Тогда еще не воевали с Германией,
Тринадцатый год был еще в середине,
Неведеньем в доме болели, как манией,
Как жаждой три пальмы в песчаной пустыне.
матери пахло спиртовкой, фиалкою,
Лиловой накидкой в шкафу, на распялке;
Все детство мое, по-блаженному жалкое,
В горящей спиртовке и пармской фиалке.
Зато у отца, как в Сибири у ссыльного,
Был плед Гарибальди и Герцен под локтем.
Ванилью тянуло от города пыльного,
От пригорода — конским потом и дегтем.
Казалось, что этого дома хозяева
Навечно в своей довоенной Европе,
Что не было, нет и не будет Сараева,
И где они, эти Мазурские топи?..
В стихотворении нет ничего случайного. Здесь и сыновья тоска по матери, и драматическая история отца-народовольца, пять лет проведшего в сибирской ссылке, и герценский «Колокол» — любимое чтение отца (много позже Арсений Александрович приобретет все переизданные номера этого журнала).
Знаменательный 1913 год, последний спокойный год для всей Российской империи и для одной ее маленькой ячейки — семьи Тарковских. Брату Вале — десять лет. Он — уже серьезный человек, ученик коммерческого училища, шестилетний Асик — еще даже не «приготовишка», станет им, наверное, в пятнадцатом году.
В интервью 1979 года Арсений Тарковский вспоминает: «Что касается поэзии, то поэтами моего детства были Лермонтов, Некрасов и, как ни неожиданно, Григорий Сковорода»[5].
Вероятно, именно тогда подарили Асику книгу стихотворений Лермонтова.
«Я не помню, кем был издан иллюстрированный однотомник Лермонтова, подаренный мне в детстве ко дню рождения. Но я хорошо помню, какое сильное впечатление произвели на меня стихи и поэмы великого поэта»[6].
Вот откуда возникло в стихотворении Тарковского сравнение семейных болезней — «неведения» и безмятежности — с жаждущими пальмами из Аравийской пустыни. Оно перекликается со стихотворением Лермонтова — под ударами топора погибли «три гордые пальмы», занесен песками «гремучий ключ». Очень скоро, через год, начнется война, и кончится радостная детская жизнь Асика Тарковского…
Наступил ставший роковым 1914 год. Но пока еще идет мирная жизнь, и отец берет с собой младшего сына на поэтические вечера приехавших в их город поэтов К. Бальмонта, И. Северянина, Ф. Сологуба.
Собрав знакомым всем приветы
И запечатав их в конверт,
Мы в городе Елисаветы
Даем впервые свой концерт…
Так в своем стихотворном автобиографическом романе «Колокола собора чувств» (1923) Северянин вспоминает о гастрольной поездке в Елисаветград. Асику больше других понравились стихи Федора Сологуба, и это пристрастие позже приведет его к личной встрече с любимым поэтом.
Война, объявленная Германией России в начале августа 1914 года, горький запах горящей степи, солнечное затмение 8 (ст. ст.) августа, предвещающее несчастья, и встреча при меркнущем свете дня с голодным солдатом-дезертиром оставили сильнейшие впечатления в душе семилетнего Асика. Полное солнечное затмение, длившееся всего две с небольшим минуты, навсегда осталось в его памяти. Об этом рассказ из книги «Константинополь» и стихотворение 1958 года «Затмение солнца. 1914».