Уезжаем, уезжаем, укладывай чемоданы,
На тысячу рублей билетов я выстоял у судьбы,
Мы посетим наконец мои отдаленные страны,
Город Блаженное Детство и город Родные Гробы.
Мы посетим, если хочешь, город Любовного Страха,
Город Центифолию и город Рояль Раскрыт,
Над каждым городом вьется бабочка милого праха,
Но есть еще город Обид.
Там у вокзала стоит бронепоезд в брезенте,
И брат меня учит стрелять из лефоше.
А в городе Музыки дети играют сонаты Клементи,
И город покинут и чужд потрясенной душе.
Ты угадаешь по влажной соли,
Прочтешь по траве, что вдали, на краю земли, —
Море за степями шумит на воле
И на рейде стоят корабли.
И если хоть что-нибудь осуществимо
Из моих обещаний, то я тебе подарю
Город Море и город Пароходного Дыма,
И город Морскую Зарю.
— Мне скучно в твоих городах, — ты скажешь.
— Не знаю,
Как я буду в городе Музыки жить, никого не любя,
А морская заря и море, выгнутое по краю, —
Синее море было моим без тебя.
Теперь, через восемнадцать лет эта поездка осуществилась. Тарковский приехал в Кировоград один. Он подходил к дому, где прошло его детство, открывал дверь, ведущую в «невысокие, сырые» комнаты, где жила с родителями его Мария, поднимался по крутой лестнице на второй этаж, где когда-то происходили их «первые свидания». Посетил Ирину Михайловну Бошняк, в юности ревновавшую Колю Станиславского к Марии Фальц. Побывал на хуторе «Надiя», где встретился с директором заповедника, своим двоюродным племянником и ровесником, Андреем Юрьевичем Тобилевичем (внуком И. К. Карпенко-Карого и Надежды Карловны, урожденной Тарковской).
Стихи, посвященные встрече с «городом детства», носят отпечаток боли и разочарования: город был разрушен во время войны; здесь все изменилось, бывшее окно Марии Густавовны завешено другой, слишком яркой занавеской, а подруга юности Ирочка Бошняк стала «совсем старенькой».
«Мне было очень грустно в Кировограде, и я многого не узнавал, и душа моя тосковала… Очень все это было грустно. Но я понял, что на родине нужно бывать почаще, хоть раз в два года, иначе высыхаешь сердцем, и родина — наш город — хорошая причина для слез…»
— писал Тарковский в письме своему другу юности Николаю Станиславскому.