Таллиннский переход

25 августа 1941, 09:00

Адмирал Трибуц с мостика «Пиккера» смотрел на огромную черную тучу, поднявшуюся над нефтегаванью и накрывшую черным траурным покрывалом рейд и корабли. Гул взрыва еще стоял в его ушах. Что это? Шальной снаряд? Диверсия?

«Диверсия!» - доложили ему, когда он спустился вниз. Это слово было универсальным уже лет пять, и пользовались им очень широко, чтобы не знать лишних забот, да и диверсантов всегда разыскивали и расстреливали без особого труда, ибо было известно, что на 100 человек всегда приходится минимум два-три диверсанта из бывших кулаков, подкулачников, троцкистов и тому подобной публики, действующей по заданию всевозможных разведок, а часто и по собственному почину из слепой ненависти к советской власти, а более всего — к ее вождям. И сейчас можно было легко списать на них взрыв нефтегавани, но адмирал почувствовал страшную усталость и какую-то безысходность — все и так гибнет: и порт, и корабли, и люди, и он сам. Выхода нет, руки связаны. Он взглянул на часы: до назначенного им совещания оставалось около часа. Приказав себя не беспокоить до 10 часов, Трибуц ушел в свою каюту и сел за письменный стол, расстегнув воротник кителя и уронив голову на руки. Машинально включил приемник. Передавалась утренняя сводка Совинформбюро.

Адмирал машинально выключил приемник. Прослушанное сообщение было основано на сводке его штаба о действиях в Рижском заливе двух последних оставшихся там эсминцев «Сурового» и «Артема», но зачем в сообщении приплели торпедные катера? Кстати, нужно проконтролировать, передан ли на «Суровый» и «Артем» приказ о немедленном возвращении в Таллинн.

На столе каюты лежала карта общей стратегической обстановки на северо-западном направлении, составленная операторами штаба по данным на 6 часов утра. Трибуц, вздохнув, посмотрел на нее. Было видно, что его штаб толком не знал точного положения под Ленинградом, но даже из того, что им было известно, вырисовывалась жуткая картина. Маленький пятачок таллиннского плацдарма уныло краснел уже в глубочайшем немецком тылу. Стрелы немецкого наступления хищно охватывали Ленинград с западного и восточного направлений. 23-я армия откатывалась к Белоострову под ударами финнов.

Ярость охватила Трибуца. Маршал Ворошилов! Кто-нибудь когда-нибудь скажет вам в лицо, что все это произошло и произошло так быстро благодаря вашему полному невежеству в военном деле! С какой радостью в самый канун войны вы заявили, что «армия и флот вычищены до белых костей»! Безграмотный и гнусный кремлевский интриган! Как он вообще попал в главкомы? Ведь на эту должность пророчили генерала Мерецкова, но он куда-то пропал в самом начале войны. Сначала пошел слух, что генерал попал в плен, но не похоже. Немцы бы объявили об этом на весь мир. Не каждый день попадают в плен генералы армии. Потом кто-то говорил, что Мерецков отправлен на Дальний Восток формировать резервные дивизии. Это более вероятно, но не менее обидно.

При компетентном управлении войсками, правый фланг которых опирался бы на поддержку мощных соединений флота, немцы и шагу не смогли бы сделать по Прибалтике... Мощные соединения флота! Почему-то снова вспомнилось, как тогда, в самом начале войны, подорвался «Максим Горький», погиб «Гневный», как переломился пополам «Сторожевой» в дневной атаке торпедных катеров, как паршивая плавбаза тральщиков, которую пришлось срочно в сводке объявить крейсером, рассеяла своим огнем целый дивизион наших эсминцев, чуть не уничтожив один из них... Да, вычистили нас действительно до белых костей! Отняли инициативу, отняли ту поэзию, без которой невозможно делать никакое дело, а тем более военное, когда своих боишься гораздо больше, чем противника...

Возможно он и сам некомпетентный командующий в цепи той страшной некомпетентности, которая пронизала всю страну сверху донизу, а его мысли о генерале Мерецкове — годами выработанное, инстинктивное желание укрыться за широкой спиной надежного, волевого, инициативного и компетентного командира, который, отвечая за все сам, отдавал бы тебе четкие и разумные приказы, а ты отвечал бы только за их своевременное выполнение. А Ворошилов? Ярость сменилась злорадством. Теперь-то уж этот подонок на костях разгромленных в пух и прах армий, на костях погубленного без всякой пользы флота должен сломать себе шею! Если бы на его месте был генерал Мерецков!

Трибуц не знал, да и не мог знать, что именно в этот момент генерал армии Мерецков, оглашая своими воплями и рыданиями подвалы лефортовской тюрьмы, корчился под ударами резиновых палок, выбивавших из него показания о том, что он английский шпион и террорист.