Старое заклятие

Глава 28

Сознание вернулось неохотно. Павлуху словно кто-то толкнул в плечо. И от этого неприятного ощущения он открыл глаза. Перед ним стоял высокий пожилой человек в украшенном золотом одеянии. В том, что это было именно золото, Пашка даже не сомневался. В правой руке он держал короткий широкий меч, очень смахивающий на акинак,[1] изображения которых Павлик часто видел на фотографиях археологов в интернете. И которые сам очень мечтал когда-нибудь отыскать. Однако так пока ещё и не находил.

Мужчина снова пнул его кожаным сапогом в плечо и произнёс: «Так и будешь здесь лежать, словно собака, или подымешься на ноги?» Павлуха, превозмогая ватность в членах, неловко поднялся.

— Как тебя зовут, воин? И зачем ты потревожил мой вечный покой?

Пашка растерялся. «Куда он на сей раз попал?» Последнее, что он помнил, это как лез по узкому полутёмному ходу и был засыпан землёй. А сейчас он стоял в просторной светлой зале с каким-то непонятным незнакомцем.

— Меня зовут Павел, — наконец нерешительно произнёс он, думая, как бы правильно ответить на второй вопрос.

— Павел? — перебил его мужчина. — Совсем не скифское имя. И на грека ты тоже не похож. Выходит, ты из тех же мерзких собак, которые приходили за моим золотом? — грозно произнёс воин. «Херасе», — ёкнуло сердце у Павлика. «Вот это переплёт. Какие на фиг скифы? XIX век на дворе».

Но, похоже, мужчина не шутил. Он угрожающе направил на Павла меч и чуть прищурил глаза, словно выбирая место куда ударить.

— Секунду, уважаемый, секунду, — выставил Пашка вперёд руки. — Да, я не скиф, я русский, — и чувствуя непонимание в глазах собеседника, добавил, — ну, славянин. И я вовсе пришёл сюда не с целью грабить вас, — пришлось несколько солгать Павлику, выкручиваясь из неудобной ситуации. — Я залез сюда больше в целях изучения, так сказать, культурного наследия прошлых времён.

Это было уже немного правдой. Совсем немного.

— Что ты мелешь? — угрожающе замахнулся скиф. — Какое наследие, у меня полно своих наследников — скифов. Но они бы никогда не посмели потревожить мой покой.

Видя, что разговор принимает нежелательный оборот и заходит в тупик, Павлуха попробовал переменить тему.

— А с кем имею честь общаться? Я представился, а вы нет, — попробовал улыбнуться он.

— Ты даже не знаешь имени того, к кому пожаловал в гости, — враждебно покачал головой воин. — Я Араксай, сын Агаэта, царь могущественных скифов. Известно ль тебе моё имя? — тут же добавил он.

— Боюсь, что нет, — снова улыбнулся Пашка. — Дело в том, что вы давно уже умерли, а на кургане нет памятника или хотя бы таблички с вашим именем. Откуда мне о вас знать?

— И тебе неизвестны мои славные дела и великие битвы с могучими киммерийцами?[2]

Павлуша отрицательно покачал головой. Пожилой скиф, показалось, погрустнел.

— Секунду, — вдруг опомнился Павел, — а если вы уже давно почили в бозе,[3] как я могу с вами разговаривать?

— А это потому, что ты тоже прибыл в страну вечнозелёных степей и молодых кобылиц. Но так как ты окончил свою жизнь в моих покоях, то я являюсь твоим первым встречным на вечной дороге воина.

Павлуха похолодел. Осознание того, что он покинул человеческий мир и ушёл в загробную жизнь, больно ударило по голове и сердцу. Сознание на миг помутилось. Значит, он больше никогда не сумеет увидеть и обнять своих родных, не выпьет кружечку холодного пива в выходной, не сгоняет с друзьями на коп. На глаза навернулись предательские слёзы. «На фига, ну на фига он полез в этот курган». Но было уже поздно, дело оказалось сделанным. Он глубоко вздохнул и попробовал унять слёзы.

— Твоя одежда необычна, — прервал его грустные размышления скиф. — Скажи, там, у себя в племени, ты тоже был могучим воином?

— Ну, как сказать, — замялся Пашка. — У нас не принято хвастаться своими подвигами, — попытался уйти он от ответа.

— Ну и напрасно. Скромность — удел слабых, — отрезал скиф. — Люди, а особенно, твои потомки, должны помнить твою жизнь и гордиться ею.

