я вижу. Те же бабочки. Бабочкой я иногда вижу себя, или таких, как я, а иногда — тех, о ком помню. О двоих. Я размышляла об этом, и пришла к выводу, что бабочка в данном случае — символ бесконечного возрождения. И он применим и так, и так.

— Потому что бесконечно возрождаются — все? — уточнил Ит.

— Не все, — она покачала головой. — Всё.

— Вообще всё? — с опаской спросил Скрипач.

— Видимо, да, — в этот момент эмоции из её голоса исчезли, он стал равнодушен. — Именно всё.

— История двоих тоже? — спросил Ит.

— Когда я училась, я ходила иногда посмотреть на воду, — ни с того, ни с сего вдруг сказала она. — Мне нравилось озеро Сиху, я любила там бывать. Так вот, идти можно было разными путями, но результат был всегда одним — я приходила к озеру. Вы понимаете, о чём я?

— Конечно, — ответил Ит. — Пути могут быть разными, но результат при этом…

— Всегда один, — закончила она. — Так и здесь. Истории могут быть разными, но все они придут к одному и тому же итогу.

— И к какому именно? — спросил Скрипач.

Девушка не ответила. Она промолчала, лишь движение кисти над картоном снова стали быстрее.

— Наверное, нам следует уйти, — сказал Ит тихо.

— Да, вероятно, — подтвердила она. — Сегодня я сказала достаточно.

— Вы позволите нам прийти ещё раз? — спросил Ит.

— Вы говорите так, словно я могу вам запретить это сделать, — ответила она.

— Как знать, — сказал Ит. — Может быть, и можете.

— Я так не думаю, — ответила она. — Это не в моей власти. Равно как и то, что произойдет после того, как вы меня покинете.

— Вы понимаете, кто мы такие? — решился Скрипач.

— Предполагаю, — осторожно ответила она. — И если я права, то моё ожидание, может быть, вскоре окончится.

— Не исключено, — кивнул Ит. — Но обещать мы ничего не можем.

— Я не просила мне что-то обещать, — ответила она. — Идите.

— Ит, слушай, это как-то… — Скрипач замялся. — Как-то даже не знаю, как. Я в смятении. А ты догадываешься, насколько часто я бываю в смятении.

— Ну да, — Ит покивал каким-то своим мыслям. — Она сказала многое, но при этом она толком не сказала ничего. И не потому, что не знает. Потому что не хочет. В общем, так. Скидываем это всё Берте, и берем хотя бы сутки передышки. Нам всем нужно подумать.

— Ага, хотя бы о том, как вытрясти из неё то, что она знает об итерации. А она знает, — мрачно произнес Скрипач. — Ещё как знает.

— А ещё она знает о том, что действия Стрелка могут быть поливариантными, — добавил Ит. — По сути, она говорит о задаче, и о путях её решения. И об итоге, который всегда один. И вот после этого, рыжий, давай немного подумаем о том, почему тройку, которая имела отношение к этому миру, не стали воссоздавать.

— Не совсем понимаю, о чём ты сейчас, — признался Скрипач.

— Да, собственно, о том, что искаженные в этой комбинации не только сами Архэ, по всей видимости. Если принять, как факт, что искажение Архэ является системной ошибкой, эта ошибка экстраполируется, в таком случае, и на «принцесс», и на «наблюдателей», — Ит покачал головой. — Чем больше мы узнаем, тем меньше мы знаем. Согласен?

— Увы, но да, — Скрипач вздохнул. — Ладно, давай делать отчет. Бедная Берта. Она хотела отдохнуть и подумать. Сейчас она отдохнет, подумает, а тут мы, с этим вот всем. Чего-то я ей не завидую.

— Я и нам не завидую. Потому что именно нам предстоит пройти все четыре локации ещё по разу, как минимум, — заметил Ит.

[1]

Я в первый раз пришел в Сяньшаньюань перед восходом луны

Бо Цзюй-и (772–846) 白居易 Династия Тан

Перевод: Эйдлин Л. З.

Из цикла: 绝句 «Четверостишия»

Источник: https://chinese-poetry.ru/poems.php?action=showpoem_id=1690