Среди врагов и друзей

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Каждый год все более отдаляет нас от событий Великой Отечественной войны. Уже выросло целое поколение, знающее о них лишь по книгам, кинофильмам и изредка — по рассказам очевидцев. Легендами стали подвиги героев величайшей битвы с фашизмом, равной которой не знает история человечества. Зарубцевались раны, нанесенные войной, улеглась боль безвозвратной утраты родных и близких, друзей и товарищей. Но не меркнет память о павших героях: она живет в бронзе монументов, в мраморе обелисков, в песнях и книгах, в сердцах благодарных народов.

Жизнь идет вперед. Там, где были руины городов и сел, усилиями трудолюбивых рук свободных народов поднялись корпуса фабрик и заводов, школ и больниц. Красуются новыми кварталами города и села.

И нет для меня большей радости, чем сознание, что кровь народных мстителей, боровшихся за освобождение этой страны от фашизма, не пропала даром: трудовой народ Чехословакии взял свою судьбу в собственные надежные руки и с помощью других социалистических стран строит свободную, счастливую жизнь.

В 1964 году мне выпала большая честь посетить социалистическую Чехословакию, страну, которая в суровые годы Отечественной войны стала как бы второй родиной, ибо не только ненависть к фашизму заставила нас сражаться насмерть на этой земле, но и горячая любовь к ее трудолюбивому, талантливому и жизнерадостному народу. Вот почему я с большим волнением и огромной благодарностью принял приглашение посетить эту страну.

Особенное волнение я испытывал, когда скорый поезд мчал по суровым горным местам, где двадцать лет тому назад проходила с боями наша бригада «Родина». Вдали на фоне голубого неба вырисовывались гордые, высокие Татры. Всюду на пути мелькали живописные ансамбли нарядных кирпичных домиков, проносились старательно возделанные поля коллективных хозяйств, розовели черепичными крышами обновленные села и деревни.

Наступил вечер. Вдали вырисовывались Бескидские горы. Родные суровые Бескиды! Хорошо послужили эти великаны нашей бригаде «Родина», надежно укрывая партизан в своих непроходимых пущах.

Было уже поздно, когда поезд подъезжал к станции Жилина, где я должен был сойти.

На станции было множество народа. Мелькали красные знамена, играл оркестр. «Празднуют, — с радостью думал я. — Да и как не праздновать: ведь сегодня 20-летие Словацкого народного восстания!» И вместе с тем к радости примешивалась какая-то грусть: люди веселятся, поглощенные своими торжествами, и вряд ли кто-нибудь из них помнит в лицо нас, советских партизан: ведь прошло двадцать лет, родилось новое поколение. Вот если бы удалось отыскать своих боевых товарищей…

Поезд остановился, и я решил сразу же направиться в справочное бюро вокзала. Каково же было мое удивление, когда прямо с подножки вагона меня подхватила целая Толпа людей, среди которых я узнал Рудольфа Янушека, Йозефа Коллара, Яна Марейку и других.

— Здравствуйте, содруг велетель, — взволнованно воскликнул, заключая меня в свои объятия, Ян Марейка, секретарь Чадского райкома партии. А на перроне нас окружила толпа других бывших партизан, представителей Народного выбора, партийных работников. Как рассказали мне позже товарищи, они собрались для празднования 20-летия Словацкого народного восстания в горном селении Бумбалка, а когда узнали о моем приезде, пришли на станцию встретить.

Для меня, простого советского человека, такая встреча была трогательной, волнующей неожиданностью. Значит, не забыли нас не только старые боевые товарищи, но и многие другие жители Чехословакии!

Начались поздравления, приветствия.

Затем меня пригласили на ужин, организованный в вокзальном ресторане. Мы расселись за длинным праздничным столом в просторном зале, залитом ярким электрическим светом. Первый тост поднял Ян Марейка. Он поблагодарил меня за то, что я приехал к старым друзьям, и предложил выпить за дружбу между нашими народами, скрепленную кровью борцов против фашизма. Громкое «ура» заглушило его последние слова. Я аплодировал, а сам с волнением думал: как подымает человека священное дело борьбы за свободу! Давно ли Ян Марейка был простым крестьянином, думавшим лишь о том, как бы, изгнав со своей земли непрошеных гостей, заняться хозяйством? А теперь он — видный партийный руководитель, общественный деятель, глубоко понимающий смысл международной политики и задачи, стоящие перед его страной… А другие товарищи? В них трудно узнать прежних крестьян, интересы которых шли немногим далее своего села. Зато сколько в них общего с нашим поколением, выросшим при Советской власти!

