Руслан
Давно признал, что в жизни не всегда получается принимать правильные решения.
Бывают моменты, когда ты осознанно допускаешь ошибку.
Просто берешь и вопреки здравому смыслу делаешь что-то неправильно.
Лиза — одна из моих осознанных ошибок.
Если бы я только знал, что Маша жива, никогда бы не допустил чего-то подобного. Даже если бы меня заверили, что наши судьбы больше никогда не пересекутся и она будет счастлива с другим, я бы не стал заводить ребёнка от другой женщины.
Никогда бы не стал…
— Что-то не так? — теряется Маша, заметив, как я вдумчиво рассматриваю её точёный профиль.
Из головы не выходит сложившаяся ситуация с суррогатной матерью, которую без скандала озвучить Марии не выйдет. Один Бог знает, когда и как я это сделаю. Но точно не сегодня. Не сейчас. Не в эту минуту, когда между нами, наконец, воцарилась долгожданная идиллия.
Улыбнувшись, мягко сжимаю её хрупкую ладонь в своей и чувствую, как по груди разливается нереальное тепло.
Так бы сидел и смотрел на Машу часами. Запоминал каждую черточку её лица. Изучал эмоции, чтобы с полуслова понимать настроение и желания дорогой сердцу женщины.
Хочу, чтобы так было всегда.
До последнего моего часа…
— Красивая ты у меня до неприличия, — склонившись к виску, шепчу ей, а затем целую прохладную ушную раковину. — Замёрзла?
— Немного, — поёжившись, жена запахивает на себе мой бомбер, зарываясь носом в воротник.
Пододвигаю её стул впритык к своему так, что бедрами соприкасаемся.
— Иди сюда, я согрею, — обняв за плечи, притягиваю жену к себе. Маша удобно устраивается на моей груди. Расслабляюсь, чувствуя, как мелкая дрожь в её теле сходит на нет.
В застекленной мангальной достаточно тепло, но пальцы её рук тоже холодные. Переплетаю их со своими, подношу к губам, согреваю дыханием. Свободная рука Маши поглаживает моё бедро. Прикосновения смещаются ближе к паху. Разжигают и без того жгучую кровь.
— Дети спят? — спрашиваю на автомате, оценивая потемневшие Машкины глаза. Зависаю взглядом на её счастливом лице, на алых, чуть распахнутых губах, и меня на ней тотчас клинит.
До чего же красивая.
Каждый раз смотрю на неё и не могу налюбоваться.
Ревную, хоть и знаю, что она моя.
Всецело моя.
Душой и телом.
— Не волнуйся, Павловна присмотрит за ними, пока мы ужинаем, — шепчет жена, недвусмысленно сминая ладонью внутреннюю поверхность моего бедра.
Пах горячим импульсом прошибает.
Двое суток на ногах. Устал как проклятый. Самого нехило в сон клонит. Но желание забраться к Маше в трусы намного сильнее внутренних процессов, которые сигнализируют моему организму о необходимости сна.
В дом пора. Принять горячий душ, потрахаться и рухнуть с ней на постель.
— Согрелась? — обвожу большим пальцем контур Машиной улыбки.
— Угу… — мурлычет жена, напоминая довольную кошку.
Поддавшись соблазну, я наклоняюсь и мягко, целомудренно целую в губы, ещё крепче вжимая в себя тёплое податливое тело.
— Эй, там, на галерке! — шутливый голос Дана под беззаботный смех парней и тестя вынуждает прервать наше недолгое абсолютное единение. — Ребят, может, присоединитесь к нам? У меня созрел тост!
Устремляем на Галецкого дружелюбные взгляды.
Данила наполняет мой стакан порцией виски. В Машин бокал символически доливает немного красного вина, к которому Мария почти не прикасалась за вечер.
— Уже присоединились, — поднимаю стакан, сосредотачиваясь на человеке, которому я безоговорочно доверяю безопасность своей семьи.
— За вас, ребята! За то, что, наконец, обрели друг друга и оба не сломались. За вашу крепкую семью. За мир в доме. За ваше счастье. За любовь. За верность. За понимание и за удачу. Пусть она всегда будет с вами! Горько!
— Горько! — подхватывают остальные.
Опрокинув вместе со всеми очередную порцию спиртного в себя, целую самые любимые и самые сладкие в мире губы. Они сейчас по-особенному вкусные. Мягкие. Податливые. С привкусом спелого манго.
У Маши глаза становятся влажными.
— Люблю тебя, — шепчу в слегка приоткрытый рот, чтобы только она могла услышать.
Не могу не озвучить свои чувства. Теперь эти слова сами собой слетают с губ. Рвутся из меня наружу вместе с глубинными эмоциями. Топят в ней. В моей чудесной девочке…
— Больше жизни люблю. Никогда не забывай об этом.