— В целом, вы правы, но у нас в наше время всё-таки немного по-другому. А скажи, Араксай, — перешёл на ты Павлуха и задал интересующий его с точки зрения истории вопрос, — как так получилось, что твоё вечное пристанище оказалось именно здесь, в этих местах? Ведь, насколько помню, твой народ проживал гораздо южнее. Или я ошибаюсь? — попробовал разгадать Пашка загадку кургана.

— Всё верно, — ответил воин, — мои люди живут далеко на юг отсюда. А в здешние земли я прибыл, чтобы перед смертью в последний раз увидеться с младшей, любимой дочерью, которую я ранее выдал замуж за князя венедов[4] Радослава. Но ты своими лукавыми речами пытаешься отвлечь меня от главного, — опять посуровел скиф. — Так что ответь правдиво на мой вопрос. Ты пришёл сюда, чтобы забрать моё оружие и золото? Только отвечай, как есть, честно и без утайки, как положено у великих скифов. Иначе я с помощью богов разгадаю твой коварный замысел и разрублю тебя на тысячу кусков и выкину в степь на прокорм диким хищникам, — грозно произнёс царь скифов.

«Опять своё заладил», — замялся Павлик. Трюк с переводом «стрелок» не удался. Было очень похоже, что старый скиф вполне может поглумиться над его мёртвым телом напоследок и выполнит своё обещание, если ему не понравится ответ. «Хотя, с другой стороны, я уже умер и какая мне теперь разница».

— Хорошо, Араксай, я скажу тебе правду. Я за всю свою жизнь никогда близко не видел нетронутых скифских курганов. В наше время, ну, в том, котором я жил прежде, их целых почти не осталось. Все они либо распаханы и снесены тракторами, либо попросту варварски разграблены. Понимаешь, о чём я?

Старый скиф подозрительно скривился.

— Ты хочешь сказать, что в твоё время память о нас уже не интересна потомкам и не вызывает гордости за своих доблестных предков?

— Честно говоря, всё намного хуже. Лишь немногие из моих современников знают, кто такие были скифы. А имена ваших царей и героев давно и безнадёжно забыты, за редким исключением. Мы знаем только в общих чертах, что когда-то жил на свете такой народ, именуемый себя сколотами[5] или скифами. Что вы были грозными воителями, вытеснили со своих земель киммерийцев, несколько раз победили персов[6] и пали под мечами сарматов.[7] И всё. Наши историки и археологи находят предметы вашего быта, оружие, украшения, но это так далеко от нашего понимания, что просто пропасть образовалась между нашим и вашим временем.

А тут, во время боевых действий, я случайно узнал про твой курган, вход в который был надёжно запечатан огромным валуном лет двести назад. А у себя в прежней жизни, ну, в том времени и месте, из которого я перенёсся сюда, меня звали кладоискателем или просто копарем. Мы с товарищами проводили всё свободное время в поисках различных древних предметов и артефактов. Не буду лгать, многое из того, что я находил, обычно продавал. Ибо время сейчас такое, без дополнительного заработка довольно тяжело существовать.

Вам, людям абсолютно других времён и формаций, это будет практически нереально понять. У вас была своя жизнь, у нас сейчас своя. И между нами, в этом положении, повторюсь, пропасть. Но к тебе в усыпальницу я полез движимый только чистым любопытством. Посмотреть, как курган устроен изнутри, узнать, цел ли он или разграблен, как другие его собратья в моём времени. И если цел, то посмотреть, какие сохранились вещи. У нас они считаются произведениями древнего искусства. Попробовать разгадать, для чего они служили, кто ими пользовался и т.д. В тот момент у меня даже мысли не было столкнуться с тобой живым и обокрасть тебя. Тем более, даже если бы я и захотел что-нибудь продать из твоих богатств, а признаюсь, такие мысли могли бы меня посетить, у меня ничего бы не вышло. Я просто из другого времени и попал сюда, в XIX век, по случайности. И, соответственно, ничем из нынешних благ воспользоваться для себя, в своём будущем, не сумею.

— Ты меня совсем запутал, — произнёс скиф. — Ты говоришь, как Анахарсис,[8] друживший с греками и изучавший премудрую науку под названием философия. Он также мог говорить понятные по скифскому произношению слова, но абсолютно не понятные по смыслу. Ты можешь мне прямо и ясно ответить, хотел ли ты украсть моё оружие и золото? Да или нет, этого будет достаточно.

