Руслан
— Руслан! — Георгий ловит меня у выхода, надевая пальто.
Останавливаюсь, но не поворачиваюсь к нему. Не хочу видеть его лицо. Целее будет, а то не ровён час живого места на нем не оставлю.
Сукин. Мать его. Сын.
Весь вечер хочется ему вмазать за все месяцы пережитого ада. За то, что держал меня за идиота, наблюдая за тем, как я сходил с ума. За то, что помог Маше вырвать из меня душу.
Гребаный Копперфильд…
— Зачем ты мне её отдал? — не поворачивая головы, произношу достаточно спокойным голосом, хоть и бомбит меня внутри нереально.
Убил бы. Разорвал на куски.
Руки так и чешутся схватить Георгия за горло и свернуть ему шею.
— Столько месяцев ты её скрывал. Что изменилось, Гер?
— Она любит тебя, — голос Астафьева раздаётся совсем близко.
Спиной ощущаю исходящую от него энергию и прилипший к затылку долгий взгляд.
Глубокий вздох не приносит мне облегчения. Я всё время думаю о них. Было между ними что-то или нет? Трахал он мою жену или это моё больное воображение, которое не даёт мне покоя ровно с того момента, когда я узнал, что Маша действительно жива.
Моя. Маша. Жива.
Почему Астафьева, мать их?
Почему не Прохорова, не Вершинина, не… да не знаю, блять!
Почему другую фамилию не взяла? Почему его? Геры?
Почему в документах о рождении детей какая-то лажа?
Что, блять, всё это значит?
— А ты? — после выдержанной напряженной паузы добавляю я: — Любишь её?
Озноб разбивает внутренности зябким холодом. Вида не подаю. Дышать становится совсем тяжко, будто крепкими обручами сковало грудь.
— Люблю, — Гера вгоняет в спину кол. — Но не так, как ты думаешь.
— Ты не можешь знать, как и о чём я думаю, — с горечью ухмыляюсь я. — Иначе бы ты сейчас не рисковал собственной жизнью.
— Я люблю её как дочь. Машу отпусти сегодня. Не дави на неё. Пусть переспит с мыслью о том, что вам придётся заново создавать семью. Она растеряна. Сама не знает, чего хочет. Её нужно направить. Только не твоими методами, Руслан. Дай ей шанс понять тебя и простить.
— Я такой, какой я есть! — холодно рявкаю, поворачиваясь к нему лицом. — Не тебе меня судить. И не ей! Имеет то, к чему стремилась!
— Исай, пришло время собирать камни, а не снова разбрасывать их.
— Что ты задумал, Гера?
— Я хочу, чтобы она была счастлива. И только тебе под силу сделать её такой. В этом я сегодня окончательно убедился.
— Убедился? Я не ослышался? Нет? — мои брови взлетают вверх. Давно меня так эффектно не удивляли. Не знаю даже смеяться или печалиться. — Какого хрена, Гер? Ты кто, блять, такой? Всемогущий вершитель судеб? Гребаный гуру? Чертов астролог? Кто ты, мать твою, такой? — выдохнув эмоциональный накал, сбавляю тон. — Пойдем, выйдем на улицу. Здесь дохуя лишних ушей.
Подняв воротник пальто, чтобы закрыться от ветра и повалившего на землю снега, я иду к двери. Георгий следует за мной. Мы оба покидаем здание отеля. Сместившись с красной дорожки вправо, останавливаемся под навесом, чтобы закончить начатый разговор.
Я бегло бросаю взгляд на свою тачку, а затем перевожу фокус на Астафьева.
— Знаешь, я всегда считал тебя надежным партнером и товарищем. Но после того, что ты провернул со мной… ты же всадил мне в спину нож… — возникший в горле спазм вынуждает замолчать.
Достаю из кармана сигареты. Выбив одну из пачки, вставляю в рот, прижимая фильтр губами. Поежившись от холода, чиркаю зажигалкой, подкуриваю. Рванувший в легкие никотин моментально расслабляет.
Делаю ещё одну глубокую затяжку, задерживая в груди весь этот гребаный яд. Он неприятно горчит на языке, но и хмелем в голове растекается. Только от этого эффекта мысли никуда не убегают. Они становятся ещё более навязчивыми.
«Пока не узнаю всю правду, я не отступлю!» — решаю, выбрасывая бычок.
— Ты видел, как я жил все эти месяцы. Я без неё подыхал! Какие, сука, доказательства ты искал?!
— Руслан.
— Заткнись! У неё твоя фамилия, — рычу я, буравя тяжелым взглядом человека, которому совсем недавно доверял. — Обручальное кольцо твоё? Маша родила недоношенных двойняшек. Что, мать твою, всё это значит? — схватив Георгия за грудки, встряхиваю его.
Кровь бурлящим потоком в затылок мне бьёт. Да так мощно, что в глазах от ярости темнеет.
— Дети чьи? Только не лги мне, сука! Иначе я завтра же потребую тест ДНК. Ты меня знаешь. И даже она меня не остановит.
— Твои, — Гера спокойно выдаёт.
— Что..? Ты… ска… зал..? — внутренности мгновенно скручивает тугим узлом. И этот чертов узел разрывает во все направления в кровавые ошмётки, где-то в районе сердца. Воздух камнем стопорится в груди, как после удара.
Смотрю Гере в глаза, зрение замыливается. Я часто моргаю. В висках грохочет бешеный пульс. Кисти немеют, когда я пытаюсь вытолкнуть накипевшие эмоции через сжатые кулаки. В какой-то момент я просто перестаю их ощущать.
— Выдохни, Рус. Янислав и Ярослава — твои плоть и кровь. Между нами, кроме доверительных отношений, ничего не было. Маша чиста перед тобой и перед Богом. Другую ты бы не смог полюбить. Не дави на неё. Хрупкая она. Сломаешь.
— Я хочу увидеть своих детей, — мой голос звучит сдавленно, так, что я сам его еле слышу. — Сегодня. Сейчас.
— Пусть она сама решает.
— Мария Викторовна! Стойте! — ночную тишину прорезают крики и громкие хлопки дверьми. Обернувшись на шум, машинально фиксирую происходящее.
— Отпусти его! Гера! — Маша бросается к нам, но Рома перехватывает её на полпути. Вжимая в себя, что-то с трудом вырывает из рук. И этот миг выстрелом вытряхивает из меня душу. Сердце лопается на куски. Я мгновенно цепенею от ужаса. По спине проносится холод. Нет, не холод, а мороз, именно леденящий душу мороз, такой, от которого сводит позвоночник и челюсти. Ладони вмиг становятся влажными.
Повисшая в округе тишина начинает давить на мозг.
Маш… Маша… Машенька… — проносится в голове истеричный шёпот.
Только не она… Только не она…
Пытаюсь броситься к ней, но ноги не слушаются, становятся ватными.
Сгустившийся вокруг меня морок едва не утягивает на тот свет.
Нет! Нет! Нет!
Рома, мерзавец, как ты мог такое допустить?
Второго раза не будет! Не позволю! Нет!
— Маша!!! — стряхнув с себя оцепенение, я с диким рёвом бросаюсь к неподвижной фигуре из двух сплетенных тел.