Таллиннский переход

25 августа 1941, 18:40

Первый секретарь Ленинградского обкома партии Жданов с хрустом смял пачку «Беломора», уже вторую за сегодняшний день, и бросил ее в корзину для бумаг. Достал из ящика письменного стола новую пачку папирос, нервно закурил, глубоко затягиваясь. Глаза его лихорадочно блестели от нервного напряжения и двух выпитых натощак стаканов водки. Воспаленный мозг искал спасения в ситуации, которая казалась ему безнадежной. Вал немецкого наступления неудержимо катился к Ленинграду, прижимая разрозненные, деморализованные части к самым стенам города. И уж конечно, и Жданов это понимал лучше других, немецкое наступление не остановить расклеенными еще 21 августа плакатами с призывами: «Ленинградцы! Враг у ворот!»

Ворошилов — дикая бездарность, но в поисках спасения он вдруг додумался вооружить население, благо, оно составляло несколько миллионов, и бросить его навстречу немцам — пусть в их мясе и костях завязнут немецкие танки.

Но эта смелая идея вызвала самое резко осуждение Сталина, который собственного народа боялся пуще смерти, и сама мысль о вооружении народа перехватывала ему дыхание. Сталин устроил разнос Жданову и Ворошилову, приказал немедленно разогнать созданный ими Совет обороны Ленинграда, но с формированиями народного ополчения нехотя согласился, строго приказав лишь, чтобы при каждом батальоне имелся офицер НКВД с неограниченными полномочиями. Но самое главное, что сказал Сталин, было то, чтобы Жданов и Ворошилов твердо знали: падение города — это их гибель. Ни эвакуироваться, ни тем более сдаться в плен им не удастся. Специальные люди, получившие соответственные инструкции и полномочия, позаботятся об этом.

Жданов не знал, сколько уже Сталин прочел осведомительных сводок, представленных ему НКВД, о том, что Жданов и Ворошилов — два заговорщика — готовятся впустить немцев в Ленинград, а дело с народным ополчением затеяли для того, чтобы захватить город ещё до прихода немцев и вынудить армию, поставленную между двух огней, сложить оружие. Жданов этого не знал, но шестым чувством прожженного интригана-царедворца понимал, что его звезда начинает закатываться. А ведь пару месяцев назад он считался самым приближенным человеком Сталина, его потенциальным преемником, связанным со своим Хозяином такими океанами крови, в которые могли погрузиться без следа целые континенты...

Уроженец Мариуполя, сын школьного инспектора, склонного к религиозному мистицизму, Жданов получил достаточное домашнее образование (для него держали даже учителя музыки), закончил реальное училище в Твери и даже успел до призыва в армию закончить два курса Тверского сельхозинститута. Февральская революция застала его прапорщиком 139-го запасного полка, формирующегося в забытом Богом и людьми городке Шадренске Пермской губернии. Кроваво-грязные волны смутного времени выплеснули его в Нижегородскую губернию, где в 1929 году он был уже секретарем губкома.

Сталин обратил на него внимание в период массового уничтожения крестьян. Как известно, «кулаки» делились на три категории, причем для первой категории предусматривался расстрел с заключением семей в концлагеря, для второй — высылка в отдаленные районы Севера и Сибири, для третьей — высылка в пределах собственного края. Всё, естественно, с конфискацией имущества. Нижегородская губерния никогда не считалась особенно зажиточной, поэтому, когда Жданов прислал в Москву проект, где предлагалось примерно половину крестьян губернии провести по «первой категории» (хотя специальная комиссия ЦК указывала, что обращению по «первой категории» должно подвергаться не более 15% крестьян, условно классифицируемых в качестве «кулаков»), Сталин понял, что этот человек из Нижнего Новгорода правильно понимает линию партии и стоящие перед страной задачи. Он приблизил Жданова к себе, сделал его кандидатом в члены Политбюро, а когда в декабре 1934 года ликвидировали Кирова, назначил Жданова первым секретарем Ленинградского обкома.

В отличие от Кирова, который, будучи продуктом военного коммунизма ленинской поры, сам выходил на субботники по сносу уникальных соборов XVIII века и на строительство Большого дома, похлопывал в цехах молодых работниц по ягодицам и с веселыми прибаутками утверждал присланные Филиппом Медведем смертные приговоры для крестьян за кражу нескольких колосков пшеницы, Жданов до такого демократизма не опускался, окружив свою жизнь ореолом таинственности, появляясь перед избранной аудиторией только на трибунах и в президиумах. Половину времени он проводил в Москве или на даче (своей или Сталина) в Крыму.

