Стальной король

ГЛАВА 16 БРАЙС

СИДЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ у своего кухонного острова, я ковырялась в своем бутерброде с куриным салатом.

С момента встречи в гараже и моей последней ночи с Дэшем прошло две недели. С тех пор ужины проходили на этом месте, и я могла смотреть в окно кухни, надеясь услышать гул его мотоцикла, прежде чем он подъедет к моему крыльцу.

Я скучала по незваному гостю на ужине. С каждым днем я все больше и больше скучала по Дэшу, и не только из-за секса. Я скучала по разговорам с ним, по его голосу. Я скучала по тому, как легко он передвигался по моему дому. Я даже скучала по храпу.

Но я не слышала от него ни слова. Наше последнее расставание было, ну…последним.

Мое глупое сердце надеялось, что я оставила неизгладимое впечатление. Такое, которое заставит его жаждать увидеть меня снова, как жаждала я. Очевидно, что секс, который я считала незабываемым, на самом деле был противоположностью.

Вероятно, он нашел себе новую замену в The Betsy, чтобы составить компанию. Для Дэша Слейтера найти женщину, готовую затащить его в свою постель, было проще простого. Иногда для этого достаточно просто поздороваться. От одной мысли о том, что он скажет эти слова другой женщине, у меня свело живот.

Я бросила свой сэндвич, большую часть которого так и не съела. За последнюю неделю у меня не было особого аппетита. Грызущее чувство, что я завязываю с историей Амины Дейли, изматывало мои нервы.

Как Дрейвен мог не хотеть найти убийцу Амины? Как Дэш мог оставить зацепку без внимания? Особенно учитывая то, как сильно он верил в невиновность своего отца.

Это не имело смысла. Это было похоже на сдачу.

За последние две недели я ничего не написала ни о ее убийстве, ни о Tin Gypsies. Мои рассказы были посвящены летним мероприятиям в городе, в частности, предстоящему параду в честь Дня Независимости и различным праздничным мероприятиям.

Потому что я еще не знала, что писать. Без новой информации по делу об убийстве Амины или без сведений о том, когда Дрейвен предстанет перед судом, печатать было нечего. И я не была готова писать статью о бывшем Президенте Tin Gypsy MC.

Информации, которую Дэш сообщил мне под запись, хватило бы для легкой воскресной статьи. Да еще и популярной. Но для меня эта история была скучной. Безжизненной. Хорошим материалом было все то, что он рассказал мне без протокола. Поскольку он выполнил свою часть сделки — не скрывать от меня ничего, я тоже выполнила бы свою.

Или нет?

Встреча в гараже снова и снова прокручивалась в моей голове. Настойчивое требование Дрейвена не разговаривать с дочерью не давало мне покоя. Я не знала этого человека, но он был так тверд.

Всегда ли он был таким? Может, он просто пытался запугать меня? Я поверила его угрозе, больше, чем любой угрозе Дэша. Если я пойду к дочери Амины, он будет мстить. Он даже может причинить мне физический вред.

И именно поэтому я должна была пойти.

Настойчивость Дрейвена была не просто щадящей чувства убитого горем ребенка. Он что-то скрывал. Неужели я была единственной, кто это видел?

Либо Дэшу было все равно, он был ослеплен верностью своему отцу, либо Дэш знал секрет Дрейвена и лгал мне — что означало, что в моей истории будет каждое слово, сказанное им о Цыганах.

Я ждала, не появится ли что-нибудь — не появилось. Убийцы, у которых есть хоть капля здравого смысла, не говорят об убийстве. И уж точно не хвастались тем, что подставили известного преступника. А убийца Амины был умнее, чем ваш среднестатистический жующий медведь.

К черту угрозы Дрейвена. И к черту Дэша за то, что заставил меня скучать по нему. Кроме того, Дрейвен никогда не узнает, что я уезжаю. Только если он тоже не следил за мной.

Взяв телефон, я открыла приложение United Airlines и зарегистрировалась на свой рейс, вылетающий завтра утром в Денвер.

Затем я открыла желтый блокнот, лежащий рядом со мной, и в сотый раз перечитала адрес Женевьевы Дейли.

— СПАСИБО, — сказала я своему водителю Uber, выходя из машины.

