Глава 29. Негостеприимная Москва

Столица встретила пассажиров умытыми к годовщине революции улицами, ярко-красными лозунгами и транспарантами на домах. Поезд прибыл на Курский вокзал далеко за полдень – уже отшумели праздничные демонстрации, но город еще на несколько дней останется нарядным и ухоженным. Лишь немногим позже он войдет в рабочий ритм и снова превратится в недоверчивую к слезам столицу самого большого в мире государства.

Не выходя на улицу, Максим через переход спустился в метро на станцию Курская. Его поразили две вещи: во-первых, отсутствие ужасной толчеи и духоты – немногочисленный народ неторопливо бродил по платформам, лестницам и эскалаторам. Во-вторых, куда меньшее количество линий на схеме метро. Сейчас, в сорока годах от двадцать первого века, все выглядело намного проще.

Никаких турникеты не было: их поставят лишь через пару лет. Максим купил билет в кассе, предъявил его контролеру и вышел на платформу кольцевой линии. Тут же с воем и свистом примчался лупоглазый голубой состав – вагоны серии «Д». У Максима зачесались руки достать камеру и сфотографировать поезд, но он сдержался. Пусть вчерашняя выходка с фотоаппаратом сошла с рук, но кто знает, как отреагирует на подобную наглость дежурная по станции?

Доехав до Комсомольской, Максим набрался нахальства и направился прямиком в гостиницу «Ленинградская» в знаменитой высотке.

Не сказать, чтобы его поразила роскошь – он всегда был слеп к облицованным мрамором стенам, золотым узорам на потолке и резным каменным порталам. Украшенный орнаментами отполированный гранитный пол тоже не вызвал никакого отклика в душе. В этом плане Максим прекрасно понимал Хрущева: новый генсек, развенчав культ личности Сталина, отдал приказ бороться с излишествами в архитектуре. Но не сносить же то, во что уже вложены человеческий труд и деньги. Вот и остались в Москве «семь сестер» - семь высоток, построенных через несколько лет после войны.

За длинной лакированной стойкой трудились сразу три безвкусно накрашенных девушки-администратора в форменных синих костюмах. Две из них обслуживали группу людей в пестрых одеждах, третья же откровенно скучала.

Именно к ней и обратился Максим:

- Здравствуйте. Я хотел бы заказать номер на сутки.

- Как ваша фамилия?

- Безымянный.

Девушка смерила Максима взглядом и с шелестом перебрала лежащие перед ней листы бумаги:

- Вас нет в списках.

- Конечно. Я только что приехал.

- Свободных номеров нет.

Максим указал на группу людей, впрочем, изрядно поредевшую:

- Они же заселяются.

- Это иностранные делегаты. А вы, прошу прощения, кто такой?

- Простой гражданин СССР. Со всеми его правами.

- Право у вас сейчас только одно: покинуть эту гостиницу.

- Но при социализме все равны! – воскликнул наивный Максим. – Вы что, против этого?

- Равны. А номеров все равно нет. И не будет. Не хватает на всех равных.

Делегаты начали оглядываться и оживленно обсуждать происходящее на своем языке. К стойке подошел хмурый молодой человек с неприметным, бледным лицом. Сотрудник КГБ – таких видишь сразу.

- У вас какие-то вопросы? Пройдемте со мной, постараемся их решить.

То, как собрался решать проблемы гебист, Максима не устраивало. Ехать на Лубянку в фургоне с надписью «Хлеб» - такая себе перспектива.

- Никаких вопросов. Я пойду?

- Пожалуйста. Не задерживаю.

Последнее предложение прозвучало двусмысленно. Чекист действительно не желал возиться с непрошеным гостем. Он выполнил поставленную задачу: предотвратить возможный скандал на глазах иностранцев. Больше его ничего не интересовало.

Девица за стойкой издевательски ухмыльнулась. «Знай свое место, гражданин» - администраторша подумала это настолько явно, что ее мысль Максим прочитал, словно строчку в книге.

Только на улице он сообразил, что у него, как и у всякого уважающего себя «колхозника», нет паспорта. Ни в одной гостинице никто не оформит человека без документов. Значит, надо уезжать из Москвы.

Наступил вечер. Над городом опустилась ночная тьма, но ее тут же разогнали фонари. На улице похолодало – ударил небольшой морозец и лужи покрылись коркой льда.

Лямки тяжелого рюкзака оттягивали плечи. Даже такой сверхвыносливый, опытный проводник, как Максим, устал. Хотелось лечь хоть куда-нибудь, отдохнуть и выспаться. Вот только все двери были закрыты. Без бумажки ты – никто.

- Да… Вот тебе и «я шагаю по Москве», - только и пробурчал он себе под нос.

В конце концов Максим вспомнил о записке Нины, поплелся на Ленинградский вокзал и сел на электричку – старую, плоскомордую, составленную из пары трехвагонных секций. Весь путь он дремал, а уже спустя сорок минут вышел на платформе Крюково.