Но при всем при том, с первого же дня своего появления в Ленинграде он проявил прямо таки кипучую деятельность по искоренению «либерального» наследия своего незадачливого предшественника. Созданные по делу об убийстве Кирова «тройки», работая круглосуточно, приговаривали тысячи человек к расстрелу без права обжалования с немедленным приведением приговора к исполнению. Но этого было мало. Жданов организовал то, что поначалу называлось «Кировским потоком»: он сам заказывал, составлял и подписывал списки (этих списков в «литнаследстве» Жданова осталось около 15 томов), по которым многие десятки тысяч жителей «колыбели революции» «потекли» в тюрьмы, лагеря, в ссылку, на пытки и на смерть. Вождь в Москве с удовлетворением следил за действиями своего любимца в ненавистном Ленинграде и понял, что его пора выпускать на работу в масштабах страны.

В сентябре 1936 года Жданов очередной раз отдыхал со Сталиным в Сочи. Именно там они задумали план еще небывалого в человеческой истории террора против собственного народа. 25 сентября 1936 года из Сочи в Москву, в Политбюро, за подписями Сталина и Жданова, была послана телеграмма-молния:

Это была самая кровавая депеша в истории человечества, развязавшая невиданный доселе нигде в мире террор. Целые слои советского общества обрушивались в братские могилы и котлованы бесчисленных лагерей. Не слишком доверяя исполнителям на местах, Сталин направил Жданова в провинцию для личного руководства массовыми казнями и арестами. Жданов едет в Уфу, Казань, Оренбург и Саратов, оставляя после себя братские могилы и переполненные до отказа тюрьмы. Не забывает он и свою «вотчину» — Ленинград. Только одних коммунистов, которых в Ленинградской парторганизации насчитывалось 300 тысяч человек, к концу 1937 года осталось не более 120 тысяч.

Сталин еще более приближает Жданова к себе, допуская его к тайнам внешней политики и государственной обороны. Жданов постоянно присутствует на заседаниях Военного совета Наркомата Обороны, лично курирует флот, безоговорочно поддерживая сталинскую, совершенно авантюрную программу военного кораблестроения. Именно Жданов выдвигает на пост наркома ВМФ ранее никому неизвестного Кузнецова, всячески поддерживая своего протеже. Он начинает вмешиваться во всё: в науку, культуру и литературу, выхолащивая по сталинскому рецепту все под единый ранжир. Музицирует в избранном обществе, посещает премьеры в театрах, зная, что представление не начнется, пока он не появится в царской ложе.

Но при всем при этом смертельно боится Сталина, вскакивает, когда тот звонит ему по телефону, даже когда в кабинете никого нет. Сносит все издевательства от любимого вождя, до которых тот был очень охоч. Звонок, к примеру, будил Жданова среди ночи, и с того конца провода звучал пьяный голос с грузинским акцентом: «Андрэй, говорят, ты сэбе лифт до третьего этажа завел. Ты пешком ходи лучше. А то у тебя пузо вырастет...» Трясущимися от страха губами Жданов отвечал, вытянувшись перед телефонным аппаратом: «Хорошо, товарищ Сталин... Учту, товарищ Сталин...» И приказывал немедленно отключить лифт.

Но Жданов продолжает заниматься большой политикой. Он выходит в море на новеньком «Кирове», отряхивая балтийские брызги со своего кожаного пальто Стоящие на мостике адмиралы Кузнецов, Галлер и Невицкий показывают своему куратору, как зажат в тупике Финского залива флот, напоминая о том, что вся Прибалтика и Финляндия принадлежали некогда Российской Империи. Он обещает вернуть им базы и на северном, и на южном берегу залива и выполняет свое обещание. Он безоговорочно поддерживает поворот Сталина на союз с Гитлеровской Германией и настолько убеждает себя, что дружба с Гитлером будет вечной, что 19 июня 1941 года со спокойной душой уезжает в отпуск в Сочи.

Он могуществен, и власть его в Ленинграде почти абсолютна. Но около Сталина появляются новые люди. Они молоды, энергичны, занимают ключевые посты и, ловко интригуя, прикладывают все усилия, чтобы сокрушить ненавистного им фаворита вождя. Это не так просто. Но и эти люди не простые. Это Берия и Маленков. Один держит в руках карательный аппарат, другой — орготдел ЦК.

