Сливовое дерево

Глава четырнадцатая

В середине сентября по радио сообщили, что в интересах общественной безопасности и по подозрению в антигосударственной деятельности власти взяли под стражу тысячи граждан из южной Германии. Всех этих преступников отправили в Дахау. Опа с горькой усмешкой заметил, что при таких масштабных арестах в Дахау, должно быть, живет больше народу, чем в Штутгарте.

Следующим утром Кристина стояла за продуктами, и вдруг сердце ее защемило: она обнаружила, что в очереди нет ни одного человека с желтой звездой. Все евреи сгинули.

— Вам что-нибудь об этом известно? — шепнула она фрау Юнгер.

— Ничего определенного, — тихо ответила фрау Юнгер. — Но я видела, как Кляйны посреди ночи покидали дом с чемоданами в руках. Их ждал черный «мерседес». А сегодня утром я проходила мимо дома Ляйберманов, и маленькая Эстер раздернула шторы и смотрела на меня из окна. Обычно они с фрау Ляйберман занимают очередь раньше меня. Стряслось что-то неладное.

Кристина сразу же преисполнилась решимости: она купит продукты для семьи и немедленно отправится к дому Бауэрманов. Если загудит сирена или налетят тейффлегеры, спрятаться ей будет негде, но это ее не останавливало. Если особняк стоит пустой, у нее будет слабая надежда, что они уже уехали и Исааку ничто не угрожает. Но если Бауэрманы еще там, она постучит в дверь. Ей надо видеть Исаака. Больше она не вынесет неизвестности.

Когда позже Кристина шла в другую часть города, ее обожгла мысль, что дом Исаака может быть разрушен. Приближаясь к особняку и представляя ужасную картину, она едва дышала. Девушка проходила мимо кварталов, разрушенных до основания, перемежавшихся с улицами, где стояли уцелевшие дома, необитаемые и запущенные — дорожки были засыпаны землей и листьями, занавески наглухо задернуты, цветочные ящики заросли сорняками. Некоторые уехали сами, но теперь ее беспокоило, оправданны ли слухи о том, что гестапо забирает людей целыми семьями. Она представила пустые комнаты, населенные воспоминаниями о детях, матерях, отцах, бабушках и дедушках, чьи жизни навеки изменились или вовсе оборвались.

На этот раз Кристина не стала четыре раза обходить квартал, а без колебаний поднялась по каменным ступеням на крыльцо дома Бауэрманов. Сердце ее выскакивало из груди, во рту пересохло. Входная дверь и одно окно были испачканы облупившейся желтой краской — остатками намалеванных букв. Написанное и сейчас еще легко читалось: «Жиды».

Кристина постучала сначала слегка, потом, когда никто не открыл, более настойчиво. «Только бы увидеть его, и я сразу уйду», — стучало в ее мозгу, а пальцы при этом отчаянно теребили косу. Наконец дверная ручка повернулась, и дверь чуть-чуть приотворилась. В темной щели показались бледная щека и карий глаз.

— Кристина? — это была фрау Бауэрман. — Что ты здесь делаешь?

— Мне надо увидеть Исаака!

— Его тут нет. Тебе лучше уйти!

— Bitte! — умоляюще воскликнула Кристина. — Впустите меня, всего на одну минуту!

Страшнее было стоять на крыльце, чем войти в дом, и девушка осмелилась проявить упорство и взялась за ручку двери. Внезапно дверь широко распахнулась. Кто-то схватил Кристину за руку и втащил внутрь. Это был Исаак.

— Зачем ты пришла? — спросил он, захлопывая дверь. — Если тебя поймают, то арестуют!

— Я должна была увидеть тебя! — воскликнула Кристина, силясь перевести дух. Но вдруг она неподвижно застыла и огляделась, ошеломленная чудовищной переменой обстановки в когда-то роскошном особняке.

