Собственность Дьявола. Право на семью (СИ)

Глава 14. Нож в сердце

Маша

Она — суррогатная мать.

© Милана

Заходим в дом.

Тома всех зазывает в гостиную. Снимает с меня пуховик Шаха. Заставляет переобуться в сухие тапки. Ворчит, что вернувшись в Россию, я изменилась и стала совершенно безрассудной.

Конечно, она права. Но я живой человек. За каких-то два дня жизнь бьёт меня так, что нормально отдышаться не получается.

Я не справляюсь с сильнейшим шквалом эмоций, налетевших сродни урагану и затронувших за живое.

Невозможно описать словами, что я чувствую, глядя на отца.

В душе пустота и бессилие.

Мне тяжело смириться с тем, что папа стал совершенно чужим человеком.

Нет. Для меня он по-прежнему родной и любимый. Это я для него чужая. Это он не помнит родную дочь. И, честно говоря, я не знаю, что мне с этим делать дальше.

Не знаю, как с такой проблемой справляться. С чего начинать наше знакомство и как помочь ему восстановить пробелы в памяти.

Я думала, что будет легко оттолкнуться от того места, где наша связь с отцом прервалась, когда мы расстались. Но это совсем не так. Оценив спорную ситуацию, осознаю, что мы с Миланой слишком поторопились…

Со слов Геры у папы была мощная поддержка. Почти год проводилась грамотная реабилитация. За ним присматривала квалифицированная группа персонала. От психолога и логопеда, до физиотерапевта и сиделки. За это время я столько перелопатила информации, перечитала множество статей на тему «Как ухаживать за больными после инсульта», пересмотрела кучу ознакомительного видео, изучила все важные аспекты. Я готова была взять на себя ответственность, но ровно до той минуты, пока совершенно не растерялась.

Господи, я же знала, что у него проблемы с памятью! Милана с Георгием предупреждали об этом. Так чего же я испугалась? Ведь для папы в первую очередь нужна поддержка семьи. Мы — его родня. Я, Янислав и Ярочка. И мы обязаны быть рядом в такие минуты.

Мне очень жаль, что пришлось потерять целый год. Надеюсь, папа меня поймет и простит. Так уж сложилась наша жизнь. И как бы там ни было, я всегда буду в долгу перед Русланом за его неоценимый поступок.

Благодаря мужу, мой отец остался жив. Но признаться в этом Исаеву я, увы, не смогу. Сегодняшний день ещё раз убедил меня в том, что нужно держаться от него подальше.

— Дядь Витя, Вадим, вы пока располагайтесь у камина, согрейтесь, пообщайтесь, а мы с Машей приготовим легкий ужин, — любезно просит Мила и следом обращается ко мне: — Маш? Где у тебя скатерть? Посуда? Салфетки?

— Я помогу, девочки, — подойдя к буфету, няня приступает вытаскивать из него серебряные приборы, бокалы из хрусталя, дорогой фарфоровый сервис. — Сейчас накрою стол. Идите на кухню. В холодильнике есть всё, что вам нужно.

Захожу на кухню. Не в состоянии унять тремор, дёргаю на себя ящик с приборами. Ножи подлетают, создавая оглушающий шум. Подцепить пальцами один из них с первой попытки не удаётся.

— Да что б тебя! — заталкиваю ящик обратно. Уперевшись руками о столешницу, опускаю голову и тяжело дышу.

— Не переживай ты так по поводу отца, — Милана осторожно отбирает у меня нож, вытаскивая рукоять из-под моей ладони. Боится, чтобы не поранилась. В том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, запросто могу порезаться. — Всё будет хорошо, Машенька. Он вспомнит тебя. Обязательно вспомнит. Вот увидишь, — поглаживает по плечу свободной рукой.

— Не знаю… — сиплю я, отслеживая, как тяжелая слеза, оторвавшись от ресниц, разбивается о мраморную плиту. За ней поспешно слетает вторая, образовывая на поверхности отполированного камня прозрачную кляксу. Я снова молча реву…

— Что «не знаешь»? — интересуется Мила, глядя на мой профиль.

