— Почему я решила, что это будет хорошей идеей? — Я заставила себя улыбнуться, когда фотограф расположилась за камерой. Затем, мы ждали. И ждали.
— Сделай этот гребаный снимок…
Щелчок.
Дэш зарычал на меня, его тело напряглось.
— О, это выглядит так мило! — Фотографом была двадцатисемилетняя женщина с хвостиком, затянутым так туго, что, должно быть, растягивала клетки мозга. Она вошла в нашу больничную палату сегодня утром, ее улыбка была раздражающе яркой для восьми часов.
Я бы отмахнулась от нее за одну только улыбку, но потом она достала папку с тремя кольцами, заполненную фотографиями новорожденных, и я была обманута.
Она дала нам несколько часов, чтобы встать и немного подвигаться. Я покормила Зика, и пришли медсестры, чтобы искупать его. Затем я заскочила в теплый душ, наложила минимум макияжа и высушила волосы феном, как раз к тому времени, когда зашли мои родители, Женевьева и Исайя.
Фотограф, конечно же, выбрала этот момент, чтобы вернуться, ее камера была наготове.
Дэш молчал в течение первых тридцати фотографий. Он сидел рядом со мной на кровати, пока она крутила и поворачивала Зика в миллион разных поз.
Боже, благослови этого ребенка. Он проспал все это.
Теперь он был у меня на руках, полностью готовый, как и его отец, к шуму и хаосу. Его маленькое личико стало красным и сердитым. Мы просили одно семейное фото.
Одно.
И это заняло, блядь, целую вечность.
Я держала на руках Зика Дрейвена Слейтера, имя, которое мне пришлось произносить три раза, потому что она неправильно написала его в бланке заказа. Дэш боролся с годовалым Ксандером, который хотел все время гладить темные волосы своего нового брата.
Мы продолжали улыбаться, фотограф шла медленнее, чем любой человек на земле. Моя мама стояла в углу, размахивая руками и прыгая вокруг, как сумасшедшая, чтобы привлечь внимание Ксандера для фотографии.
— Еще один, — сказала фотограф. — Как насчет всех?
— Мы все поместимся? — спросила я.
— Конечно! — Боже, она была громкой.
— Поехали. Залезайте сюда, люди, — приказал Дэш.
Женевьева поспешила первой и, присев на край кровати, наклонилась, чтобы прошептать. — Прости, мы должны были сначала позвонить.
— Все в порядке.
Исайя стоял позади нее, его рука лежала на ее плече. Мои родители столпились рядом с ними. Папа растянулся над нами, щекоча подбородок Ксандера и заставляя его смеяться.
Это был звук, который я хотела бы записать в бутылку, засунуть в ракушку, чтобы прижать ее к уху, когда он станет подростком, и вспомнить, как он звучал.
Я улыбнулась сыну, а затем подняла глаза, чтобы увидеть ожидающие глаза Дэша.
— Люблю тебя, — произнесли мы одновременно.
— Хорошо. Раз. Два. Три… — Можно было ожидать щелчка после трех. Но не от этой дамы.
Четыре. Пять. Шесть.
Щелчок.
Вся комната вздохнула, готовая сорваться. Но тут раздался стук, и в дверь просунулись две знакомые маленькие головки.
— Привет. — Ник и Эммелин последовали за своими детьми в комнату. — Похоже, у нас полный дом.
— Вы члены семьи? — спросила фотограф, не дожидаясь ответа. — Вы тоже должны быть на снимке.
— Э-э… — Ник посмотрел на меня.
Я вздохнула. — Заходите. Давайте сделаем это. — Фотограф не уйдет, пока не сочтет эту фотосессию успешной.
Ник быстро приказал их сыну Дрейвену и дочери Норе запрыгнуть на кровать.
— Это он? — Нора подскочила ко мне, очарованная своим новым кузеном. Она была такой же, когда Ксандер был маленьким. Она визжала. — Он такой милый!
— Ладно, ребята. Повернитесь. Улыбнитесь в камеру, — сказала Эммелин своим детям, заняв место рядом с Дэшем. Она подмигнула ему, а затем потянулась, чтобы сжать мое колено. — Привет.
— Привет. — Я улыбнулась.
Мне как-то везло, когда дело касалось невесток. Они были больше, чем расширенная семья. Они были моими лучшими друзьями.
— Привет, сестренка. — Дэш поднялся, чтобы поцеловать Эммелину в щеку, затем пожала руку Нику. — Привет, брат. Рад, что вы, ребята, смогли приехать.
Ухмылки расплылись по лицам обоих, их одинаковые глаза были полны радости. Я надеялась, что наши мальчики тоже будут так относиться друг к другу.
— Я бы не пропустил, — сказал Ник, обнимая Эммелин за плечи. Она откинула свои длинные рыжие волосы и улыбнулась мужу.
Они жили в своей сказке.
Я тоже.
— Готово, — сказал Дэш фотографу.
— Хорошо. Секунду, — сказала она, настраивая штатив.
Секунда превратилась в три минуты. Я знаю, потому что все это время я наблюдала за тиканьем часов.
— Господи Иисусе, — пробормотал Ник в то же время, когда Дэш сказала: — К черту все.
— Готово. — Фотографу повезет, если она выйдет из этой комнаты в целости и сохранности. — Раз. Два. Три. Скажи…
— Пук!
Это сказал Дрейвен, которому только что исполнилось восемь лет.
Вся комната разразилась хохотом, Нора хихикала рядом с братом, когда они в истерике рухнули на изножье моей кровати. Мои родители обнимали друг друга, папа смеялся маме в ухо. Женевьева посмотрела на Исайю, когда он улыбнулся ей. Эммелин выглядела потрясенной. Ник светился от гордости, его грудь тряслась, когда ухмылка растянулась на лице.
А мы с Дэшем смотрели друг на друга и смеялись, обнимая своих сыновей.
Щелчок.