Отдохнуть Михаилу не пришлось. На другой день его вызвали в сельсовет. Началась всеобщая мобилизация.
Отправка мобилизованных были назначена на следующее утро.
Погода по-прежнему стояла дождливая. Но в хлопотах, приготовлениях люди не замечали ненастья.
Всю ночь мы не гасили огня. Я готовила Мише белье, теплые носки, напекла в дорогу пирожков и лепешек. А Григорий Амвросиевич как бывалый солдат заботливо учил сына не быть безрассудным в бою, не подставлять понапрасну голову пуле.
Настроение у нас было подавленное. Угнетала не только близкая разлука с младшим сыном, но и то, что мы ничего не знали о Борисе. Я все думала о нем. Жив ли? Куда забросила его военная судьба? Со страхом отгоняла мысль, что он мог погибнуть.
Рано утром мы уже были в школе. Еще издали услышали гул голосов. Матери просили сыновей беречь себя, писать почаще. Мужья наказывали женам, как вести хозяйство. А молодушки да невесты, не стесняясь народа, обнимали, целовали своих любимых и плакали. Я еле сдерживала душившие меня слезы. Вдруг прибежал мальчик и, дернув меня за юбку, сообщил:
— Тетя Зина, ваш Борис пришел… я видел…
Я кинулась к двери и в коридоре едва не столкнулась с Борей. Грязный, похудевший, с винтовкой за плечами, он шел мне навстречу и улыбался усталой, измученной улыбкой.
— Боря, родной мой…
Он все улыбался, совсем повзрослевший, возмужавший.
— Я шел домой, но мош Гаврила сказал, что вы тут. Вот я и пришел, — сказал он, словно оправдываясь за свой неопрятный вид.
— Миша уходит в Красную Армию, — сообщила я.
— Это хорошо. Я тоже пойду с ним.
— Тебе отдохнуть нужно, Боренька, — взмолилась я.
— Теперь не время отдыхать, мама. Отдохнем, потом, когда разобьем фашистов, — ответил Боря, и я поняла, что передо мной не прежний послушный мальчик, а получивший боевое крещение самостоятельный мужчина.
Но и я не сдалась: уж очень хотелось мне, чтобы он хоть немного побыл с нами. Я обратилась за поддержкой к мужу. Григорий Амвросиевич только пожал плечами: дескать, что я могу сделать?
— Ну, Боря, родной, ну на денек, — умоляла я сына.
— Не могу, мамочка. Не сердись, — и, поцеловав меня, Боря прошел в комнату комиссии.
Просьбу его удовлетворили, и он со своей неразлучной винтовкой, полученной в истребительном отряде, присоединился к колонне мобилизованных. Его назначили старшим и поручили следить за порядком.
Вскоре колонна тронулась. Прощаясь с сыновьями, я дала им на всякий случай адрес деверя, который жил в Донбассе, в городе Краснодоне.
— Может, нам придется переехать туда, — говорила я им.
По грязной, размытой дождями дороге колонна медленно двинулась к Рыбницкому мосту. Матери, жены, родные брели за ней, причитая и всхлипывая. Я еще раз обняла сыновей и долго смотрела им вслед, пока колонна не скрылась за холмами. Усталая, обессиленная вернулась я в село.
У школы мне бросилась в глаза толпа людей в чужой военной форме. На некоторых из них белели повязки бинтов. Плотным кольцом их окружали ребятишки, старики, женщины.
— Что здесь такое? — спросила я соседку.
— Пленных привели.
Только теперь я разглядела немецких и румынских солдат. Они располагались на отдых и изредка наглым, звероватым взглядом посматривали на толпу. Был здесь и конвой из красноармейцев.
Вдруг из-за угла с грохотом выкатилась повозка, запряженная парой лошадей. Осадив взмыленных коней, из нее выскочил Борис. Он побежал к школе и, увидев пленных, остановился, пораженный. Лицо его гневно пылало, глаза горели лютой ненавистью. Не помня себя, он вскинул винтовку.
— Эй, не балуй. По безоружным не стреляют, — крикнул красноармеец из конвоя.
Борис словно только теперь опомнился. Тяжело дыша, он опустил винтовку и прошел в школу.
Возвратился он оттуда вместе с председателем отборочной комиссии. Я окликнула их:
— Чего ты вернулся, Боря?
Взволнованной скороговоркой он ответил:
— Дошли до леса… несколько человек сбежало… кулацкие сынки… Я вернулся, чтобы доложить властям… А тут эти… гады.
Быстро простившись со мной, он сел в повозку и укатил.
И вот мы опять одиноки. Сыновья ушли на фронт. Когда-то увидимся снова?
Потекли тревожные дни. Орудийный гул все ближе и ближе. Через село идут отступающие части Красной Армии. Лица у бойцов такие, словно они стыдятся того, что оставляют нас врагу. Фронт неумолимо приближается к нашему селу. Посоветовавшись, мы решили эвакуироваться.
— Поедем к Косте, в Донбасс… — предложил муж. — Там безопаснее. Немцы туда не дойдут.
Я согласилась, и мы стали собираться в путь.