Страстоцвет, или Петербургские подоконники

Глава четырнадцатая. Эмблема печали, эмблема любви…

Куртуазный средневековый язык цветов нам плохо знаком. Даже Александр Блок, когда дошло до дела, не отыскал в своей памяти ничего лучше романсовой розы — эмблемы печали. Да и что, собственно, мы можем помнить? Всего-навсего кручин-траву, приворотные травки да листочки «от живота» и «от порчи»…

Историческая родина всех комнатных цветов — жаркие страны, так что обычаев и суеверий обрусевших своих питомцев мы тоже знать не можем. Но таинственная душа самого прекрасного Божьего создания — цветка будоражит любую домохозяйку, поливающую из лейки кактус на кухне. Такие красивые — и бессмысленные, бесполезные? Не хочет нормальный обыватель признать чистое искусство.

У такого обывателя, начитавшегося к тому же восточных гороскопов и астральных прогнозов, рано или поздно открывается третий глаз, и он по-новому глядит им на свой подоконник. Что же видит новорожденный, младенчески невинный глаз? Результаты превосходят все ожидания: на комнатных цветочках созрели мистические ягоды. В нашем черноземе вообще никогда и ничего не пропадало: зернышки плевел, прозябшие под толстым слоем снега, по весне прорастают дружными всходами горчицы. Как гласит народная мудрость: были бы архетипы, а мифология нарастет.

Самая многотиражная газета «Аргументы и факты» в мае 1999 года печатает что-то вроде свода новых суеверий о цветах (в ответ на просьбу читателя из Курска, огорченного тем, что любимая девушка не приняла в подарок цветок, «приносящий несчастье»). Статья анонимная, редакторское примечание предельно кратко: «Верить или не верить всему этому — каждый решает сам. Но при нашей жизни верить хочется — особенно хорошему». Попробуем разобраться.

Рис. 59. Фикус эластичный

«Жаль, что многие извели такой популярный ранее фикус: считается, что если он стоит на кухне, то оградит от голода и бедности». Фикусы считались старомодными уже в конце XIX века. Фикус легко размножает-ся черенками; даже один лист, воткнутый в землю, способен в рекордно короткие сроки превратиться в дерево. Громоздкие растения порядком поднадоели, и их стали заменять новыми, экзотическими. Кадки переставляли на кухню, отдавали прислуге. Единственным местом, где по традиции всегда стояли фикусы, оставались трактиры. (В ресторанах им соответствовали пальмы.) Фикус стал прочно связываться в сознании городского жителя не с жилым помещением, а именно с трактиром средней руки. Уже у Анненского в стихотворении «Трактир жизни» (!) фикус — символ пошлости, не-красоты. Это единственное растение, для которого у поэта-цветолюба не нашлось доброго слова.

Так что, господа тайнознавцы, правда ваша. Фикус всегда стоял там, где много и сытно ели, где не переводилась пища, — в трактирах и на господских кухнях. Когда мы говорим о фикусе, перед глазами стоит одна-единственная его разновиность — Ficus elastica, то есть эластичный. Он действительно надоел всем донельзя. Может быть, потому, что в памятные годы стоял в поликлиниках, детских садах и прочих казенных заведениях. На самом же деле у фикуса много сортов, некоторые выглядят совсем недурно.

Да и наш страдалец, эластичный фикус, не заслуживает презрения: ведь он — настоящее каучуковое дерево! Сенсация, связанная с технологическим открытием каучука, и сделала фикус когда-то сверхмодным растением, и он оказался в каждом доме. Когда все просвещенные люди надели резиновые калоши, то перестали удивляться торжеству человеческого разума, потом и калоши стали раритетом, остался один фикус… Из родного дома его в свое время выгнали, и он влачил жалкое существование в присутственных местах — благо оказался на редкость выносливым. И добился-таки своего — вернул расположение хозяев. «Если хочешь начать новую жизнь, не бери в нее фикус. С листьев придется стирать пыль, для этого понадобится прислуга, и жизнь опять пойдет по тому же самому кругу». Присказка, кажется, не русского происхождения, но сегодня как раз нам впору. В России нынче в очередной раз пытаются начать «старую» жизнь, с прислугой, буржуазным устойчивым бытом и — фикусом, импортируя для этой цели множество экземпляров из Голландии.

