25 августа 1941, 07:40

Сознание медленно возвращалось к матросу Григорьеву. Первое, что он увидел, открыв глаза, были знакомые плакаты корабельного клуба, превращенного в лазарет. «Бей врага смертным боем — будешь героем», — подсознательно прочел он на одном из плакатов, где богатырского сложения матрос лупил прикладом трехлинейки целую свору гитлеровцев, тщетно пытавшихся прикрыться от ударов гиганта автоматами Шмайсера. Григорьев снова закрыл глаза. Он понял, что лежит на столе, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Вокруг него на сдвинутых столах кроваво-белыми коконами стонали, хрипели и задыхались раненые.

Ближе всех, на придвинутом вплотную соседнем столе, лежал машинист Федоров. Из-под окровавленных повязок сочилась кровь. Кровь текла и изо рта. Моряк был в беспамятстве, хрипел и повторял в бреду одно лишь слово: «Дочка!..»

Григорьев снова впал в забытье, а очнулся от звука голоса: он узнал голос старпома, капитана 3-го ранга Дёгтева, который шел по узкому проходу между столами, сопровождаемый майором Румянцевым и хирургом, капитаном Нуборяном. «Катер подойдет к правому борту через пять минут, - проговорил Дёгтев медикам. - Клуб очистить. Всех на берег — в госпиталь».

«Но ведь есть указание начальника медслужбы КБФ, - пытался возразить Румянцев, - по возможности, оставлять тяжелораненых в корабельных стационарах, чтобы не перегружать береговые госпитали».

«Катер будет через пять минут,- повторил капитан 3-го ранга Дёгтев, - поторопитесь. Корабль останавливаться не будет».

«Товарищ старпом, — услышал Григорьев голос хирурга Нуборяна,— эти раненые — послеоперационные. Они нетранспортабельны, тем более их ждут минимум четыре перегрузки. Мы не довезем их живыми до госпиталя». Ответа старпома Григорьев не слышал, поскольку снова потерял сознание.

Очнулся он от боли, когда его перекладывали на носилки. Он посмотрел на хмурые лица санитаров, привязывающих его к носилкам и застегивающих клапан на ногах. «Прощай, браток», - со вздохом сказал один из них, глядя куда-то в сторону. У Григорьева сжалось сердце. Он понял, что даже если уцелеет, никогда уже не вернется на корабль. Не возвращались матросы из береговых госпиталей на корабли! Всех пожирал затем кровожадный молох огромного сухопутного фронта, где потери менее десяти тысяч человек даже и не учитывались, как бесконечно малые величины.

Григорьев несколько раз терял сознание, пока его несли по крутым корабельным трапам на верхнюю палубу, порой поднимая носилки почти вертикально вверх, нещадно задевая его израненное осколками тело о какие-то выступы, острые, как штыки. На верхней палубе он снова пришел в себя, увидев катер, прыгавший около трапа. Три матроса, с трудом удерживая равновесие на болтающейся, как мыльница, палубе катера, принимали носилки, которые буквально скидывали им на руки матросы крейсера. «Киров» маневрировал в режиме средних ходов, ведя огонь по-башенно с интервалами в несколько секунд. Корабль скрежетал и вибрировал. Пороховой дым, смешиваясь с черным дымом сгоревшего мазута, стелился по палубе. Носилки Григорьева снова ударились обо что-то острое, пронзившее, казалось, насквозь его тело в нескольких местах, и матрос, в который уже раз, ушел в спасительное беспамятство.


Загрузка...