Собственность Дьявола. Право на семью (СИ)

Глава 37. Сыночек и лапочка дочка

Руслан

— Проходи, — Гера пропускает нас с Машей вперёд.

Заношу супругу в его дом. В гостиной тихо, тепло и уютно. Горит камин. Напротив дивана стоят две детские электрокачели. Осознаю чьи они и сердце ёкает. Пускается вразнос…

На кофейном столике находятся соски и бутылочки с остатками молока, упаковка влажных салфеток, пара чистых подгузников.

В воздухе витает особенный, вкусный аромат. Пахнет пудрой и ванильным мороженым, как Машина грудь. Сладкий аромат младенцев буквально топит в нежности, действует на мозг, пленит, лишает силы в ногах, ощущается под кожей и в животе лёгкой щекоткой.

— Решишь поговорить, я буду в своём кабинете, — добавляет Гера, отвлекая меня от исследования чужой обстановки. — А лучше завтра, Руслан. Отправляйтесь-ка отдыхать. Сегодня для всех выдался тяжелый день. Всё необходимое Тома подготовила для вас в детской.

— Гер, а папа где? — волнуется Маша, комкая в ладони воротник своей шубки.

— У себя. Кажется, уснул. С детьми немного умаялся, — снимая с себя пальто, Астафьев скрывается в кабинете.

Ночевать у Геры я отнюдь не планировал. Только по этой причине меня до сих пор бомбит. Но желание увидеть своих детей сильнее любых предрассудков.

Завтра же заберу их домой. Завтра же!

— Ладно, Рус… — напрягшись, Мария пробует освободиться из моего хвата. — Подержал на руках и достаточно. Отпускай. Дальше я сама пойду. Не нужно меня нести! — прошипев, награждает колючим взглядом.

Чтобы не разжигать очередной спор, принимаю невозмутимый вид и молча поднимаюсь по ступенькам на второй этаж. Интуитивно нахожу своё.

Дверь в детскую приоткрыта. Из щели в коридор льётся приглушённый, мягкий свет. Младенческий аромат становится более насыщенным. Пьянящим. Волнующим.

Не могу привыкнуть к этим ощущениям. Я всё ещё не верю, что стал отцом. Что моя любимая жена родила от меня двойню.

Маша… Машенька… Кто бы мог подумать…

Шаг за шагом. Над пропастью. По тонкой грани. Ещё совсем недавно мы были порознь. Одиноки. А сейчас нас четверо. Четверо! Осознаю это и снова подыхаю.

Сколько же боли нужно было хлебнуть, сколько невыразимой тоски пережить, чтобы к этому моменту приблизиться.

Замечаю кроватки с воздушными балдахинами, и меня встряхивает. Воздух из лёгких вышибает. Агрессия, которая только что кипела в крови, сходит на нет, уступая место мышечной слабости.

Вынужденно опускаю Машу на ноги, ибо меня накрывает такой паникой, таким предвкушением, что я попросту теряю силу в ногах и руках. Сердце уже не просто ускоренно бьётся. Оно лопается. Сорвавшись с цепей, лупит по рёбрам как ошалелое. Глохну от грохота пульса в ушах. Хватаюсь ладонью за дверной косяк. То в жар, то в холод бросает. По позвоночнику несётся горячий ток. Но стоит мне уловить в глубине комнаты детское приглушённое кряхтение, а следом пронзительный, щемящий плач, как тело тотчас ледяной дрожью осыпает. До костей иголками пронизывает. Жалит. Поднимает дыбом каждый волосок. Ещё визуального контакта не случилось, а эмоции уже нещадно шпарят по нервам кипятком и душа наполняется трепетом.

Сын и дочь…

Боже мой… Двое…

Мои…

Наши с Машей…

Двое…

Мои…

Ощущений так много — зрение замыливается. Глаза пекут. Делаю резкий вдох и срываюсь вслед за Машей. На голос. На детский крик.

— Голодная, — поясняет жена, поспешно снимая шубку. — Возьми дочку на руки. Я платье сниму.