— Не знаю! — выкрикиваю, устремляя на неё затравленный бегающий взгляд. — Ничего не знаю, Мила, ничего. Всё слишком сложно. Папа даже меня не обнял. Я всё понимаю, но как оказалось, я к такому исходу совсем не готова.

— Эй, ты чего? Машка, всё же хорошо. Всё нормально. Исаев отпустил Виктора Александровича пожить у меня. За это время ты с папой сблизишься. Правда, твой муж просил каждый день отчитываться по поводу его самочувствия. Очень просил. Как за родного отца…

— Как за родного, говоришь? — сглатываю, не веря своим ушам. — Просил??? Серьёзно? Даже так? Не приказывал? Да это что-то из ряда вон выходящее… — нервно хмыкаю я.

— Мне кажется, проблема не в папе и не в его памяти. Проблема в тебе. В твоём отношении к бывшему мужу. Поэтому ты нервничаешь. Ты не рассчитывала на встречу с ним. Но судьба распорядилась иначе. Ничего просто так в наших жизнях не происходит, подруга. Это должно было случиться. Об этом ты не думала? Вы должны встретиться, — спокойно заявляет Миланка, ввергая меня в шок.

— Зачем? Ты мне чего-то не договариваешь? Чего? Как он тебя отпустил? Как ты объяснила моё странное поведение? Мне пришлось удрать. Что тебе сказал Руслан?

— Поверь мне, ему сейчас не до нас с твоим отцом. И не до моей нервной подруги, у которой в больнице находится при смерти мать… — вздыхает Мила.

— Мать? При смерти? — ошарашено округляю глаза.

— А как я по-твоему должна была объяснить твой нелепый поступок? — разводит она руками. — Земля пухом твоей мамочке. Надежда Романовна давно умерла. А вот у Исаева, походу, какие-то проблемы с той беременной девицей.

— Девицей? Разве она ему не жена? Она бежала к моей машине, словно её должны были сжечь на костре.

— Она не жена, — сухо выдаёт подруга, приступая задумчиво жевать губу.

— Откуда ты знаешь? — схватив Милану за плечи, прожигаю пытливым взглядом её отрешённое лицо.

Молчит. Мне приходится встряхнуть подругу, чтобы получить невнятный ответ.

— Она — суррогатная мать.

— Что?

— Что слышала. Она ему не жена. Всего лишь контейнер для его ребёнка. КОН-ТЕЙ-НЕР, Маша, — повторяет Мила по слогам, а я словно погружаюсь под ледяную воду. Задыхаюсь. Глаза застилает тёмная, непроглядная пелена. Пол под ногами становится шатким. И я сползаю куда-то вниз. Будто в пропасть. Или оседаю на пол. Не осознаю, что делаю. Когда в груди начинает жечь и возобновляться трепыхание сердца, улавливаю неразборчивые голоса.

— Маша! Машка, твою мать! Господи, господи, очнись!

Щеки обжигает хлестким огнём. То слева вспыхивает. То справа. Пробую открыть веки, но они слишком тяжёлые. Словно свинцом налились. В голове, набитой ватой, витают приглушённые звуки.

— Что с ней? — кажется, я слышу голос Томы. Где-то далеко-далеко… На задворках сознания. Но с каждой новой секундой он нарастает и с болью ввинчивается в уши. — Милана? Что произошло?

— Мы разговаривали. Она «уплыла». Осела на пол без чувств.

— Иди, мужа позови. Живо!

— Н-не надо… мужа… Всё… нормально, — едва шевелю языком, приходя в сознание. К губам прикасается холодный стакан с водой.

— Пей! — командует няня.

Морщусь, словно по мозгам ударяет колокольный звон.

Делаю несколько маленьких глотков, а когда окончательно возвращаюсь в себя, допиваю залпом всю воду и распахиваю глаза.

Милана сидит передо мной на коленях. На полу. Испуганно изучает моё лицо. Тома, где-то рядом тихо матерится. Шебуршит в шкафчике своими травами.