Поздний утренний воздух в Колорадо был свежим и теплым. Ярко светило солнце. Я встала задолго до рассвета, чтобы доехать до Бозмена и успеть на свой рейс, наблюдая восход солнца из своего крошечного окошка в самолете. Затем я заказала поездку к Женевьев.

Все кондоминиумы на этой улице были одинаковыми — ряды коричневых обшивок с белыми решетчатыми окнами. У Женевьевы возле двери стоял плантатор, полный фиолетовых и розовых петуний, которые украшали ее крыльцо.

Я глубоко вздохнула, отвела плечи назад и пошла по тротуару. Уверенно постучав, я стала ждать.

Возможно, мне следовало сначала позвонить, но, не желая вызывать вопросы или доносить до Дрейвена, что я связалась с ней, я рискнула нанести неожиданный визит. Было рискованно, что она вообще будет дома, но сегодня была суббота, и я надеялась, что мне повезет. Если нет, мой обратный рейс будет отложен до тех пор, пока я не найду время увидеться с ней.

Легкие шаги, быстрый щелчок замка, и дверь открылась.

— Привет. — Она улыбнулась.

— П-привет. — Я дважды посмотрела. Она была так похожа на Амину. Знакомая, но было и что-то еще. Что-то, что я не могла определить.

У нее были темные и длинные волосы, завитые в густые спирали. Ее лицо было в форме сердца с безупречной кожей. Ее глаза были глубокого карего цвета, который, я была уверена, я уже где-то видела. И у нее были подбородок и рот ее матери.

— Могу я тебе помочь?

Я вывела себя из ступора, улыбнулась и протянула руку. — Привет. Я Брайс Райан. Ты Женевьева Дейли?

— Да. — Она нерешительно взяла мою руку. — Я тебя знаю?

— Нет. Мы никогда не встречались. Я репортер из Клифтон Фордж Tribune.

— О. — Она отстранилась, подняв руку к двери.

— Я надеялась, что ты захочешь мне помочь, — сказала я, прежде чем она успела меня отгородить. — Я пишу специальную статью о твоей маме. Историю, которая покажет, кем она была и какой была ее жизнь раньше.

Ее глаза сузились. — Почему?

— Потому что ее смерть была ужасной и трагичной. Потому что людей, погибших таким образом, так часто помнят по тому, как они умерли, а не по тому, как они жили.

Женевьева позволила моим словам затянуться. Я была уверена, что она захлопнет дверь перед моим носом, но затем нерешительность на ее лице исчезла, и она открыла дверь шире. — Входите.

— Спасибо. — Я шагнула следом за ней, выпустив дыхание, которое я сдерживала. Когда я вдохнула, аромат шоколада и коричневого сахара заполнил мой нос. Мой желудок заурчал от голода, вызванного тем, что я съела только маленький пакетик кренделей в самолете. — Здесь невероятно пахнет.

— Я испекла шоколадное печенье. По маминому рецепту. Мне ее сегодня не хватало.

— Я так сожалею о твоей потере.

Она грустно улыбнулась и провела меня через чистую и уютную гостиную в уголок для завтрака рядом с кухней. — В некоторые дни мне кажется, что это не реально. Что я позвоню ей, а она возьмет трубку.

— Вы были близки? — спросила я, когда она пригласила меня сесть на стул.

— Были. Когда мы росли, нас было только двое. Она была моей лучшей подругой. У нас были трудности, когда я была подростком, обычные ссоры между матерью и дочерью. Но она всегда была рядом со мной. Она всегда ставила меня на первое место.

— Похоже, она была отличной мамой.

Ее глаза наполнились слезами. — Почему он так поступил с ней?

Она имела в виду Дрейвена. Женевьев думала, что Дрейвен убил ее мать. Дэш посеял в моем сознании достаточно сомнений, чтобы я допускала возможность его невиновности.

Но насколько я знала мир, насколько знала Женевьев, Дрейвен Слейтер был убийцей Амины.

— Я не знаю. Я бы хотела, чтобы все было по-другому.

— Я тоже. — Она впопыхах оттолкнулась от стола, пошла на кухню и достала два стакана из буфета. Затем она наполнила их молоком из холодильника и поставила на стол. Затем она поставила тарелку со свежеиспеченным печеньем. — Я с горя ем. Если ты уйдешь отсюда и на этой тарелке останется хоть одно печенье, я буду разочарована в нас обоих.

Я засмеялась, взяв печенье. — Мы не можем этого допустить.