Потрепанные одеяла висели на окнах и в дверных проемах, отчего в доме царил угрюмый полумрак, как в пещере. Масляные лампы тускло освещали переднюю и часть гостиной, а дальний конец холла и верх лестницы терялись в темноте. За широким арочным проемом слева мраморные полы были совершенно голые, если не считать двух соломенных матрасов возле старенькой кухонной плиты и груды предметов для растопки, состоявшей из веток, ковриков и разношерстных ножек от мебели. Около плиты располагались скособоченный стол, сделанный из старой двери и деревянных ящиков, и четыре стула от разных гарнитуров, починенные с помощью бечевы и кусков дерева. На грубых полках, смастаченных из деревяшек, кирпичей и необработанных бревен, стояли огарки свечей, щербатые тарелки и несколько покрытых вмятинами кастрюль и горшков. Не верилось, что Бауэрманы жили в таких условиях.

Исаак и его мать стояли плечом к плечу, бледные, исхудавшие, в черных пальто со звездами Давида, пришитыми к лацканам. Нина словно постарела на двадцать лет — вокруг глаз темные круги, седеющие волосы заплетены в спутанную косу. Исаак в серой фетровой шляпе, сильно отросшие волосы зачесаны назад, длинные пряди заложены за уши. Но хотя юноша сильно похудел, а глаза потемнели от тревоги, его красивое лицо было таким знакомым, что Кристина испытала нестерпимую душевную боль. Груз эмоций, который она несла последние годы — скорбь, злость, беспомощность, страх, — словно разом прокатился внутри грудной клетки и прорвался через ребра, вытесняя дыхание из легких и пытаясь вырвать сердце из груди. Девушка шагнула к возлюбленному, едва сдерживаясь, чтобы не броситься в объятия. И вдруг заметила у входной двери четыре упакованных чемодана.

— Вы уезжаете? — со страхом спросила она.

В это мгновение в конце холла появились герр Бауэрман и Габриелла. Их напряженные лица и желтые звезды на груди освещала единственная свеча в руках у Габриеллы. Увидев Кристину, девочка отдала свечу отцу, кинулась к гостье и радостно обвила руками ее талию. Герр Бауэрман задул пламя и сел на ступень лестницы, повесив голову. Кристина погладила Габриеллу по плечам и по макушке. Та вся дрожала.

— Нас переселяют, — пояснила фрау Бауэрман.

— Переселяют? — рыдание подступило к горлу Кристины. — Куда?

— Мы не знаем, — ответил Исаак. — За нами сегодня приедут. Тебе лучше уйти.

Глаза Кристины наполнились слезами.

— Пойдем со мной! — стала умолять она Исаака. — Мы снимем звезду, скажем всем, что ты мой двоюродный брат.

— Nein, — он сделал шаг в ее сторону. — Ничего не выйдет. Мы занесены в списки. Тебе не следовало приходить.

Он оторвал руки Габриеллы от талии Кристины и с непреклонным лицом тихонько подтолкнул возлюбленную к двери. Она уцепилась за его руки, силясь удержать их, пытаясь остановить его, прося не отталкивать ее. Но Исаак отдернул свои руки, словно она была прокаженная, каждое его уклончивое движение разрывало ей сердце.

— Bitte, позволь мне помочь, — дрожащим голосом увещевала она. — Ты спрячешься в нашем доме. Не дай им увезти тебя.

— Все будет хорошо, — уверял Исаак, мало-помалу двигая ее спиной вперед к двери. — Это ненадолго. Нас отправят на работу на военный завод. Помнишь, мы условились встретиться, когда все это кончится? Сейчас ты нужна своей семье, а я своей. Если мы не подчинимся, пиши пропало. Иди домой и береги себя.

Они уже стояли у самой двери, и Кристина прижалась к ней, тряся головой, слезы бежали по ее щекам. Исаак смотрел на свои башмаки, на мать, на стену — куда угодно, только не ей в глаза. Потом вдруг привлек девушку к себе, крепко стиснул сильными руками ее плечи и приникнул лицом к ее шее. Затем сделал порывистый вздох и, медленно выдыхая, долго держал Кристину в объятиях.

— Я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо, — и всегда буду любить.

Он отпустил ее и отступил в сторону. Кристина почувствовала, что слабеет, словно он похитил все ее силы. Она метнулась к нему, протянула руки, страстно желая, чтобы он обнял ее снова. Но Исаак схватил ее за руку, рывком распахнул входную дверь и выставил ее на крыльцо. Дверь за ней захлопнулась.