— Нет, — выдохнул Павел, — красть я не хотел. Разве что оставить себе самую малость на память, а остальное отдать учёным для изучения, — неожиданно для себя добавил он.

Сказал и застыл на месте, проверяя себя на вранье. Заиграет ли совесть, что обманул достойного древнего воина. Но совесть молчала, не вылезала исподтишка грызть его больную душу и пенять за наглую ложь. «Значит, не соврал, не обманул», — с облегчением снова выдохнул Павел. Возможно, это и была его нынешняя задумка. И ради неё он погиб под завалом. «А ведь, правда, так и надо было бы сделать, останься он живой. Собрать все ценные артефакты и передать их Муравьёву. Тот человек порядочный и честный. Он бы сумел ими правильно распорядиться. Возможно, даже определил бы в какой-нибудь Эрмитаж или другой музей. Пусть люди бы ходили и восхищались древними произведениями искусства нашей родины. Павлуха и не заметил, как произнёс последние фразы вслух, а старый скиф очень внимательно его слушал, пытаясь разобрать, что к чему в этих почти философских излияниях.

Дальше пошла долгая «мхатовская» пауза, оба героя молчали, один переваривал услышанное, другой заново осмысливал свою прежнюю жизнь и неожиданно произнесённые нынешние слова.

— А скажи мне, Араксай, — прогоняя лишние мысли и тряхнув головой, спросил Павел, — а как ты умер? Погиб в сражении или скончался от старости или ещё как.

Скифский царь старчески закряхтел, вспоминая свою жизнь, а затем произнёс: «Негоже нам с тобой стоять в передней. Пройдём в мою усыпальницу, я угощу тебя сладким вином и мясом дикого кабана. А там и продолжим нашу беседу».

Уланы работали не покладая рук. Кто-то один отрывал землю и откидывал её назад лопатой, освобождая и зачищая проход. Его задний товарищ насыпал рыхлую землю руками в ведро и передавал назад по цепочке, принимая новое пустое ведро. Работа шла споро. Уставшие тут же сменялись отдохнувшими и те продолжали работу. Но время тоже текло неумолимо быстро. «Лишь бы остался невредимым и не попал под сам завал. Тогда есть шанс вызволить его оттуда живым», — не уставал про себя думать Орешкин, подгоняя солдат.

— Есть, — закричали в лазе. — Ноги есть.

Капитан подлетел ко входу в курган.

— Что там? — крикнул он.

— Ноги отрыли, — передали по цепочке. «Значит, всё-таки угодил под обвал», — с горечью понял Орешкин.

— Аккуратнее там лопатами, — гаркнул он в проход.

Ещё несколько томительных минут, и уланы извлекли из земли тело полковника, а затем осторожно вытянули его наружу. Полковой лекарь, нетерпеливо переминающийся на месте, тут же подскочил к командиру.

— Ну, что там? — быстро спросил его капитан.

Доктор прощупал пульс, наклонился к груди, слушая сердце, а затем приложил к посиневшим губам Павла маленькое зеркальце, стремясь засечь дыхание.

— Ну? — опять поторопил Орешкин.

Лекарь молча отложил зеркало в сторону и начал делать искусственное дыхание, пытаясь запустить сердце и вернуть полковника к жизни. Все уланы столпились вокруг, окружая тело своего командира. Минуты через четыре доктор прекратил своё занятие. Разогнулся и посмотрел на капитана, медленно качая головой и поджимая губы.

— Увы, но медицина больше ничего не может сделать, — удручённо произнёс эскулап.

Солдаты затихли. Орешкин первый снял головной убор, оказывая последнюю честь погибшему.

— Перенесите его на телегу, — распорядился он.

Павел медленно пошёл вслед за скифом.

— Вот тут я и обрёл вечное пристанище, — показал жестом царь на свою комнату.

Рядом с деревянным ложем было размещено оружие, домашняя утварь из золота. Здесь же с другой стороны были сложены разные украшения. У Пашки захватило дух от подобной красоты. Он подошёл поближе, чтобы лучше рассмотреть древние артефакты.

— На, отведай скифского вина, — протянул большую золотую чашу воин.

Павлуха с восторгом принял в руки сосуд, украшенный сценами из царской охоты и пригубил напиток. Сладковато-терпкий вкус приятно обволок гортань. Павлик отхлебнул ещё и посмаковал густое тёмно-красное вино.

— Ну как? — спросил царь скифов, явно ожидая похвалу, и Павел в одобрении закивал головой и слегка закатил глаза.

— Божественно, — наконец произнёс он.