Уже в 1939 году Жданов и «молодые» обмениваются первыми ударами. Ничья. Но Жданову ясно, что одним раундом схватка не кончится. Она кончится тогда и только тогда, когда одна сторона сокрушит и уничтожит другую. Финская война чуть не стоила ему головы, но удалось вывернуться, свалив все на военных. Но решение уйти в отпуск 19 июня было очень опрометчивым. Пользуясь шоком, в котором в течение первых двух недель войны находился Сталин, Берия и Маленков не разрешают Жданову даже заехать в Москву, а приказывают ему немедленно направиться в Ленинград, подчеркивая, что он, Жданов, не более, чем деятель областного масштаба.

Более того, происходит вещь воистину ужасная. Несмотря на свою веру в утвержденную Сталиным доктрину невозможности нападения Германии на СССР, Жданов, в силу своего положения, имел доступ к такой разведывательной информации о подготовке Гитлером вторжения, что это заставило его, если не усомниться в непогрешимой мудрости вождя всех народов, то по крайней мере, насторожиться и принять меры на случай непредвиденного развития событий в зоне своей ответственности — на северо-западе страны.

Используя все свое влияние, он добился, чтобы в случае конфликта главкомом Северо-западного направления стал способный и энергичный генерал армии Мерецков, чьи рекомендации во время войны с Финляндией, если бы их кто-нибудь слушал, могли бы привести тогда к значительному сокращению потерь и затраченного на этот конфликт времени. Вместе с тем, по рекомендации Жданова командующим войсками Прибалтийского Особого военного округа назначается талантливый, молодой генерал-полковник Локтионов, разработавший по заданию Жданова план активной обороны на территории Прибалтики с последующим быстрым переходом в контрнаступление благодаря подавляющему превосходству над противником в живой силе и технике.

Ещё добираясь со своей дачи в Крыму до Ленинграда, Жданов с удовлетворением узнал, что генерал Мерецков ночью 21 июня отбыл на «Красной стреле» из Москвы в Ленинград. Значит, начало войны застало его на своем КП. Однако, приехав в Ленинград, Жданов к своему неописуемому ужасу узнал, что оба генерала — Мерецков и Локтионов — исчезли. Жданов хорошо знал эту политическую кухню, где сам был шеф-поваром, поэтому не стал внимать слухам, будто генералы похищены абвером или гестапо. Оба были арестованы по приказу Берия, а на место Мерецкова ему прислали... Ворошилова. Жданов оценил удар, нанесенный ему «молодыми». Нетрудно было предсказать, чем кончится ворошиловское руководство Северо-западным направлением, а отвечать перед Сталиным придется ему, Жданову. Так и случилось.

Никто не успел и вздохнуть, как немцы оказались у ворот Ленинграда. Отрезанный в Смольном от участия в интригах Политбюро в Москве, получая постоянные разносы от Сталина за полное отсутствие какого-либо руководства, за хаос, за катастрофические поражения, за срыв эвакуации и даже за либерализм, Жданов все более погружался в городские дела, становясь, как и наметили «молодые», деятелем областного масштаба. Добивая конкурента, Берия и Маленков забросали Сталина сообщениями о заговорщицкой, сепаратистской деятельности Жданова, не забыв присовокупить, что в Ленинграде на каждый портрет товарища Сталина приходятся три портрета Жданова, что тот уже выцыганил у немцев звание гауляйтера и готовится сдать Ленинград. Сталин тут же отдал приказ: в случае падения города Жданова немедленно ликвидировать, о чем и сообщил своему любимцу. Жданов понял: судьба города — его судьба, и стал просить Сталина убрать куда-нибудь Ворошилова и прислать на его место командующего, который хотя бы мог читать карту.

Подобная жизнь в сочетании с непрерывным курением и пристрастием к спиртному сильно состарила сорокашестилетнего Жданова. Некогда красивое лицо отекло и побледнело. Аккуратно постриженные усики стали придавать ему жалкий, болезненный вид. Нездоровая грузность, приступы астмы и удушья говорили о том, что грозный сатрап стоит уже на краю могилы. Но, как ни парадоксально, времени подумать об этом не было. Инстинкт самосохранения заставлял заботиться о сиюминутных делах. И, конечно, в такой обстановке судьба Таллинна и Балтфлота беспокоили Жданова очень мало.