Слово о сыновьях

НА ПЕРЕПУТЬЕ

Стоял ясный августовский день. Мы только что пообедали. Я мыла на кухне посуду, а муж и его брат сидели на балконе, беседовали. Никто из нас не заметил, как во двор вошли два молодых, очень исхудавших оборванных парня. Их легко можно было принять за нищих, и потому никто не обратил на них особого внимания. Подойдя ближе, один из них с улыбкой посмотрел на Григория Амвросиевича.

— Не узнаешь, что ли, папа? Это же я, Борис.

Муж даже вздрогнул от неожиданности. Они расцеловались, и Григорий Амвросиевич, обняв сына, привел его ко мне.

— Вот, мать, принимай блудного сына.

— Боренька! — вскрикнула я. — Откуда?

Он печально улыбнулся:

— Из окружения, мама… Из-под Харькова… К своим пробираемся.

Гости отмылись, переоделись, побрились и с жадностью набросились на еду.

— Два дня ничего не ели, — признался Борис.

На другой день спутник Бориса ушел в город Каменск, к своим знакомым.

— Ну, Боря, пока набирайся сил, — сказал он на прощанье. — Встретимся там, — он показал в сторону востока. — Мы еще сведем счеты с немцами.

— Я дня три, больше не задержусь, — ответил Боря, провожая товарища. — Теперь не время отлеживаться.

Появление Бориса было замечено. Стоявший на квартире в соседнем доме румынский офицер заинтересовался им. Пришлось выдумать, что это наш племянник, что он работал на заводе в Ворошиловграде, но завод теперь закрылся, и он приехал к нам. Офицер, кажется, поверил этой выдумке и больше о Борисе не спрашивал.

А Боря ходил хмурый, подавленный. Он стыдился того, что живет рядом с врагами, видит их злодеяния и бездействует. Он не находил покоя от сознания этой своей вины и жаждал скорее опять вступить в борьбу с фашистами.

Мне было тяжело расставаться с ним.

— Ну поживи хоть неделю, — говорила я Борису. — Ты совсем раздет, и у нас нет ничего — все забрали немцы. Я хоть починю твою одежду.

Но он и слышать не хотел.

— Нет, мама, мое место там, на фронте. Разве я могу спокойно смотреть на то, как они хозяйничают на нашей земле? Или ты хочешь, чтобы они схватили меня и отправили на каторгу в Германию?

Я и в самом деле боялась за него.

Общительный, прямой и открытый, Борис искал новых знакомств. К тому же он хорошо знал, как трудно переходить линию фронта одному, и искал попутчика. Вот он и зачастил к нашему соседу комсомольцу Анатолию Попову.

В юности люди быстрее сходятся, особенно если их объединяет единство взглядов на жизнь. После первой же встречи с Толей Поповым Боря понял, что тот смертельно ненавидит фашистов и тут же, не колеблясь, предложил Толе вместе перейти линию фронта. Но Толя не согласился, и это возмутило Бориса.

— Мямля какая-то, а не комсомолец, — жаловался он на Попова.

— Не горячись, Боря, — успокаивал его отец. — Толя, по-моему, юноша разумный…

— Слюнтяй он, а не разумный, — злился Борис.

Чтобы как-то отвлечь Бориса, двоюродная сестра Лида познакомила его со своей школьной подругой Выриковой. Борис как будто немного успокоился, раза два сходил с девушками в клуб на танцы, попросил у Выриковой что-нибудь почитать. Она принесла ему «Тихий Дон» и «Поднятую целину» М. Шолохова, и Боря с головой ушел в чтение. Позавтракав, он уходил в поле, ложился на сухую траву и глубоко переживал удачи и горести шолоховских героев.

Борис научился читать очень рано. Самые любимые его книги были те, в которых рассказывалось о богатырях, о героях, о сильных, смелых и благородных людях. Когда нам случалось достать книжку Пушкина или Лермонтова, Некрасова, Борис жадно прочитывал страницу за страницей, выучивал наизусть стихи и с наслаждением декламировал их. Румыны запрещали чтение русских классиков, считая их «большевистской агитацией». Когда же Молдавия стала свободной республикой, дом наш наполнился книгами русских и советских писателей. Борис в короткий срок перечитал массу книг, из которых особое впечатление произвела на него книга Н. Островского «Как закалялась сталь». Бережно, как реликвию, хранил Борис эту книгу. Когда у него случались какие-нибудь неудачи, он снова читал ее и с новой энергией приступал к делу. С самого начала войны Боря всюду носил с собой эту книгу, но, к сожалению, не смог ее сохранить. Когда его часть попала в окружение, Борис потерял свой вещевой мешок, а с ним и книгу.