Часа в два ночи наши машины, рассекая темень, мчались по шоссе. Вот мост через реку Ваг, затем переезд, и мы уже мчимся по горной дороге. Впереди вырисовываются очертания города.

— Кисуцке Нове Место, — говорит Ян Марейка. — Помните?

— Такое не забывается, — отвечаю я.

По обе стороны машины мелькают новые многоэтажные дома, парки, скверы, памятники. Ничего этого не было во время войны: Кисуцке Нове Место напоминало в то время обычный поселок.

Переночевав в городе, мы отправились утром на празднование в Бумбалку. Утро обещало ясный, теплый день. Солнце плавно подымалось над горами, освещая необъятную панораму Кисуцких лесов.

Проехали Маков, с которым непосредственно была связана наша боевая партизанская деятельность. С интересом рассматривал я украшенный знаменами и цветами город, почетным гражданином которого я являюсь.

В это погожее утро горы, одетые пышными лесами, казались особенно нарядными. Высокие, стройные ели золотились в солнечных лучах. Дороги к Бумбалке были забиты праздничными колоннами гостей, автобусами, машинами. Народ не поместился на площади у трибуны и располагался прямо на склоне горы. Высоко в небе развевались знамена Чехословацкой Социалистической Республики и Советского Союза, гремели оркестры, звучали песни.

Наша машина приблизилась к трибуне. Среди приветствовавших нас людей я узнал своих бывших боевых товарищей — Кристофика, Додека, Немчака и других. На груди их сверкали ордена и медали. Послышались возгласы:

— Да здравствует Советский Союз!

— Навеки вместе!

Вместе с Яном Марейкой мы прошли мимо строя застывших в почетном карауле бойцов народной милиции и зашли в трехэтажное здание. В большом зале сидели бывшие партизаны, коммунисты, члены Народного выбора. Улеглись приветственные возгласы, и началась оживленная беседа. Затем председатель Народного выбора Чадского района вручил мне в торжественной обстановке палку Яношика — легендарного народного мстителя Словакии.

— Он боролся в этих же лесах, содруг велетель, — взволнованно сказал председатель, бережно вручая дорогой подарок.

Вдруг ко мне подошел невысокий старик, лет 65, с худым, морщинистым лицом и большими мозолистыми руками. Не спеша достав из-под пиджака небольшую сопилку, он стал наигрывать словацкую народную мелодию. После каждого куплета старик делал паузу и насвистывал что-то, напоминающее позывные.

Все застыли в молчании, а я смотрел на старика, не понимая, в чем дело.

— Узнаете эти сигналы, содруг велетель? — спросил наконец старик и в напряженном ожидании посмотрел на меня.

Я молчал, мучительно стараясь вспомнить его лицо. Губы старика задрожали, на глазах появились слезы.

— Режничек меня зовут, вы вспомните! — почти умоляюще произнес он.

Только после этого в моей памяти возникло местечко Папрадно, где стоял одно время вооруженный до зубов полк гитлеровцев. Фашисты согнали в большой подвал жителей, заподозренных в связи с партизанами. Обреченные на смерть с ужасом ожидали расправы. И тогда мы направили в Папрадно Йозефа Режничека, чтобы он разведал силы противника, выждал удобный момент и подал нам сигнал к наступлению.

Режничек дал сигнал самодельной дудой в тот момент, когда гитлеровцы спали у орудийных и пулеметных расчетов. Это дало нам возможность вывести расчеты из строя и ворваться в местечко. Охваченные паникой фашисты стали сдаваться. Только группа эсэсовцев, забравшись на второй этаж кирпичного дома, оказала бешеное сопротивление. Однако мы подтянули к дому захваченные у них пушки, ударили по окнам, и через некоторое время эсэсовцы тоже сдались.

Освобожденные из подвала жители, узнав о подвиге Режничека, бросились искать его, чтобы выразить свою благодарность, но его в местечке не оказалось. Как выяснилось позже, он скрыл перед заданием свою болезнь и, подав сигнал, потерял сознание. Местные жители перенесли его в соседнюю деревню, где он пролежал немало дней в горячке с воспалением легких. Я так и не увидел тогда в лицо отважного разведчика, но много слышал о нем со слов начальника штаба, комиссара и партизан.

— Так это вы! — шагнул я к старику и обнял его худые, сгорбленные плечи. Зал взорвался аплодисментами, многие утирали невольные слезы.

— Партизаны бригады «Родина» помнят о вас, дорогой Режничек, и ценят ваши боевые заслуги! — сказал я, и лицо старика будто помолодело.