Старый скиф расплылся в улыбке.

— Присаживайся, — показал он рукой на своё ложе, — поведём беседу.

Павлуха с готовностью сел и пригубил снова прекрасный напиток. Лёгкий хмель приятно ударил в голову. Настроение приподнялось.

— Ты спрашивал меня о моей кончине. Нет, я не погиб в сражении. Все мои враги были либо убиты, либо покорены и платили мне дань. И в последние годы я жил, наслаждаясь спокойной жизнью. И закончил её на пиру у Радослава, выпивая скифское вино и вкусные славянские мёды. Я уснул в блаженстве и больше не проснулся. Это была лёгкая и хорошая смерть. Я умер в кругу своих родных и близких друзей, вознося тосты за нашу славу. Венеды оказали мне царские почести, насыпав на месте моей могилы огромный курган и дав мне в мой вечный путь всё необходимое. Мои верные кони покоятся там, в соседней зале, — скиф указал рукой. — К их сёдлам пришиты скальпы всех моих врагов, которых я сумел победить. Видишь мой лук? — скиф взял в руки внушительное красивое оружие. — Его колчан сшит из кожи, взятой с правых рук моих противников. Он всегда добавлял мне силы и меткости.

— А почему именно из правых рук, а не из левых?

Павлуху прилично накрыло от вина и он задал уточняющий вопрос.

— Странный ты воин, Павел, не знаешь таких простых вещей, — усмехнулся Араксай важно. — Даже заносчивым грекам известно, вся сила воина в его правой руке. От того, как сильно он сможет натянуть тетиву лука, зависит, как далеко и мощно полетит его стрела.

— А если человек левша? — задал коварный, на его взгляд, вопрос Пашка.

Скиф недоумённо пожал плечами.

— Если человек лучше владеет левой рукой, он идёт в жрецы, — как несмышлёнышу объяснил царь.

— Не вижу связи, — улыбнулся порядком захмелевший Павлик.

Скиф захохотал.

— Я не Анахарсис, объяснять столь очевидные вещи. Но скажу тебе даже более. Что если скиф одинаково хорошо владеет обеими руками, то он может быть и воином, и жрецом одновременно. Как, например, я.

-Так ты был ещё и жрецом? — удивился Павел.

— Да, я умел общаться с богами и истолковывать их знамения, — важно заявил Араксай. — Я был первый среди воинов и первый среди жрецов своего народа, — скиф вынул из-под одежды золотой кулончик и поцеловал его.

Павлуха острым взглядом заметил изображение крылатого грифона. Сразу же созрел вопрос, интересовавший его ещё в юности.

— Скажи мне, Араксай, твой народ делал искусные и очень красивые вещи, изображая различных реально существующих животных, оленей, лошадей, кабанов, пантер и т.д. А вот грифоны, они что, тоже реально существовали? Или вы их просто придумали?

— Что значит, придумали? — важно ответил скиф. — У моего отца царя Агаэта были два ручных грифона. Они жили рядом с его шатром и охраняли сокровищницу. Я, правда, их не застал. Они умерли незадолго до моего рождения. Но я прекрасно помню, как отец рассказывал мне про них.

Пашка изумился такой информации и немного задумался. Замолчал и скиф, тоже отхлёбывая вино из своей чаши.

— А хочешь, я покажу тебе тех подлых собак, которые лет двести назад пытались меня обокрасть?

— Они тоже живые и с ними можно пообщаться?

— Конечно же, нет, — усмехнулся Араксай. — Их кости давно побелели и лежат разбросанными в соседней комнате. Я не допустил их в свою усыпальницу, и они задохнулись там от нехватки воздуха.

— Давай посмотрим, — согласился Пашка.

И скиф повёл его направо.

____________________________________________________________

[1]Акинак — скифское оружие в виде меча, длиной в среднем 30 — 60 см.

[2]Киммерийцы — племена Северного Причерноморья, родственные скифам, позже вытесненные ими и (или) частично уничтоженные.

[3]Почили в бозе — скончались.

[4]Венеды — древний восточноевропейский народ, предки славян. Современники скифов, сарматов.

[5]Сколоты — самоназвание праславянских племен, живших в Поднепровье. Т.н. скифы-земледельцы.

[6]Персы — один из союзов ираноязычных племён, заселивших Иранское плато в результате экспансии ариев из Средней Азии.

[7]Сарматы — древний народ ираноязычных скотоводческих племён, современники скифов.

[8]Анахарсис — легендарный древний мудрец, скиф по происхождению.