«Несколько лет назад многие домохозяйки стали избавляться от вьющегося темно-зеленого плюща — распространился слух, что цветок „выживает из дома мужчин“: супружеские пары разводятся или конфликтуют, взрослые сыновья уезжают или уходят из дома». Плющ — в том числе и тот, у которого листья «сердечком» (то есть не восковой, не цветущий), — в начале века был растением для бедных. Люди состоятельные охотно сажали его перед домом, на балконах, а в комнатах его держали дворники и прачки, он терпеливо переносил темноту полуподвалов, где другое растение просто зачахло бы. Плющ и сам из простолюдинов: нетребовательный многолетник быстро растет и не просит пересадки, неприхотлив к земле и воде. Даже света ему надо — лучик один. Правда, он способен оплести всю комнату, не оставляя в ней места хозяевам, «выживая» их (независимо от пола, разумеется). И конечно, все-таки плющ скучноват сам по себе, один, а не как фон для ярких цветов. Да что тут долго говорить — «плющ обыкновенный». Унылый зануда-плющ, во всем похожий на своих прибитых жизнью владельцев, всегда считался безобидным, скромным растением, был единственной отрадой комнат, выходящих окнами во дворы-колодцы. Так что, если ваш дом покидают мужчины, может, дело не в плюще?

Рис. 60. Горшок с черенками традесканции

«Цветы, которые любители разводят в учреждениях, тоже „провинились“ перед своими хозяевами: якобы традесканция приносит несчастье, аспарагус — ссоры и сплетни». Вот именно: в учреждениях. Это и есть ключ к разгадке. Блеклые плети традесканции и зеленые перья спаржи (вчера с огородной грядки, а туда же — аспарагус, комнатное растение) давно надоели дома и перекочевали в «женские коллективы» (мужчины на работу горшки не потащат). Вспомните, где вы в последний раз эту сладкую парочку видели? В каком-нибудь ЖЭУ — РЭУ? У секретарши в приемной? Какая там обстановка, в этих учреждениях, сами знаете, — им хоть теплицу с орхидеями поставь, не поможет. А то, что традесканцию прозвали «бабьими сплетнями», — где здесь причина, где следствие, понять трудно.

Алоэ «защищает дом от незваных гостей и несчаст-ных случаев».

От целебного сока алоэ до растения-оберега — один шаг, к нему обращаются уважительно, как к прадедушке: столетник. А вот с гостями — непонятно… Разве что горечь аппетитных на вид листьев могла напитать подобную фантазию.

Рис. 61. Сосочковые кактусы

Вот шедевр современного народного творчества: «Любители кактусов уверяют: „колючки“ помогают охранять дом от грабителей и взломщиков, но только в том случае, если стоят на разных окнах и смотрят на четыре сто-роны света». Ну просто лирическая народная песня — «На четыре стороны света…». Фольклорный образ свидетельствует о том, что перед нами — описание ритуала. Из пассивных созерцателей и анонимных сказителей на наших глазах вырастают творцы, способные создавать обряды и манипулировать массами. Магическую силу предлагаемых действий, к сожалению, в городских условиях проверить трудно. Кактус, похоже, в современном фольклоре занял место домового. Чудной уродец предан дому и радеет о его достатке, существо даже полезное, если с ним обращаться осторожно и выполнять причуды («на четыре стороны света»). При этом известно, что он как-то связан с «нечистым». В городе его силы слабеют, потому домовой и просится назад, на родину, в деревенский дом.

Рис. 62. Аспарагус

Спасибо вам, безвестные летописцы истории куль-туры! Вы фиксируете бесценную информацию, которая без вас не дойдет до потомков: какие горшечные цветы к концу ХХ века надоели (традесканция, аспарагус), от каких «отдохнули» и к ним опять возродился интерес (фикус); каких старожилов по-прежнему любят и ценят (алоэ), а каких хоть и пускают жить в свой дом, но за родственников не считают (кактус).