Девушка бросилась назад и заколотила кулаками в дверь, но напрасно: он не впустил ее. В этот миг визг и рычание автомобиля, вывернувшего из-за угла в конце улицы, заставили ее обернуться. Военный грузовик с покрытым брезентом кузовом направлялся прямо к ней, на подножках висели эсэсовцы, вооруженные автоматами. Ослепнув от слез, Кристина сбежала с крыльца и помчалась по тротуару. Миновав два квартала, она, задыхаясь, перешла на шаг.

И тут увидела другой грузовик, набитый военными, который катился ей навстречу по булыжной мостовой. Кристина вытерла лицо, опасаясь привлечь слезами внимание. Не отрывая глаз от тротуара, она свернула налево, обошла угол каменного дома и столкнулась с гауптшарфюрером СС. Он был похож на черную стену. Серебряные череп и кости и сдвоенные руны на воротнике поблескивали на солнце. Кристина отпрянула назад, и эсэсовец схватил ее за запястье, готовый накостылять неуклюжему пешеходу. Обнаружив, что на него налетела девушка, он ослабил хватку и улыбнулся. Кристина взглянула ему в лицо. Голова у нее была тяжелая, в висках стучало.

— Милая фройляйн, — пробрюзжал офицер, — куда же вы так спешите?

— М-м-м… простите, герр гауптшарфюрер, — Кристина старалась не выдать голосом своего отчаяния. — Простите, что я на вас наскочила.

Она машинально вскинула руку и хотела было произнести обязательное приветствие, но офицер остановил ее, коснувшись локтя девушки затянутой в перчатку ладонью. Он оценивающе осматривал Кристину холодными голубыми глазами, двигая костлявой челюстью. Из-за его плеча скалился мясистыми губами, обнажая серые кривые зубы, грузный группенфюрер ОС.

— У вас что-то случилось? — осведомился гауптшарфюрер. — Я могу чем-то помочь?

— Nichts, герр гауптшарфюрер, — замотала головой Кристина. — Danke.

— Хорошенькая немецкая девушка, как вы, не должна плакать.

— Извините, мне надо домой, — Кристина обогнула офицеров. — Мама будет беспокоиться.

Ей показалось, что один из них протянул руку, чтобы удержать ее, но она пошла своей дорогой, удаляясь по тротуару.

— Фройляйн! — бесцветным голосом окликнул ее толстый группенфюрер. Кристина замедлила шаг, но продолжала свой путь.

Тогда он гаркнул:

— Фройляйн! — И она остановилась.

— Подойдите, bitte, — велел офицер.

Кристина сцепила руки перед собой, обернулась и медленно направилась назад к тому месту, где стояли эсэсовцы. Сердце ее колотилось со страшной силой.

— Герр группенфюрер?

— А скажите, фройляйн, — протянул офицер, заложив руки за спину, — как вас зовут?

— Кристина.

Он перекинулся взглядом с высоким офицером и оскалился, словно намекая тому на известную им обоим шутку, затем коснулся пуговиц на пальто девушки.

— А есть у вас жених, Кристина? — поинтересовался он.

— Ja.

— Славно. Не знаю, известно ли вам это, но СС нуждается в сильных красивых женщинах, таких как вы, чтобы рожать здоровых детей. Вы, конечно, слышали об этом? Преумножать арийскую расу — ваша святая обязанность.

— Ja! — с трудом выдавила из себя Кристина. — Фюрер уже говорил мне об этом.

Жирный группенфюрер закинул голову назад и заржал.

— Фюрер уже говорил ей! — гоготал он, потряхивая студенистым брюхом и толкая дружка в бок. — Фюрер говорил ей! И что еще наш фюрер поведал вам, фройляйн? Не поделился ли новой стратегией, благодаря которой он намеревается выиграть войну?

— Nein, — ответила Кристина. — Он сказал: я должна стремиться к тому, чтобы отечество мной гордилось. Вот почему мы с моим женихом собираемся пожениться как можно скорее.

— Ваш жених служит в вермахте, ja?

Девушка кивнула.