Пока готовились к митингу, мы с Яном Марейкой, Кристофиком, Колларом, Додеком, Янушеком и Немчаком взобрались на ближнюю гору. Перед нами распахнулись просторы живописного горного ландшафта. У подножия лежал Маков, невдалеке — деревня Вгрека. Здесь, в этих памятных местах, приземлился наш авиадесант, на этой горе мы обосновали свою первую партизанскую базу. Молча смотрели мы вокруг, и самые противоречивые чувства теснились в груди: и радость встречи, и щемящая грусть о безвозвратно ушедших годах, и гордость за обновленный, пышно расцветший край, и боль за тех погибших товарищей, которым не суждено было порадоваться вместе с нами.

— Пойдемте, нас ожидают, — вывел нас из задумчивости Марейка. Мы сошли вниз. По дороге среди толпы я заметил немолодого человека на костылях, пристально вглядывающегося в меня.

— Узнаете? — с надеждой проговорил человек.

— Кучавик! Йозеф Кучавик! — в волнении воскликнул я, и мы обнялись.

Кучавик рассказал, что после того, как его выпустили гестаповцы, он вернулся в сожженную фашистами деревню, потом скитался по разным городам и селам Словакии, партизанил. После победы Народного восстания он работал на фабрике в Великой Битче. Невзгоды и лишения военных лет сказались на здоровье, теперь он на пенсии.

С гордостью смотрел я на этого простого словака, настоящего человека, человека с чистой совестью. Он не подрывал с нами эшелонов, не ходил в засады, но он был честен и смел и горячо любил свою истерзанную врагом землю, и его помощь партизанам оборачивалась смертельным огнем против фашистов.

Митинг открыл Ян Марейка. Он коротко рассказал о значении Словацкого народного восстания и о помощи, которую оказал восставшим Советский Союз. После него выступил министр Токач, прибывший из Праги, затем слово было предоставлено мне.

Подойдя к микрофону, я ощутил на себе тысячи взглядов — то любопытно выжидающих, то дружески подбадривающих, то радостно взволнованных.

С трудом преодолев волнение, я горячо поблагодарил товарищей за сердечную встречу, выразил восхищение успехами талантливого народа социалистической Чехословакии и глубокое удовлетворение тем, что кровь, пролитая на этой земле чехословацкими и советскими патриотами, не пропала даром, а дала такие чудесные результаты.

Не помню точно, о чем тогда говорил, но больше всего говорил о мире. Пусть никогда не будет больше войны. Пусть небо над нами всегда будет чистым. Пусть навеки поселится счастье в наших домах, пусть будут вечно счастливы наши дети, внуки и правнуки.

В этот же день мы посетили братскую могилу в селе Семетеш, где фашисты расстреляли около сотни мирных жителей и среди них — незабываемую Иванну с маленьким сыном. Над братской могилой высился гордый обелиск с фамилиями погибших, высеченными на мраморной доске. Возложив венки, мы молча стояли, склонив головы, у железной ограды. И каждый думал о том, что это никогда не должно повториться.

В городе Чадца, который мы посетили на следующий день, нас уже ожидали на площади толпы по-праздничному одетых жителей. Первым бросился мне навстречу Йозеф Заяц, затем подбежали Алойзо Шурляк, Алойзо Войтило и другие бывшие партизаны. Приветственные возгласы заглушили звуки оркестра. Вдруг Йозеф Заяц обернулся и махнул, кому-то рукой. Оркестр умолк, и через мгновение полилась до боли знакомая мелодия словацкой народной песни, которую мы пели вместе с чехословацкими боевыми товарищами перед тем, как идти на задание:

Сотни людей подхватывают слова песни, пою и я, не замечая, как по щекам катятся слезы.

Много волнующих, незабываемых встреч было у меня в дни пребывания в этой чудесной стране.

А какой волнующей была поездка в город Жилина! Быстроходный лимузин плавно мчал нас по горной дороге вдоль зеленой стены стройных елей, а внизу несла свои воды неугомонная Кисуца, та самая Кисуца, которая была свидетельницей стольких народных страданий. Теперь вдоль ее берегов раскинулись светлые, нарядные села и города, зеленеют сады и поля, кипит мирный, свободный труд. И воды Кисуцы стали словно чище, не отражают больше в себе дымных пожарищ, отчего они казались в те годы розовыми, будто обагренными кровью…

В Жилине, во время приема в просторном кабинете секретаря райкома партии Рудольфа Катренчика, мы выработали программу посещения мест, где вели бои партизаны нашей бригады. Мне прежде всего хотелось побывать в городах Великая Битча, Велке Ровно, Кораловице, вблизи которого погиб геройской смертью наш незабвенный комиссар Рудольф Стой.