Маша согласно кивает, обнимая меня за шею.
Стираю подушечкой большого пальца сорвавшуюся с ресниц слезинку. Ласково так, аккуратно провожу по щеке, словно у неё кожа соткана из нежнейшего шелка и я боюсь его повредить.
— И я тебя люблю… очень-очень люблю… — судорожно вздыхая, жена прижимается к моим губам своими. По моему телу волна дрожи проносится. Ударяет в затылок чрезмерным возбуждением.
Уже сейчас готов ради неё горы сворачивать. Столько энергии и сил она мне даёт. Столько жизни прибавляет. Словами не передать.
— Дай-ка мне правую руку, — лезу в карман брюк за её обручальным кольцом.
Тот безумный роковой момент в морге, когда мне вернули его вместе с вещами Марии, запомнился на всю жизнь. Отпечатался на сердце обширным болезненным рубцом.
Я всё время хранил её обручалку. На цепочке у самого сердца носил. Память о ней берёг. А сейчас, как безумный, смотрю на любимую женщину, созданную из плоти и крови, живую, счастливую, и от чувства радости и искреннего восторга хочется заорать на весь мир.
— Что там у тебя? — с заинтересованным выражением лица, по-детски заглядывает она мне в кулак.
— То, что принадлежит тебе по праву. Символ обета, любви и верности. Одним словом — твой семейный оберег.
Раскрываю ладонь и замечаю, как глаза Маши озаряются при виде обручального кольца.
— О, Боже, Рус… Оно всё ещё у тебя? — вскидывает на меня неверящий взгляд. — Я думала, оно потерялось…
Взяв Марию за руку, уверенным движением возвращаю кольцо на безымянный палец. Жена с робкой надеждой смотрит мне в глаза. Я помню этот взгляд. В день нашей свадьбы, когда заключали с ней брачный союз, Маша смотрела на меня точно также.
От её взгляда в душе цунами проносится, разливаясь по нутру жгучим беспокойством.
Не бойся, родная, не обману. Беречь ещё больше стану. Любить буду как в последний раз.
Не разрывая зрительного контакта, целую её хрупкую кисть, после чего притягиваю Машу обратно к груди.
Места, где наши тела соприкасаются, опаляет жаром. Это происходит постоянно. Какая-то необъяснимая гребаная химия, которая меня, хладнокровного мудака, рядом с ней лишает здравого рассудка.
— Больше никогда не снимай своё кольцо, — прошу её осипшим на эмоциях голосом.
— Не сниму, — отвечает Маша, утыкаясь лицом мне в шею.
Чувствую, как её зубы незаметно для окружающих прихватывают мою кожу, которая вдруг становится болезненно чувствительной. Прижимают и отпускают, уступая возможность горячему языку свести меня с ума.
Ощущения зашкаливают, но я всё же пытаюсь ими управлять. Особенно на глазах у тестя и личной охраны.
Втянув жаркий, пропитанный шашлычным запахом воздух, разрываю наши с женой тесные объятия.
— Положить тебе ещё мяса? — машинально интересуюсь, чтобы переключить мысли о сексе на что-нибудь другое.
— Нет. Спасибо. Я уже сыта, — пригубив полусладкое, Маша возвращает бокал на стол. — Кстати, шашлык очень вкусный. Спасибо, Дан.
Галецкий, прервав беседу с Виктором Александровичем, салютует ей своим стаканом.
— На здоровье, Мария Викторовна! — лыбится котяра, словно выиграл миллион.
Знаю, что Данила рад за нас обоих, и что во взгляде, направленном на Машу, только дружеская симпатия, не более того.
— Давайте мужики, ещё по одной порции шашлыка и разойдёмся отдыхать, — добавляет Галецкий, переводя взгляд на заставленный изобилием еды и напитков стол. — Исай, тебе чего-нибудь налить?
— Нет, я, пожалуй, пас, — поднявшись со стула, увлекаю жену за собой. — Отдыхайте, а мы с Машей покинем вас. Утром в клинику нужно заскочить, затем на объект к Зуеву смотаться. До завтра, парни.
— До завтра, пап, — подойдя к отцу, Мария обнимает его со спины. Заботливо целует в щёку. — Твоя комната готова. Если что-то нужно, не молчи и не жди до утра. Ладно?
— Не волнуйся, дочка. Если мне что-то понадобится, я Павловну потревожу. Идите к детям. Вам обоим нужно отдохнуть. Рад, что вы помирились. Берегите друг друга. Самое главное и ценное в жизни — это семья. Нет семьи — нет опоры. Помните об этом.