Максим сразу понял, куда идти – его вело то самое чутье, которое безошибочно указывало ему нужный вектор в Зоне. Он перешел пути, миновал частный сектор и направился по тропинке к новым пятиэтажным домам. Освещение здесь еще не успели установить, и путь проходил через беспросветно-темный пустырь.

Кто-то пыхтел, мучительно стонал и возился в стороне от дороги. Максим, бесшумно ступая, пошел на звук. И когда в свете звезд он увидел, что там творится, тут же снял с ружья чехол.

Три здоровенных парня насиловали женщину. Двое держали ее за руки, а третий, раздвинув коленом ноги, продирался сквозь осеннюю одежду – светлые пальто и брюки. Негодяи были так увлечены черным делом, что не увидели «четвертого лишнего».

Максим прицелился и нажал на спуск. В вечерней тишине выстрел прозвучал, точно залп корабельных орудий. Пуля, завывая, прошла в сантиметре от головы самого активного насильника – Максим отвернул ствол в последнюю секунду. Ни к чему портить на девушке одежду. Говорят, кровь и мозги плохо отстирываются.

Если бы насильники промедлили хоть секунду, то они бы так и остались валяться на пустыре. Без голов – выстрел из ружья двадцатого калибра разносит череп на куски. Но они бросились наутек со скоростью шакалов, удирающих от разъяренного ягуара.

Максим приблизился к незнакомке. Та закрылась руками и поползла прочь.

- Да стойте же! Я не сделаю вам ничего плохого. Не для того я прогнал этих мразей.

Женщина поднялась на ноги и вдруг бросилась Максиму на шею, бормоча: «Спасибо… спасибо…»

- У вас шок. Давайте я вас провожу домой, - сказал он бесстрастно, точно робот-полицейский. – Как вас зовут?

- Таня…

- Пойдемте же. Со мной вам никто не страшен. Я ведь охотник.

- А в свободное время путешествуете и помогаете слабым?

- Иногда. Так вы согласны на мое предложение?

- Да, конечно. Я сейчас… не дошла бы одна.

Максим взял Таню за руку. Почувствовав сильное плечо, женщина немного успокоилась. Только иногда по ее телу пробегала дрожь. Так, вдвоем, они и дошли до новой пятиэтажки.

Теперь, в свете фонарей, Максим смог наконец-то разглядеть новую знакомую. В пальто чуть больше нужного размера она казалась немного неуклюжей, а симпатичное лицо безо всяких следов косметики портили плоский, картошкой, нос и недовольно опущенные уголки губ.

Таня смутилась:

- Что же вы не уходите?

- Мне некуда. Вернее, я искал именно этот дом, если верить адресу. У меня записка для некой Татьяны Поляковой.

- Это я… А от кого?

- От Нины.

- От Ниночки? Давайте же ее сюда! Записку, в смысле.

Таня схватила смятый листок, развернула его и быстро пробежала глазами текст.

- Так вам негде ночевать? – воскликнула она. – Пойдемте ко мне. Я вам в комнате мужа постелю.

- А супруг не будет против?

Взгляд Тани стал тоскливым:

- Он погиб при испытании нового оружия. Майор Поляков. Может, слышали?

Больше Максим ничего не спрашивал. Не стоило объяснять несчастной вдове, при каких обстоятельствах он видел виртуальное воплощение ее покойного мужа. В лучшем случае она бы не поверила, в худшем – выкинула бы незадачливого рассказчика вон. И правильно бы сделала. Поэтому Максим вслед за Таней поднялся на третий этаж и молча вошел в квартиру.

Жилище оказалось не очень просторным, но уютным. Две раздельных комнаты – редкость для Советского Союза, плюс коридор, кухня и санузел. В «гостиной» на полу валялась медвежья шкура.

- Муж убил, - пояснила Таня. – Вам, как охотнику, это будет интересно.

- Называйте меня на ты. А то я чувствую себя стариком. А ведь мне между тридцатью и сорока.

- Значит, ты от десяти до нуля лет старше меня, – Таня, оказывается, умела говорить странными формулами. – Тогда взаимно. Со мной тоже можно не официальничать. Раздевайся пока. Я сейчас борщ разогрею.

Чуть позже, за ужином, Таня вдруг сказала с мольбой в голосе:

- Останься у меня хоть на несколько дней – провожать меня на станцию и обратно. Не знаю, смогу ли я ходить на работу одна. С меня кров и стол.

- А вдруг я – вор? И чего-нибудь украду?

Таня рассмеялась и ответила цитатой известного поэта:

- Чурек и сакля – все твое. Что у меня брать-то? Набор логарифмических линеек? В этой квартире самое ценное – телевизор и медвежья шкура. Но ее просто так не утащишь и в комиссионку не сдашь.

- Хорошо, что не накидка из шкуры пантеры, - Максим глянул в сторону телевизора «Старт» на тумбочке. – Да и это не «Самсунг» и не «Сони».

- Я тебя не понимаю. Ты останешься?

- Да. Я согласен. Мне нужна передышка.

Таня вскочила, обняла его за шею и поцеловала в щеку. В эту ночь Максим спал в теплой постели у горячей батареи отопления. Один. И его это устраивало.

Загрузка...