Свалка времени. Часть 3. Легенда

Глава 46. Уходя – уходи

На краю поля Максим крикнул своим товарищам:

- Стойте! Я гляну, что впереди.

Никто не ответил. Антон, Клим и Кузьма исчезли, растворились в пространстве. Максим остался один. Он не стал никого искать, кричать и заниматься подобными малополезными вещами. Просто немного постоял и вновь побрел через траншеи, обходя тех солдат, кто уже погиб и тех, кто навсегда застыл на пороге вечности.

Линия окопов привела в долговременную огневую точку. Два тяжелых, размером с человека, снаряда пикировали на ее бронеколпак. Максим вошел внутрь и тоннель прямо на глазах превратился в коридор с кремовыми стенами и выбеленным потолком. Здравствуй, психиатрическая больница!

Максим двинулся вперед. Путь показался бесконечным. В какой-то момент в стенах начали попадаться зеркальные окна. В них отражалась вся его, Максима, жизнь. Слева – безрадостное, полное боли детство, справа – опасные приключения в аномальной Зоне.

Вот мать стоит с собачьим поводком в руках, вот она, улыбаясь, разговаривает с учительницей, а дома бьет Максима головой о книжный шкаф и топчет сына ногами с перекошенным от ненависти лицом. А вот и доцент Петровский, и Николай Фирсов, и Клим с Кузьмой, и учитель литературы Петр Петрович Вершинин. Враги и друзья. Только давно забытая Олеся попадалась сразу в обеих последовательностях. В белом больничном халате слева, в камуфляже и с маленьким ребенком на руках – справа.

Перед тяжелой железной дверью Максим остановился и зарядил ружье. Предстоит главная в жизни битва. С кем придется драться? С огромным пауком, демоном на копытах или непобедимым роботом-убийцей? Реальность… если она была реальностью, оказалась страшнее ожиданий.

Дверь плавно и бесшумно отворилась сама собой. Максим вошел и оказался в небольшом, хорошо освещенном зале с прозрачными окошками наверху. Невидимые зрители наблюдали за происходящим и, наверное, делали ставки. Максим чувствовал их, знал – где-то там находится Олеся из первой реальности и продажный доктор-психиатр. Две временных линии сходились в одну. Они причудливо переплелись, образовав непостижимый для человеческого понимания узор.

А потом в дальнем конце зала появилась мать. Ольга Даниловна Безымянная. Молодая, точно в детстве, с тональным кремом на спокойном, безмятежном лице и огненным цветком ярко-накрашенных губ. Именно их, а не глаза, Максим всегда видел во время «экзекуций». И запомнил навсегда.

- Мама! Ты же умерла! – выкрикнул Максим.

- Я вернулась. Как сам видишь. Хочу забрать тебя с собой. Там я продолжу нашу беседу и выбью из тебя дурь! – мать протянула руки.

Максим похолодел. Вот, значит, что такое ад. Не котлы и кипящая смола, а вечная жизнь с самым дорогим и одновременно ненавистным человеком во Вселенной. И с этим ничего нельзя сделать.

Максим попытался выжечь матери мозг, но не смог установить связь с ее разумом. Казалось, ее душа испарилась, исчезла.

- Не получается, да? – в голосе Ольги Даниловны сквозила откровенная издевка. – Я же говорила, что упеку тебя в психушку. Ты не верил? Зря.

- Зачем? Зачем все это? Почему ты меня мучаешь?

- Из-за наследства, - вдруг разоткровенничалась мать. – Твой никчемный папаша умел делать деньги – этого у него не отнять. Но он, тварь ненавистная, развелся, прежде чем сдохнуть и в завещании указал: в случае твоей смерти состояние уходит на благотворительность! Благодетель хренов! Этот урод мечтал пустить меня по миру! Но я упорная и не могла просто так сдаться. Твоего братца я довела до петли. Остался единственный наследник – ты! Мне надо сделать тебя недееспособным и стать твоим опекуном. Тогда я заживу, как белый человек. Но сначала нужно убить тебя… здесь.

