Сливовое дерево

От автора

Семя романа «Сливовое дерево» было посажено еще во времена моего детства, когда я частенько ездила в Германию к бабушке и дедушке, тетям, дядьям и двоюродным братьям и сестрам. Даже в раннем возрасте я уже догадывалась, что путешествия в другую часть света, знакомство с иной культурой, многие недели, проведенные в фахверковом доме, где выросла моя мама, оставят в моей жизни неизгладимый след. Но я и не представляла, что все это вдохновит меня на написание книги.

Родной городок моей матери походил на волшебную сказку — пологие холмы, цветущие сады, обширные виноградники, средневековые соборы, мощенные булыжником улицы и ступенчатые переулки, оглашаемые колокольным звоном, а также вкуснейшая еда. Каждая поездка становилась приключением: спать под огромным пуховым одеялом было не менее увлекательно, чем посещать развалины замков. Позже, узнав о Второй мировой войне, я никак не могла представить, что такие ужасные события происходили в столь прекрасном месте. Я осознала, что моя бабушка — исключительная женщина: она изо всех сил старалась сохранить жизнь детям, в то время как ее муж воевал на фронте, а после окончания войны каким-то образом умудрялась кормить и одевать семью из семи человек в условиях острой нехватки продовольствия, сохранявшейся вплоть до 1950 года, когда карточную систему отменили. Рассказы деда о боях на Восточном фронте и побеге из двух лагерей для военнопленных произвели на меня глубокое впечатление. Кроме прочего, меня потрясло, что моя мать, ставшая американкой, дама на каблуках и в солнцезащитных очках, председатель общества помощи пожарным, член родительского комитета, женщина, которая покупает своим детям брюки клеш и любит пикники и катание на лодке, провела детство в нужде и страхе в нацистской Германии. Она носила платья, сшитые из простыней, мылась в металлической ванне водой, нагретой на дровяной печи, и ночи напролет пряталась в бомбоубежище. У меня было типично американское детство, и я с трудом могла постичь, что ей пришлось вынести. Мне хотелось знать все подробности, и я постоянно просила маму снова и снова рассказывать о войне, надеясь, что она припомнит еще какие-нибудь детали. Рассказов набралось так много, что я объединила их все в рукопись.

Конечно, при написании романа я опиралась не только на историю собственной семьи, но и на несколько замечательных книг. Среди воспоминаний, подтверждающих и дополняющих истории моей мамы, были следующие: «Немецкий мальчик» и «Война нашего детства: воспоминания о второй мировой войне» Вольфганга Самуэля (Wolfgang W.E. Samuel. German Boy; The War of Our Childhood: Memories of WWII) и «Мемуары тысячелетней женщины» Гизелы Макбрайд (Gisela R. McBride. Memoirs of a 1000-Year-Old Woman), а также «Фрау: немецкие женщины вспоминают Третий рейх» Элисон Оуингс (Alison Owings Frauen: German Women Recall the Third Reich). О воздушных атаках союзников, проводившихся намеренно и с определенной целью: стереть с лица земли все германские города с населением свыше 100 тысяч человек, для чего использовались так называемые ковровые бомбардировки — стратегия, согласно которой вся территория какого-либо региона и его гражданское население подвергались обстрелу фугасными снарядами и зажигательными бомбами, — я прочитала работы: «Разрушить город: стратегические бомбардировки и их гуманитарные последствия во второй мировой войне» Германа Кнелля (Hermann Knell. То Destroy a City: Strategic Bombing and Its Human Consequences in WWII), «Среди мертвых городов: история и нравственные последствия бомбардировок гражданского населения Германии и Японии во время второй мировой войны» Э. К. Грэйлинга (А. С. Grayling. Among the Dead Cities: The History and Moral Legacy of the WWII Bombings of Civilians in Germany and Japan) и «Пожар» Йорга Фридриха (Jorg Friedrich. The Fire). Среди описаний множества страшных воздушных налетов в этой книге присутствует рассказ о проводившихся в рамках операции «Гоморра» бомбардировках Гамбурга зажигательными бомбами в июле 1943 года, в результате чего погибло 45 тысяч мирных жителей, и о бомбардировке Дрездена в феврале 1945 года, уничтожившей 135 тысяч гражданских лиц. Все эти работы включают поражающие воображение описания бедствий, выпавших на долю немецкого населения во время войны.

Чтобы понять, как складывалась жизнь мирных граждан и военнопленных после войны, я прочитала книгу Джеймса Бака «Преступление и милосердие: судьба немецкого гражданского населения под оккупацией союзников» (James Bacque. Crimes and Mercies: The Fate of German Civilians under Allied Occupation). Гонения на евреев и ужасы концентрационных лагерей подробно описаны в произведениях «Ночь» Эли Визеля, «Очевидец из Освенцима» Филипа Мюллера (Filip Müller. Eyewitness Auschwitz) и «Свидетельствовать до конца» Виктора Клемперера.

Также моими проводниками в этот период истории стали четыре романа, которые я прочла с удовольствием: «Те, кто нас спасает» Дженны Блум (Jenna Blum. Those Who Save Us), «Скелеты на празднике» Криса Бохджаляна (Chris Bohjalian. Skeletons at the Feast), «Книжный вор» Маркуса Зусака и «Ключ Сары» Татьяны де Росней.

Важно заметить, что, хотя герои романа проходят через те же испытания, которые выпали на долю моей матери и ее близких, однако мама вовсе не является прототипом Кристины. Да и другие члены семьи Бёльцев также не списаны с моих родных. Но я надеюсь, что два персонажа — Кристина и мутти — имеют некоторое сходство с моими собственными мамой и бабушкой, которым присущи величайшее мужество, жизнестойкость и способность к состраданию.

Хотя «Сливовое дерево» — художественное произведение, я стремилась соблюдать максимальную историческую точность. Все фактические ошибки, которые встречаются в романе, — целиком на моей совести. В интересах сюжета я изобразила Дахау лагерем уничтожения, хотя на самом деле он относился к категории трудовых лагерей. Безусловно, десятки тысяч его узников были убиты, страдали в невыносимых условиях и погибали, однако Дахау не был предназначен конкретно для уничтожения, подобно Освенциму, где планомерно осуществлялась специально разработанная система умерщвления евреев и прочих неугодных нацистам групп населения.