Итак, неудовлетворенный своим положением, Борис метался по соседям, уговаривал Толю Попова пойти с ним. По Толя по-прежнему упрямился, неубедительно возражал и что-то не договаривал.

Однажды Боря пришел от него вконец рассерженный. Была поздняя ночь, но я не спала. Боря со злостью срывал с себя одежду и швырял ее на стул.

— Чем ты так расстроен, Боря? — тихо спросила я.

Он глубоко вздохнул, словно ему не хватало воздуха, и, присев на кровать, быстро заговорил.

— Ох, мама, знала бы ты, как мне тяжело. В такое время я сижу дома и ничего не делаю. Разве можно так жить? Разве это по-комсомольски?.. Я должен пробиться к своим, и я это сделаю. Но одному идти трудно. Я хотел найти товарища из краснодонских комсомольцев, чтобы вместе перейти линию фронта. А они не доверяют мне, что-то скрывают…

— Почему ты так думаешь?

— Я понял это из сегодняшнего разговора с Толей Поповым. Он окончательно отказался идти со мной и сказал, что будет ждать Красную Армию здесь. Я его упрекнул, что это не по-комсомольски. А он говорит: «Ну, знаешь ли, и здесь тоже можно бить врага». Мы крепко поссорились. Я чувствую, что он что-то не договаривает. Может, они хотят организовать партизанский отряд? Но почему же скрывают от меня?

Я видела, что Борис болезненно переживает сдержанное к нему отношение Толи Попова, и старалась успокоить сына.

— Ты очень горяч и самолюбив, — говорила я Боре. — Ты хочешь, чтобы через три дня после знакомства Толя во всем был откровенен с тобой? Так не бывает. Наберись терпения, будь спокойнее, и все уладится.

Утром я попросила Борю принести воды из колодца. Боря долго не возвращался, а вернувшись и поставив ведра на кухне, спросил:

— Мама, что это за девушка живет по соседству с нами? У нее такие чудесные косы, а глаза большие, умные.

— Что, влюбился? — пошутила я.

Я много слышала о семье Громовых, что жила рядом с нами. Громов работал на шахте, а жена его была очень больна, и все дела дома вела их дочь Ульяна, или, как все ее ласково называли, Уля, красивая девушка с большими карими глазами.

— Это Ульяна Громова, — сказала я Боре. — Очень милая девушка.

— Когда я набирал воду, она подошла к колодцу, посмотрела на меня как-то странно и ушла. Я долго стоял у колодца, думал, она придет еще. А она не пришла…

Неожиданно в комнату вошла Лида. Подойдя к Борису, она что-то шепнула ему на ухо.

— Хорошо, сейчас приду, — кивнул он и, повернувшись ко мне, сказал: — Я иду к Поповым.

У Анатолия Боря застал Ульяну Громову. Она что-то писала и, увидев Бориса, поспешно спрятала бумажку в карман кофточки.

— Знакомьтесь, — сказал Анатолий, подводя Бориса к Ульяне.

— Мы, кажется, сегодня виделись у колодца, — смущенно сказал Борис, пожимая руку девушки.

— Да, виделись. Анатолий мне рассказывал, что вы были на фронте. А как же вы попали к нам, в Краснодон?

— Ну, это длинная история… Война загнала, — ответил Борис.

— Выйдем-ка в сад, — предложил Толя.

В саду они сели на скамейку под яблоней, и Боря рассказал все, что с ним случилось с самого начала войны. Не скрыл он и того, что ищет товарища, чтобы вместе пробиваться через линию фронта.

Боря не догадывался тогда о целях «допроса», который учинила ему Уля Громова. Интерес, проявленный к его биографии, он принял за обычное при знакомстве с новыми людьми любопытство.