Откормленный задрал двойной подбородок и коснулся двух молний на лацкане:

— Видите это? Я служу в СС. А вы знаете, что для этого требуется доказать чистоту своей родословной аж с начала девятнадцатого века? О женщинах, которые отдают предпочтение эсэсовцам, хорошо заботятся! Гитлер даже награждает их медалями за рождение детей: бронзовой за троих, серебряной за пятерых, золотой за шестерых и больше. После победы мы станем элитой! — он наклонился вперед и стал обнюхивать шею девушки, глубоко втягивая ее запах, как голодный медведь принюхивается к зайцу, сидящему в трухлявом дереве. Кристина словно приросла к земле, ноги ее были как ватные, колени дрожали.

— Вы будете как сыр в масле кататься, — эсэсовец протянул руку, чтобы коснуться ее волос.

— Извините, герр группенфюрер, — проговорила Кристина. — Но мне срочно нужно домой. Моя мама захворала, и мне придется позаботиться о младших братьях и сестре. Боюсь, не подхватила ли она тиф.

Услышав слово «тиф», истинный ариец шарахнулся от девушки и вытер руку о галифе.

— Свободны, — буркнул он.

Кристина не оглядываясь помчалась прочь.

Она бежала всю дорогу до дома, судорожно соображая, как помочь семье Исаака. Фрау Юнгер говорила, что Кляйны уехали под покровом ночи. Не исключено, что они отправились в безопасное место. Как бы ей узнать, куда именно, чтобы отослать туда же Бауэрманов? Если только еще не поздно. Если грузовики, которые громыхали по их улице, уже не забрали семью Исаака. В любом случае одной ей не справиться. Она знала, что мутти рассердится из-за того, что дочь нарушила запрет, но Кристина должна все ей рассказать.

Добравшись до дома, она ворвалась в кухню, где мать закатывала в банки последние помидоры — запасы для предстоящей зимы. Запятнанное полотенце было переброшено у нее через плечо, руки испачканы в красном соке.

— Mutti! — не успев отдышаться, выпалила Кристина. — Я сегодня ходила к Бауэрманам и…

Мать переменилась в лице. Не дожидаясь окончания фразы, она бросила нож и, вытирая руки полотенцем, направилась к дочери.

— Зачем? — простонала она. — О чем ты только думала? А если бы тебя поймали?

— Да, да, это рискованно, но мне надо было увидеть Исаака, я не собиралась входить в дом, но вошла и узнала, что их, оказывается, переселяют. Мы должны что-нибудь сделать! Они просто сидят и ждут, когда нацисты приедут за ними!

— Извини, — мутти положила руки Кристине на плечи. — Знаю, ты хочешь помочь, но мы совершенно бессильны. Они забрали всех евреев в городе. Мы не можем остановить их. Если мы вмешаемся, нас тоже арестуют. Понимаю, ты любишь Исаака. Мне тоже небезразлична судьба Бауэрманов. Но я в первую очередь должна печься о тебе, Марии, Карле и Генрихе. Моя обязанность — защищать свою семью.

Кристина сникла, тело внезапно налилось свинцом. Что их ждет?

— Неизвестно, — ответила мутти. — Я слышала, что евреев отправляют в лагерь.

— В Дахау?

— Не знаю. Надеюсь, что нет.

— Почему? — слабым голосом спросила Кристина. — Что ты знаешь про Дахау?

Мутти, нахмурившись, заглянула ей в глаза.

— Я слышала, что это верная гибель.

Кристине показалось, что чей-то могучий кулак ударил ей прямо по сердцу, в ушах у нее зашумело. Она с трудом дошла до стола и села на скамью.

— Нет, не думаю, что их повезут туда, — проговорила она, упершись взглядом в ряд банок с помидорами, выстроившихся на столе, как шеренга солдат. — Исаак сказал, их отправят на работу на военный завод.

— Дай бог, — произнесла мутти. — Я больше не знаю, чему верить. Нацисты вещают, что мы вот-вот выиграем войну и будем править миром. Но мне не нужно мировое господство. Мне нужно, чтобы у моих родных были еда и крыша над головой. Пойми, мы ничем не можем помочь Исааку. Нам надо заботиться о своей семье. Пока мы не противимся власти, мы в безопасности.

— Фрау Бауэрман говорила то же самое, — сквозь слезы прошептала Кристина. — И вот посмотри, что с ними сталось.