Единственная новорусская примета скучна, неизобретательна и начисто лишена той загадочной дури, что и составляет главную прелесть суеверия.

Рис. 63. Мылистое алоэ

Зато теперь мы знаем, какое расте-ние самое модное, — это денежное дерево. Название народное. Раньше народ называл этот вид очитка (молочая) по-другому: толстянка. Знатоки могли еще добавить: толстянка древовидная. И никому в голову не приходило сравнить круглые «толстенькие» листья с монетами или связать их с «толстым» кошельком.

«Фанаты этого цветка уверяют, что если на нем растут мелкие листья, то в кармане будет звенеть только мелочь, а если…»…Ну что, козел, сам понял, да? в натуре… не белые же, блин, лилии!

А когда-то в Петербурге толстянку называли вообще удивительным именем, о чем сегодня помнят немногие. Гётево дерево. Или даже, как говорила одна старая петербурженка, — «Гётино дерево». Растения семейства толстянковых вообще обросли множеством примет и народных прозваний. Древние греки называли молодило Aeizoon, а римляне — Sempervivum; оба эти слова означают в переводе «вечноживущий» (цветок трудно загубить, даже если забыть его поливать: влага накапливается в мясистых листьях). Древние германцы придумали для него два имени: Donnerbart и Donnerwurz (Donner — «гром», Bart — «борода», Wurz — «корень») вследствие того, что красно-розовые цветы взрослых растений (оно начинает цвести через несколько лет) напоминают бороду бога грома — Донара. Цветок считали громоотводом, и Карл Великий повелел деревенским жителям сажать его на крышах домов.

Мужская Мандрагора; из книги «Ortus Sanitatis»

Женская Мандрагора; из книги «Ortus Sanitatis»

Рис. 64. Бриофиллум

Гёте же популяризировал другое растение семейства толстянковых — Bryophyllum calycinum, которое тоже, благодаря его стараниям и легкости размножения, стало хорошо известным комнатным цветком. В тропической Азии это, вообще-то, сорняк, а поэт восхитился его способностью на краях старых зазубренных листьев развивать маленькие новые растеньица. «Это неутомимое прорастание и обновление, этот вечный рост живущего — образ и подобие Того, о Ком мы не можем составить себе представления», — писал он возвышенным слогом в сопроводительной инструкции, посылая отросточки своей возлюбленной и призывая ее неустанно заботиться об этом чуде природы. Марианна фон Виллемер несколько раз это чудо загубила, несмотря на подробные рифмованные наставления по уходу, поэтому Гёте высылал ей снова и снова посылки, каждый раз вкладывая в них замечательные стихи. «Как из одного листа прорастает бесчисленное количество зародышей жизни, да будет для тебя одна любовь источником тысячи радостей».

Никаких русских легенд об этом чуде метаморфоза, сорном растении семейства толстянковых, что у многих стоит на подоконнике под псевдонимом «каланхоэ» и простодушно используется при детском насморке, — от его сока хорошо чихается, — слышать не приходилось.

Можно продолжить наши игры и проверить подо-печных поэтов в соответствии с датой их рождения по цветочному гороскопу. Тогда окажется, что Баль-монт — Маргаритка, Лохвицкая — Одуванчик, Блок — гордый Эдельвейс, а Бунин — Сирень (последние две номинации еще как-то в голове укладываются). Но зато Тэффи с Северяниным вовсе — Портулаки. Зато Брюсов — Лотос: «В наших краях Лотос скорее экзотика. Благодаря неординарности мышления Лотосу многое сходит с рук. Но не надо злоупотреблять этим». А кто же тогда Орхидея? Борис Пастернак, как ни странно. «Люди этого знака отличаются загадочностью. Постоянные сомнения приводят к конфликтам с окружающими и трениям с начальством. Но терпение и труд все перетрут». Простите, глубокоуважаемый читатель, больше не буду.

А примета, в сущности, одна: если на подоконнике живут цветы — это к счастью.