Судьба моя сгорела между строк

«Когда убивали моего брата Валю…»

Могилы, куда бы могли придти близкие и поклониться родному праху, у Вали не было. В стихотворении шестнадцатилетнего Арсения с православным крестом соседствует греческое божество неизбежности Ананке, оплакивающее смерть его брата. Это одно из ранних, несовершенных стихотворений Тарковского, сохранившееся только потому, что оно было подарено родителям и осталось в их архиве.

Пройдет много-много лет, и тяжело больной поэт, увидев в руках дочери какую-то газету, спросит: «Это о Вале пишут?» В его угасающем сознании оставалась память о далекой семейной трагедии и об обращении к свидетелям гибели брата в «Одесском набате» 1919 года.

От написанного двумя годами раньше, в 1921 году, стихотворения об Ахайе[10] остались две строки. Одна — «Петух троекратно пропел о паденье прекрасной Ахайи!» — в воспоминаниях Юлии Нейман[11], и вторая — в стихотворении Тарковского «Стихи из детской тетради». Сама тетрадь с ранними, «детскими», стихами была безжалостно уничтожена автором. «Писал я стихи такие чудовищные, что и теперь не могу вспомнить их без чувства мучительного стыда, хоть мне и жаль, что я сжег те стихи», — рассказывал Арсений Тарковский в автобиографической заметке 1945 года.

Случилось это в июне 1938 года. В архиве Марии Ивановны Тарковской-Вишняковой сохранилась записка, написанная на клочке обоев — другой бумаги под рукой у Арсения Александровича не оказалось: «Маруся! Я был и взял папку с моими детскими стихами, потому что мне захотелось их уничтожить».