Слово о сыновьях

СНОВА В СТРОЮ

Это письмо словно подхлестнуло Мишу. Он вскочил с табурета и горячо заговорил:

— Нет, я не могу ни минуты оставаться здесь. Боря на фронте, бьется с фашистами, а я отсиживаюсь в тылу! Позор! — он метнулся было к двери, но на пороге остановился:

— Папа, ты знаешь, где военкомат находится?

Отговаривать Михаила было бесполезно. Григорий Амвросиевич назвал адрес военкомата, и Миша отправился туда.

Недели через две мы снова проводили его в Красную Армию. Некоторое время он был в Саратове, а потом его послали в Челябинск, на учебу.

Перед выездом на фронт он писал:

Мы с мужем жили в далеком донецком городке, а все наши мысли были на фронте, там, где в трудной, кровавой схватке бились с врагом наши сыновья. Письма от них стали для нас самой большой радостью.

Борису недолго пришлось служить в санитарно-хирургическом автотранспорте. Узнав, что он владеет румынским языком, командование назначило его переводчиком и связистом при штабе дивизии. Здесь он вел допрос захваченных в плен румын. В ноябре 1941 года Боре было присвоено звание сержанта.

Но наиболее важным событием в его жизни в ту тяжелую военную зиму было вступление в ряды ленинского комсомола. В своем письме, поздравляя нас с новым, 1942 годом, Борис писал:

В дни, когда на фронте шли ожесточенные бои, когда жажда мести гнала и молодых, и старых на поле боя, Боре было мучительно трудно оставаться в штабе. Его тянуло на передовую, туда, где можно лицом к лицу столкнуться с врагом и померяться с ним силами.

Как-то Борис не утерпел и выложил все это начальнику штаба.

— Я понимаю вас, сержант Главан, но отпустить на передовую пока не могу, нам нужен переводчик, — ответил ему начальник штаба.

— Разрешите хотя бы участвовать в ночной разведке, товарищ полковник.

— Это другое дело.

Через несколько дней Борю вызвал к себе начальник разведки.

— Ну вот, сержант, ваше желание сбывается. Сегодня с наступлением темноты пойдете с двумя бойцами. Необходимо достать «языка».

Весь день Борис провел в волнении, несколько раз проверял и чистил оружие, изучал маршрут, по которому нужно было пройти на позиции противника, еще и еще раз обдумывал детали.

Ночная операция была проведена удачно. Разведчики бесшумно похитили из румынской воинской части офицера и солдата и доставили их в штаб. «Языки» оказались болтливыми, от них удалось получить ценные сведения.

Так Борис стал разведчиком. К весне 1942 года он уже был помощником начальника разведки, и ему было присвоено звание младшего лейтенанта.

С болью писал он нам о том, что видел на территории, занятой врагом:

Летом 1942 года на юге начались сильные бои.

Часть, в которой служил Борис, была переброшена под Харьков и после напряженного двухнедельного боя попала в окружение. Борис получил приказ спасти ценности и имущество полка, но, несмотря на все усилия, сделать этого не смог. Тогда командование приказало часть имущества уничтожить, а другую часть и провизию раздать населению. Сделав все это, Борис с товарищем стал пробираться на восток.

Фронт уже ушел далеко вперед, в селениях и на дорогах шныряли немцы. Днем Борис и его спутник прятались в хлебах, в лесу или отлеживались в кустах на берегу какой-нибудь речки. А ночью, держа наготове автоматы, шли дальше.

— Мы не собирались дешево отдать врагу свои жизни, — рассказывал нам потом Борис. — Сражаться до последнего патрона, а последнюю пулю — в свое сердце. Живыми не сдаваться — так мы решили.

Как-то вечером они подошли к большому украинскому хутору. Слышалась немецкая речь, шум моторов. Заходить в хутор было опасно. А на отшибе, в поле, белел одинокий домик. Направились туда. В домике стояла такая тишина, что он казался вымершим. Но на тихий и осторожный стук Бориса дверь открылась, из нее вышел высокий худощавый старик. Увидев советских офицеров, он испугался:

— Боже мой, куда вы?.. Немцы тут…

— Не пугайся, дед, мы скоро уйдем догонять своих. Только помоги нам.

— С дорогой душой, с дорогой душой, — закивал старик. — Ох, и время настало! Господи, господи…

С минуту все помолчали.

— Вы-то, поди, изголодались, — спохватился старик. Он торопливо поставил на стол миску холодного борща, нарезал крупными ломтями хлеб.

— Спасибо, дед, за хлеб-соль. Теперь можно и в дорогу. Только вот что: у тебя старая, потрепанная одежонка найдется? А то в этом, — Борис кивнул на форменную гимнастерку и галифе, — трудно идти.

— Понимаю, — сказал старик. — Обождите чуток, посмотрю на чердаке. Жинка туда складывала.

Вскоре он принес обоим рваные штаны, рубашки, разбитые ботинки.

— Вот… нашел, — даже смутился старик. — Только тут, кажись, и греха не прикрыть.

— Ничего, сойдет.

Борис и его товарищ быстро переоделись. Свое военное обмундирование и автоматы они зарыли на огороде и попросили старика хранить это в тайне.

— Скоро вернемся, дедушка, заберем свое добро. Ты уж постарайся, сбереги.

— Не сомневайтесь, — заверил старый шахтер и обнял ребят. — Ждать вас будем… Дай вам бог удачи.

Теперь можно было идти и днем и не бояться попасть на глаза немцам.

Узнав, что от станции Миллерово недалеко до Краснодона, Боря уговорил своего спутника зайти к нам.