Первое печенье было съедено, за ним быстро последовало второе. После третьего мы выпили по глотку молока, потом посмотрели друг на друга и улыбнулись.

Возможно, она показалась мне знакомой, потому что была такой приветливой. Такой дружелюбной. Она привела меня в свой дом, поделилась частичкой своей матери и доверила мне заботиться о ней. Наивная? Да, немного. Или она не была приучена к миру. Она не ожидала, что люди будут лгать, обманывать и воровать.

Я завидовала ей.

— Боже, какие вкусные. — Я взяла четвертое печенье.

— Правда? Я не знаю, где она взяла этот рецепт, но это единственный, который я когда-либо буду использовать.

— Возможно, мне придется украсть его у тебя.

— Если я отдам его тебе, ты включишь его в свою историю? Думаю, маме было бы приятно поделиться им со всем миром.

Моя рука легла на сердце. — С удовольствием.

Глаза Женевьевы скользнули мимо моего плеча и уставились в гостиную позади нас. — Мы с мамой не часто виделись. Не после того, как она получила работу в Бозмене и переехала в Монтану.

— Ты выросла в Денвере?

— Да. Мы жили примерно в пяти милях отсюда. Я ходила в среднюю школу, которую ты, вероятно, проезжала по дороге сюда.

Огромное здание из красного кирпича в пять раз больше моей средней школы. — Поэтому она переехала в Бозмен? Из-за работы?

— Да. Мама работала в компании по поставке сантехники. Они расширялись и открыли офис в Бозмене. Она вызвалась поехать. Но ты, наверное, уже все это знаешь.

— Только название. — Интернет мог рассказать мне все о компании, ее филиалах и продукции. Но он не мог рассказать мне об Амине. Интернет не мог рассказать мне о человеке, которым она была. — Она хорошо справлялась со своей работой?

— Хорошо, — с гордостью сказала Женевьев. — Она работала в этой компании с самого начала, и они ее очень любили. Это была как семья. Я знала всех ее коллег, когда росла. Некоторые из них нанимали меня летом стричь их газоны. Они все пришли на мой выпускной в колледже. — Ее голос дрогнул. — Ее босс помог мне спланировать ее похороны.

Мое сердце сжалось. Я не могла представить, что мне придется планировать похороны моей матери. — Похоже, она была из тех людей, которые заводят близкие дружеские отношения на всю жизнь.

— Она любила это. Люди тянулись к ней за этим. Тяжело было быть матерью-одиночкой. Мои бабушка и дедушка умерли до моего рождения, поэтому она все делала сама. Она никогда не жаловалась. Она никогда не относилась ко мне как к обузе. Она просто построила эту жизнь для нас. Счастливую жизнь.

Женевьев опустила подбородок и захныкала. Я молчала, эмоции забивали мне горло, пока она вытирала глаза. Когда она подняла голову, то заставила себя улыбнуться.

— Я должна была позвонить, — сказала я. — Прости. Я здесь, удивила тебя. Я должна была сначала позвонить. — Черт побери. Дрейвен был прав, не так ли?

Я позволила неделям молчания Дэша раздражать меня. А теперь я здесь, беспокою молодую женщину, которая потеряла самого важного человека в своей жизни.

— Нет, я рада, что ты здесь. — Женевьева взяла еще одно печенье. — Я не говорила о маме пару недель. Это был шквал после того, как она…ну, ты понимаешь. Все были так потрясены, а я была так занята организацией ее поминок. Люди говорили о ней тогда. Но после того, как все закончилось, все стихло. Люди вернулись к своей жизни.

— А ты здесь.

— Я здесь. С разбитым сердцем. — Она откусила кусочек и прожевала его с дрожащим подбородком. — Но приятно говорить о том, какой замечательной она была. И не о том, как она умерла. Единственный человек, который говорил со мной о ней на этой неделе, это прокурор в Клифтон Фордж, и то только потому, что я хочу следить за судебным процессом.

— Он еще не назначен.

— Я знаю. Я хочу, чтобы его посадили. Я хочу, чтобы его не было на улицах и вдали от мира. Может быть, тогда я смогу забыть. Я так злюсь и… — Когда она замолчала, ее свободная рука оперлась на стол, костяшки пальцев побелели. — Я хочу увидеть ее могилу. Ты знаешь, что мы похоронили маму в Монтане?