— Надолго он к тебе отца отпустил? — уточняю, вытирая тыльной стороной ладони пролитую на подбородок и шею воду.

— Мы не оговаривали время, — отвечает Милана. — Руслан просил каждый день докладывать ему о состоянии тестя. Что у тебя за шишка на лбу?

Прищурившись, Мила бережно прикасается кончиками пальцев к гематоме.

Шишка небольшая, но всё ещё побаливает. И я шиплю от неприятных ощущений.

Одёрнув руку, подруга виновато озирается на Тамару.

— Она тебе ещё не сказала? — интересуется та у Миланы.

— Что не сказала? — сглатывает Мила, переводя на меня вопросительный взгляд.

— Тома… — недовольно простонав, даю понять, что не хочу обсуждать аварию.

— Что, «Тома»? — ворчит няня, принимаясь заваривать какой-то чай. — Благодари Бога, что осталась жива. И что детей твоих сиротами не оставил.

— О чём это она? — вздёрнув бровь, Милана подозрительно пялится на меня.

— Я разбила подарок Геры, — виновато пожимаю плечами. — Не справилась с управлением тачки на скользкой дороге. Влетела багажником в дерево. Как раз на выезде из посёлка.

— Это когда умчалась от Исаева?

— Угу, — поджав губы, мычу.

— Твою ж мать… — Миланка досадливо морщится. — Нужно было молча всё сделать. Это моя ошибка. Прости, Машка. Я хотела тебе помочь. Хотели сделать как лучше, а получилось как всегда…

— Не вини себя, Милана. Ты очень много для меня сделала. Я жива. Всё обошлось. Главное, папа рядом.

— Да уж… Обошлось, — ворчит подруга, вставая на ноги. — Я вижу, как обошлось. Тёть Тома, помогите Машку поднять.

— Я сама. Не надо. Лучше ужином займись. Я сейчас. Только на ноги встану и помогу вам нарезать салат.

— Лучше посиди на стуле. В сторонке, — предлагает Мила, отодвигая подальше режущий предмет. — Тебе нож доверять нельзя.

— Да ладно тебе, — усмехаюсь, почувствовав прилив сил. — Лучше дай мне руку, я поднимусь.

Заставив меня выпить очередную порцию успокоительного, Тома принимается разогревать в духовке жаркое из говядины. Мила берёт на себя готовку овощного салата. Я делаю бутерброды с ветчиной и клюквенный морс. У меня всё ещё кружится голова, но я стараюсь не думать об услышанном.

Стараюсь. Но, честно говоря, хреново выходит. Настолько хреново, что у меня руки чешутся набрать его номер и спросить: почему? Почему он не чтит память обо мне после того, как хотел разбиться, когда подыхал из-за моей смерти?

Уже отболело? Забыл? Вырвал меня из своего сердца раз и навсегда?

Не могу смириться с тем, что у Руслана появится ещё один наследник.

Не наш с ним ребёнок. От абсолютно чужой женщины. И уж точно не от любимой. Младенец — наполовину Исаев.

Зачем? Господи, почему так скоро ему понадобился отпрыск?

Что подтолкнуло моего мужа к такому решению? Ведь если та девушка и вправду суррогатная мать, значит, он по-прежнему принадлежит мне, как законный супруг. Любой его или мой брак будет считаться незаконным.

Он носит моё кольцо? То самое, которое я надела ему на палец в день нашего бракосочетания? Он когда-нибудь его снимал?

Божечки, мы всё ещё муж и жена, но между нами настолько глубокая пропасть, что её нереально перепрыгнуть. Если только Всевышний не решит иначе…

— Милан? Это от него ты узнала о суррогатной матери? Руслан тебе сказал? — интересуюсь, заканчивая возиться с бутербродами. — Или Дан проговорился?

— Ты опять? — подруга таращит на меня глаза.

— Ответь мне только на этот вопрос, и я больше не стану спрашивать об Исаеве. Клянусь.

