Судьба моя сгорела между строк

Жили, воевали, голодали,

Умирали врозь, по одному.

Я не живописец, мне детали

Ни к чему, я лучше соль возьму.

Из всего земного ширпотреба

Только дудку мне и принесли:

Мало взял я у земли для неба,

Больше взял у неба для земли.

Я из шапки вытряхнул светила,

Выпустил я птиц из рукава.

Обо мне земля давно забыла,

Хоть моим рифмовником жива.

На каждый звук есть эхо на земле.

У пастухов кипел кулеш в котле,

Почесывались овцы рядом с нами

И черными стучали башмачками.

Что деньги мне? Что мне почет и честь

В степи вечерней без конца и края?

С Овидием хочу я брынзу есть

И горевать на берегу Дуная,

Не различать далеких голосов,

Не ждать благословенных парусов.

Где вьюгу на латынь

Переводил Овидий,

Я пил степную синь

И суп варил из мидий.

И мне огнем беды

Дуду насквозь продуло,

И потому лады

Поют, как Мариула,

И потому семья

У нас не без урода,

И хороша моя

Дунайская свобода.

Где грел он в холода

Лепешку на ладони,

Там южная звезда

Стоит на небосклоне.

Земля неплодородная, степная,

Горючая, но в ней для сердца есть

Кузнечика скрипица костяная

И кесарем униженная честь.

А где мое грядущее? Бог весть.

Изгнание чужое вспоминая,

С Овидием и я за дестью десть

Листал тетрадь на берегу Дуная.

За желть и жёлчь любил я этот край

И говорил: — Кузнечик мой, играй! —

И говорил: — Семь лет пути до Рима!

Теперь мне и до степи далеко.

Живи хоть ты, глоток сухого дыма,

Шалаш, кожух, овечье молоко.