— Нет. Я не знала. — Я не следила за организацией похорон Амины. Некролог, который я приложила к газете, был расплывчатым, в нем говорилось, что семья проведет частные похороны в Денвере. Я предположила, что в эти услуги входит и погребение.

— Она хотела быть похороненной в Клифтон Фордж. Скажу тебе, это было шоком — узнать из ее завещания. Но я думаю, она хотела снова быть рядом со своими родителями.

— Так ты была в Клифтон Фордж?

— Нет. — Она покачала головой. — Я не могла поехать. Я еще не была готова встретиться с этим. Я поехала в Монтану, чтобы собрать ее личные вещи и выставить дом на продажу. Но это было так близко, как я могла. Я не была готова быть в том городе, где она была…ну вы, понимаете. Но я еду туда на следующей неделе.

— Ты едешь в Клифтон Фордж? — Мои глаза расширились.

Она кивнула. — Я хочу увидеть все своими глазами. Похоронное бюро прислало мне фотографию ее могилы и макет ее надгробия, но это не то же самое. Так что в следующее воскресенье я организую быструю поездку. Приеду и уеду. Я не хочу рисковать столкнуться с ним.

Да, встреча с Дрейвеном была бы плохой. — Если тебе нужна компания, я с удовольствием поеду с тобой.

— Спасибо, Брайс. — Она посмотрела на меня своими добрыми карими глазами, и я снова почувствовала знакомый привкус. — Я, пожалуй, соглашусь.

— Пожалуйста, соглашайся. — За то короткое время, что мы провели вместе, я стала странно предана Женевьеве. Если бы я могла помочь, стоя рядом с ней, когда она посещала могилу своей матери, я бы это сделала.

Не ради своей истории. Ради этой женщины, которая уже чувствовала себя другом.

Я имела в виду то, что сказала Женевьеве. Я бы написала для Амины что-то особенное. Я бы включила рецепт печенья. Может быть, это успокоит чувство вины за неожиданное появление на пороге ее дома.

Женевьева отнесла свой пустой стакан в раковину, чтобы ополоснуть его. Я встала и тоже отнесла свой стакан, передав его ей. — Могу я задать тебе еще один вопрос?

— Конечно. — Она рассмеялась. — Для репортера ты задала не так много вопросов.

— Я просто разминалась. — Я подмигнула. — У твоей мамы был кто-то еще, с кем она была близка? Лучшая подруга? Или парень? Другие, кто хотел бы рассказать о ней для истории.

Она выдохнула. — Мама встречалась с парнем. Ли.

Я замерла, готовая впитывать каждое слово о парне. — Ли.

— Ли. — Она произнесла его имя, скривив губы. — За всю мою жизнь мама не ходила на свидания. Ни разу. Но в последнее время она была другой. Более тихой. И я не могу не думать, что это из-за него.

— У них все было серьезно?

Она пожала плечами. — Я не знаю. Это и есть самое безумное. Она вела себя по-другому, но никогда не говорила о нем. Я узнала о нем только потому, что однажды прилетела в Бозмен, чтобы сделать ей сюрприз, а ей пришлось позвонить Ли и отменить планы. Всякий раз, когда я спрашивала о нем, она отмахивалась. Говорила, что это была случайность. Но если бы ты знала маму, ты бы поняла, что в ней не было ничего случайного. Она крепко держалась за людей. Ее дружба длилась десятилетиями.

— Значит, ты его не знала?

Она покачала головой. — Нет, мы никогда не встречались. Я даже не знала его фамилии.

И тут меня понесло. — Может быть, она боялась, что он тебе не понравится.

— Да. Я тоже так думаю. Для меня было странно, что в ее жизни появился другой человек. Мама хорошо чувствовала, когда мне было не по себе. Я просто не могла представить ее с парнем. — Она оглянулась через плечо на раковину. Свет из окна попал в ее глаза, заставив их блестеть.

Боже! Что это было с ее глазами?

— Что еще ты можешь рассказать мне о ней? — спросила я. — Что-нибудь хорошее, что ты хотела бы, чтобы другие люди знали.

— Ее улыбка всегда была полной. Широкая, с белыми зубами. Как будто она не знала, как улыбаться наполовину. — Боль в улыбке Женевьевы вернулась вместе с блеском слез. — Она была прекрасна.