— Так я тебе и поверила, — вздыхает Милана. — Ладно. Я спросила у твоего мужа, почему он не чтит память о погибшей жене? Почему так скоропалительно женился? Животы у нас с той девушкой практически одинаковые, а значит, и сроки беременности приблизительно те же. В общем, Руслан сразу закрыл вопрос, поставив меня перед фактом, что он предпочитает быть вдовцом, но с наследником. Посему выбрал вариант попроще. Воспользовался услугой сурмамы. То есть, той девушки, которую мы видели рядом с ним. Всё.

— Всё?

— А что ещё? Он по-прежнему разговаривает сдавленным голосом, как только речь заходит о тебе. Всё ещё тоскует. Ты бы видела его глаза вблизи. В них столько боли. Исаев не послал меня только потому, что мы были подругами. И он доверил мне заботу о твоём отце. Не знаю почему. Даже не пытался противоречить. Он одинок, Маша. Это написано у него на лбу. С виду твой муж сильный духом, а вот внутри, точно как и ты — раненое животное с разодранной до крови душой… Я его не защищаю. Просто мне вас обоих жаль. Вы друг друга заживо схоронили.

Почувствовав неконтролируемое сокращение мышц гортани, с болью сглатываю. Глаза начинает жечь.

Мне необходимо взять паузу и перестать думать о Руслане. Только здесь не выходит. И я решаю ненадолго сбежать к детям. Рядом с ними я оживаю. Моя жизнь наполняется энергией и смыслом. С ними я становлюсь намного сильнее.

— Я сейчас вернусь, — говорю как можно спокойнее, направляясь на выход.

— Ты куда? — Мила останавливает меня у двери.

— К детям. Посмотрю, всё ли у них в порядке.

— Так не плачут же, — Милана кивком головы указывает на радионяню.

— Я всё равно проверю. Слишком тихо у них.

Через минуту я оказываюсь в спальне. Прикрываю за собою дверь. Двойняшки мирно посапывают в кроватках. На цыпочках подхожу к сыну, целую его в висок, вдыхая младенческий аромат. Затем провожу идентичный ритуал с дочкой. Получив выброс дофамина, успокаиваюсь и даже улыбаюсь самой себе. Экран смартфона мигает от очередного уведомления. Подойдя к тумбочке, подхватываю забытый мною девайс.

«…он по-прежнему разговаривает сдавленным голосом, как только речь заходит о тебе. Всё ещё тоскует…» — вспоминая слова Миланы, подключаю услугу «Антиопределитель номера» и по памяти набираю заученные наизусть цифры. Ни минуты не сомневаясь, нажимаю на «вызов».

Долгие, затягивающиеся гудки разгоняют мой пульс на максимум. Сердце заходится, как пулеметы в жестоком бою. Нещадно выколачивает грудную клетку.

Не возьмёт. Я бы тоже не ответила на звонок с неизвестного номера. Наверное.

Но как только я решаюсь отключить трубку, и выдохнуть, моя вселенная оглушительно взрывается на мелкие осколки. И я сползаю по стенке на пол, слушая до боли знакомый грудной голос Руслана:

— Алло. Слушаю вас.

Вместо ответа только моё отрывистое дыхание.

Секунда… Вторая… Третья… Молчание затягивается. Пальцы немеют, сжимая до хруста телефон.

Скажи ещё слово, и я отключусь. Пожалуйста, пожалуйста, Руслан…

Ещё одно слово… Только одно. Скажи!

Но он тоже молчит. Словно чувствует меня.

Прислушиваясь к моему грудному свисту, сам в трубку дышит глубоко и размеренно. Наши параллельные миры застывают и сливаются в одно целое. Погружаются в звенящую тишину, пока её не нарушает хныканье Яры. Заторможенно соображая, вырубаю связь. Швыряю мобильный подальше. Судорожно всхлипнув, бросаюсь к ребёнку.

Господи, наверное я сошла с ума.

Или нахожусь под чьим-то сильным проклятием, которое застилает мне разум?

Нельзя любить его, как в последний раз…

А я люблю. И себя ненавижу за это…