Максим понял: если он погибнет в этой реальности, в Зоне, останется только психушка. Из нее он не выйдет никогда: мать позаботится об этом. Крепко позаботится. Это то, что хуже смерти. В таких местах вечное забвение кажется желанным исходом.

- Не хочу… Нет… – Максим выстрелил.

Пуля попала матери в живот и выбила из тела фонтанчик крови, но не более того. Лицо Ольги Даниловны осталось таким же безмятежным.

Тогда Максим начал стрелять без перерыва. Точно робот, он передергивал затвор и нажимал на спуск. Ружье грохотало, пластиковые гильзы с характерным звуком падали на пол, пороховой дым щекотал ноздри. Но больше ничего не изменилось.

После пятого выстрела ударник щелкнул впустую.

- Не хочешь, значит, по-хорошему? – мать погрозила пальцем. – Тогда будем говорить по-плохому.

В руках ее появился сложенный вдвое собачий поводок – длинный, как кнут. Ольга Даниловна стала хлестать Максима. Спрятаться в маленьком помещении ему было некуда. Каждый удар раздирал кожу до мяса и отдавался в теле жгучей, невыносимой болью. Максим выронил ружье, упал, пополз, забился в угол, закрывая руками голову. Похожие наказания в детстве выглядели по сравнению с этим избиением сущим пустяком.

Максим сквозь невыносимые страдания сумел вытащить из портупеи наган и семь раз нажал на спуск. И снова пули попали в цель, но Ольга Даниловна не заметила этого.

Мать утомилась. Она отбросила поводок, схватила Максима за грудки и ударила о стену. В спине что-то хрустнуло и отозвалось невыносимой вспышкой боли. Ноги тут же отнялись, стали ватными, бесчувственными.

Ольга Даниловна швырнула Максима на пол, сдавила пальцами с длинными ногтями горло и безразлично произнесла:

- Не трясись так. Не умрешь ведь… насовсем.

Материнские пальцы сжались. В глазах потемнело. Сознание начало уплывать. Но на его остатках Максиму пришла неуместная мысль о своих друзьях, оставшихся в Зоне. Они погибнут без его «особых способностей». Не «глухой», но неопытный Антон вряд ли выведет остальных из аномалий и убережет от чудовищ… Абсурд, конечно. Ведь ничего этого не существует на самом деле. Нет даже Антона…

Рука коснулась чего-то твердого, прикрепленного к поясу. Это был штык-нож, тот самый, купленный у старого солдата за бутылку водки. Самое первое и, наверное, последнее оружие бойца. Альфа и омега. Все, что осталось. Последний шанс.

Сил и ловкости тут же прибавилось, словно дух воина вселился в умирающее тело. Максим ухитрился вытащить штык-нож и с размаха воткнул его матери прямо в лицо. Острие ударило ее прямо в нос. Что-то хрустнуло. Клинок глубоко, по самую рукоятку, вошел в череп. Мать повалилась на бок. Пальцы с ярко накрашенными ногтями поскребли цементный пол и застыли.

- Уходя – уходи… - прохрипел Максим.

Он долго лежал, не в состоянии пошевелиться. Раны болели так, что хотелось выть, но сил не хватало даже на это. А потом боль понемногу начала проходить. Кровавые следы на руках затянулись и зажили сами собой. Ноги обрели чувствительность – мышцы свело дикой судорогой и отпустило лишь через несколько секунд. Кое-как Максим поднялся, машинально взял ружье, перезарядил его и повесил на плечо. Потом отыскал наган и спрятал револьвер в портупею.

- Я все еще солдат… сталкер, - сказал он сам себе. – Первым делом – оружие.

Мать так и лежала на полу – только теперь уже старая. Сквозь тональный крем проступили складки морщин. Наращенные, украшенные блестками ногти выглядели неуместными на дряблых пальцах. Помада потемнела на растрескавшихся губах.

Максим выдернул штык-нож из изуродованного лица матери, упал перед ней на колени и зарыдал в голос. Он так и не смог ее возненавидеть.