— Для меня было бы честью написать о ней такое. У тебя есть фотографии? Я бы с удовольствием включила в книгу несколько твоих любимых.

— С удовольствием.

В течение следующего часа я сидела рядом с Женевьевой на ее диване, пока она перебирала пластиковые альбомы со старыми фотографиями и сувенирами из своего детства. Все они были в доме Амины, и хотя она упаковала их и привезла в Колорадо, она призналась, что у нее пока не хватает смелости их перебрать.

— Спасибо, что посидела со мной. — Она закрыла крышку последней коробки. — Я уверена, что это было более безумно, чем ты ожидала, когда пришла сюда. Извини.

— Не стоит. — Я положила свою руку поверх ее. — Я рада, что могу быть здесь.

По правде говоря, чем дольше я сидела с Женевьевой, тем больше она мне нравилась. Она рассказывала историю за историей о своей матери, пока мы рассматривали старые фотографии. Те, что были сделаны во время их совместных поездок. Фотографии нескольких особенных походов в горы Колорадо.

Женевьева рассказала мне о том, как Амина всегда давала несколько долларов бездомному, просящему милостыню на углу, хотя у нее, матери-одиночки, не было лишних денег. Она учила Женевьеву быть сильной, никогда не сдаваться и жить честной жизнью.

Выслушав все это, я поняла, что мои обвинения в гараже в том, что Амина могла быть замешана в подставе с Дрейвеном, были необоснованными. Амина не была обманщицей.

И она вырастила прекрасную дочь.

На каждой фотографии было светлое, улыбающееся лицо Амины. Когда она стояла рядом с дочерью, они всегда касались друг друга — держались за руки, обнимались через плечо, один опирался на другого. Их связь была особенной, и, увидев ее на фотографиях, я еще больше решила рассказать историю Амины.

Ради матери.

И дочери.

Амина заслуживала того, чтобы о ней помнили больше, чем ее смерть.

— Это было просто идеально, — сказала я Женевьеве. — Мне кажется, что теперь я знаю твою маму. Надеюсь, мой рассказ сможет сделать память о ней справедливой. Могу я задать еще один вопрос без протокола?

— Конечно. — Она повернулась на диване, уделив мне внимание.

— На всех этих фотография вы были в основном вдвоем. — Даже в детстве на фотографиях были только Амина и Женевьева. Иногда среди них были друзья или соседи, но на подавляющем большинстве фотографий были мать и дочь. — А как же твой отец?

— Мама никогда не говорила о нем. Никогда. — Ее плечи опустились. — Я спрашивала. Она говорила, что он был хорошим человеком, но не был частью моей жизни. Она всегда говорила, что он был ошибкой, но что он подарил ей лучший подарок в мире. И знаешь, я не давила. Меня устраивал такой ответ, потому что у меня была она. Ее было достаточно.

— Я вижу это.

— Только теперь, когда ее нет, я хотела бы знать, кто он. Если он вообще еще жив. Было бы здорово знать, есть ли у меня еще один родитель.

Моя интуиция кричала, что тайна Амины о родословной ее дочери и тайный парень не были совпадением. Может ли этот таинственный парень быть отцом Женевьевы?

— Она когда-нибудь говорила вам его имя? — спросила я.

Она покачала головой. — Нет.

Если бы отец Женевьевы был тем самым парнем, это бы все объяснило. Почему Амина не хотела, чтобы Женевьева встречалась с Ли. Почему она прятала его от всех. Потому что она не была готова представить отца и дочь.

Мой разум метался, гадая, как этот человек вписывается в общую картину. Был ли он убийцей? Пытался ли он связаться с Женевьевой сейчас? Знал ли он вообще, что у него есть дочь?

Еще больше вопросов пронеслось у меня в голове, когда Женевьева разрушила мои теории одним предложением. — Мама не говорила мне его имени, только то, что люди называли его Презом.

През. Где я раньше слышала это имя? Нет, не имя. Прозвище.

През.

Мой бешеный разум с визгом остановился.

Мы с тобой, През.

Во время нашей встречи в гараже Эмметт сказал это Дрейвену. Он назвал Дрейвена Презом.

Я посмотрела на Женевьеву, сосредоточившись на ее глазах. Я знала эти глаза. Как Дрейвен отдал свои каштановые волосы своему сыну.

Он дал эти карие глаза своей дочери.