Слово о сыновьях

ТАЙНАЯ СХВАТКА

Боре удалось устроиться на работу. Место работы было далеко, по ту сторону небольшой речки, за хутором Гавриловка. Слесарное и токарное дело, которое он освоил в ремесленном училище, теперь ему пригодилось. Его назначили помощником механика. Немцы хотели отремонтировать тракторы и сельскохозяйственные машины, чтобы использовать их в хозяйстве обосновавшегося в Краснодоне барона.

Механик — всегда нетрезвый, с красным носом и осоловевшими глазами, покрикивал на своего помощника:

— Где твоя работа… Зачем ты разбираешь все машины? Смотри, выгоню!

Борис улыбается.

— Ну, чего ты кричишь? — спокойно говорит он грязному, насквозь проспиртованному человеку. — Спрашиваешь работу, а где инструменты? Грозишься выгнать?.. Да я и сам скоро уйду.

Механик сопит и, махнув рукой, уходит проспаться.

— Начальник у меня хоть куда, — насмешливо отзывается о нем Боря. — Всегда под мухой… Придет, пошумит и опять идет к бутылке прикладываться.

Пользуясь бесконтрольностью, Борис приспособился изготовлять зажигалки, которые мы обменивали на продукты. По моей просьбе он сделал для дома ведро и три жестяные кружки.

Каждый день я относила Борису обед и всякий раз заставала у него Толю Попова. Они о чем-то оживленно разговаривали. Но как только я появлялась, смолкали, и Толя спешил уйти.

— Значит, вечером встретимся в клубе. Сегодня будут показывать интересные номера, — говорил он и украдкой подмигивал.

Боря молча съедал обед, и когда я, уложив в кошелку посуду, собиралась уходить, ласково просил:

— Мамочка, может быть, я задержусь сегодня. Ты не волнуйся, не жди меня, ложись спать. Хорошо?

Однажды я сказала ему, что напрасно он вступает в пререкания с механиком.

Боря, горько усмехнувшись, согласился:

— Ты, конечно, права. Нельзя подчиненному так дерзко вести себя. Но у нас с ним совсем разные цели. Ему нужно, чтобы машины были пригодны. А мне, наоборот, чтобы они никуда не годились. Это первое серьезное задание штаба. Понимаешь, мама?

Я понимала трудность положения Бориса и искренне сочувствовала ему. Впервые я задумалась над тем, какая нужна выдержка, находчивость и изворотливость, чтобы обмануть врага, не вызвать подозрений.

…Однажды утром я пошла на базар купить табака. У большого немецкого плаката я увидела толпу людей.

«Опять фрицы что-нибудь придумали», — решила я и хотела было пройти мимо.

Но, к моему удивлению, люди отходили от плаката довольные, будто их там медом угощали. Тогда я тоже пробилась поближе и только теперь заметила небольшой листок, наклеенный рядом с плакатом.

Властям, видимо, уже кто-то сообщил о появившихся на базаре листовках. Грубо расталкивая людей, к плакату пробивался полицейский.

— Чего глазеете? Аль сроду бумагу не видали? — сердито ворчал он и вдруг побледнел, увидев рядом с плакатом листовку. Дрожащей рукой сорвал ее, сунул в карман и озлобленно закричал:

— А ну, расходись! Стрелять буду!

Кто-то в сутолоке (потом выяснилось, что это сделал комсомолец Вася Пирожок) приклеил на спину полицейскому записку:

Люди то шарахались от полицейского, читая приговор, вынесенный ему неизвестными смельчаками, то ехидно посмеивались над незадачливым полицейским. А он, ничего не подозревая, важно прошел по всему базару, став посмешищем непокорных краснодонцев.

Я купила табак у одной знакомой женщины и торопилась домой, чтобы поделиться важными новостями. Но женщина задержала меня:

— Вам далековато нести, еще рассыплете. У меня есть клочок бумаги, дайте-ка я вам заверну.

Уже далеко от базарной площади я остановилась отдохнуть и, поправляя уложенные в сумку покупки, ахнула. Кулек с табаком развернулся, и на его внутренней стороне виднелись слова:

«Листовка!» — подумала я и, осторожно оглядевшись, быстро зашагала домой.

На улице встретились мне Боря и Толя Попов. Я торопливо рассказала им о листовках, о полицейском. Выслушав, они многозначительно переглянулись, и я поняла, чьих рук это дело.

— А вы куда так рано? — спросила я.

— Тоже на базар, — ответил Боря. — Там сегодня немцы парад устраивают. И изменники участвуют, в форме донских казаков. Охота посмотреть… Пригодится.

Вернулся он с парада мрачным.

— Сволочи! Видела бы ты, как они выслуживаются перед фашистами, — возмущался он сборищем предателей. — Отвратительно было смотреть на эту гнусную шайку… Эх, забросать бы их гранатами! Но ничего, мы их сфотографировали. Сбережем снимки для наших.

Массовое появление листовок всполошило немцев. Короткие, четкие воззвания «Молодой гвардии» появлялись на заборах, телеграфных столбах, подбрасывались под двери биржи труда, гестапо. Они проникали и в близлежащие поселки и хутора. Полицейские с ног сбились в поисках распространителей «большевистской заразы». Но все напрасно: действия «Молодой гвардии» с каждым днем становились все более решительными, все более смелыми.

В летнем театре немцы демонстрировали свои фильмы. Однажды вечером, когда перед началом сеанса в зале выключили свет, присутствующие там молодогвардейцы стали разбрасывать листовки. Воспользовавшись темнотой, два комсомольца проникли на сцену и сорвали висевшее там немецкое знамя с черной свастикой. Все это было сделано так молниеносно, что, когда зажегся свет, немцы ничего не заметили. Только на второй день они спохватились и подняли тревогу.

В распространении листовок принимали участие все члены «Молодой гвардии». Но особенно много смекалки и старания вложили в создание своей маленькой типографии Жора Арутюнянц и его отец, Ваня Земнухов и Володя Осьмухин.

Маленькие листочки, писавшиеся сначала от руки на школьных тетрадях, а потом печатавшиеся на самодельном станке, были для людей вестниками близкой победы над врагом. Они призывали к борьбе, к стойкости, к вере в нашу победу.