Здесь, в Велке Ровно, мне рассказали, что гитлеровцы сожгли труп комиссара, и похоронить его со всеми почестями не удалось. На стене школы вскоре установили мемориальную доску. Сюда и сошлись в день нашего приезда тысячи рабочих, крестьян, учеников и учителей, чтобы почтить память своего героя.

К мемориальной доске возложили много венков из живых цветов и почтили память героя молчанием. Окрестные жители знали о комиссаре из рассказов бывших партизан. О его бесстрашии, находчивости и душевности ходили целые легенды. Вокруг пестрели цветы, пламенели пионерские галстуки, имя Рудольфа Стоя было у каждого на устах, и было такое впечатление, что он жив и с минуты на минуту в толпе появится его высокая фигура, зазвучит знакомый голос.

У могилы Рудольфа представитель правительства социалистической Чехословакии вручил правительственные награды участникам Словацкого народного восстания. В этот же день мне было присвоено звание почетного гражданина города Велке Ровно.

В следующие дни мы посетили Бабище, Бахроню, Ростоку, Щавник и другие селения, в которых действовала наша партизанская бригада, после чего меня пригласили в Банску-Бистрицу. Мне очень понравился этот чистый, красивый город с обилием зелени и с высоким мраморным обелиском на площади Словацкого народного восстания, видным со всех концов. На празднестве в Банску-Бистрицу съехались представители многих национальностей — чехи и словаки, русские и украинцы, венгры и поляки, немцы и французы. От имени ветеранов Великой Отечественной войны собравшихся приветствовал бывший командир партизанской бригады, Герой Советского Союза Егоров. Когда мы выстроились в ряд для получения правительственных наград, это напоминало перекличку в интернациональной колонне.

Здесь же, в Банской-Бистрице, мне стал известен один любопытный факт двадцатилетней давности, который не был мне известен в то время.

В перерыве ко мне подошел Честмир Аморт, доктор исторических наук из Праги. До этого я знал его только по книгам по истории и был искренне рад знакомству. Оказалось, что Честмир Аморт изучает документы о деятельности нашей партизанской бригады, и я с готовностью отвечал на его вопросы, уточняя отдельные факты. В свою очередь, Честмир Аморт рассказал много нового о действиях гестаповцев, направленных на уничтожение нашей бригады. Историк обладал документами, которые удалось захватить чехословацким войскам во время боев.

Загадочно улыбаясь, Честмир вытащил из портфеля папку и бережно извлек из нее пожелтевший лист бумаги. Вот что было там напечатано:

Я с большим интересом прочитал этот документ. «Да, видно, здорово мы им насолили, — думал я, — если так высоко оценили они мою голову».

Наше пребывание в Банской-Бистрице было особенно насыщено интересными встречами. В тот же день я имел возможность поговорить с легендарным Людвиком Свободой, генералом Чехословацкой народной армии.

Кто из нас не знает бывшего командира чехословацкой бригады, прославившейся в жестоких боях против гитлеровцев за Киев, Белую Церковь, Жашков и другие города нашей Родины! Этот человек обладал не только огромным личным мужеством, но и большой дальновидностью. Когда штаб партизанского движения Украины стал готовить парашютно-десантные группы для забрасывания в тыл противника, Людвик Свобода направил в Киев своих людей — чехов и словаков. Все они прошли специальную подготовку при штабе партизанского движения, после чего вместе с советскими партизанами вылетели на боевые задания. Именно генерал Свобода направил в мое распоряжение замечательных людей — Рудольфа Стоя, Рудольфа Янушека, Андрея Гронца. Я горячо благодарил Людвика Свободу за это, и мы вместе с ним снова вспомнили добрым словом нашего комиссара Рудольфа Стоя.

Везде, где бы я ни был, мои боевые товарищи расспрашивали меня о судьбе советских партизан из нашей бригады. Я рассказывал им, что врач Вилл Поспелов служит в Советской Армии, Николай Шеверев работает бригадиром тракторной бригады на Черниговщине, Виктор Богданович — инструктор райкома партии в Минске, Григорий Мельник живет на Днепропетровщине, Маша Дубинина работает, как и раньше, радисткой, Иван Маслов — инженер, живет в Оренбурге.

Незаметно промелькнули волнующие дни пребывания в братской Чехословакии. Друзья провожали на поезд Прага — Москва. И вот опять за окном вагона мелькают нарядные, зеленые города и села дорогой моему сердцу страны, а в груди не остывает тепло незабываемых встреч.

Нет, никакие силы не в состоянии поколебать великую дружбу между нашими народами, закаленную в жестокой борьбе с общим врагом.