Сердце у старшего лейтенанта Радченко упало. Вперёдсмотрящие, выставленные на нос «Аэгны», обнаружили на 30 градусов с правого борта силуэты двух катеров и вполголоса доложили об этом на мостик. Радченко начал разворачивать плавбазу носом к катерам. От перенапряжения его бил озноб. Катера, безусловно, принадлежат противнику, и нетрудно представить, что произойдет, если они нападут на три практически невооруженных судна, переполненных спасёнными с потопленных накануне судов. Тени катеров промелькнули и исчезли, затем появились снова с левого борта. Опасаясь торпеды, Радченко снова развернул «Аэгну» на силуэты катеров. То ли катера не замечали три уцелевших от конвоя судна, то ли выполняли какую-то другую задачу и не хотели отвлекаться, во всяком случае, покрутившись вокруг минут десять, катера растворились в темноте и больше не появлялись.
Остатки конвоя продолжали на ощупь идти вперед. Радченко про себя последними словами ругал тральщики. Куда они все подевались? Двое погибли на его глазах. Но где же остальные? Ведь целый дивизион «ижорцев» прикрывал конвой. Ежесекундно ожидая подрыва на мине, «Аэгна» продолжала вести за собой «Гидрограф» и «Октябрь». Палубы всех трех судов были переполнены дрожащими от холода измученными людьми. Ужас пережитого не уменьшал страха перед грядущим. Ночная темнота могла в любую минуту озариться багровыми взрывами мин и торпед или разноцветными трассами крупнокалиберных очередей. До Гогланда оставалось еще около двух часов хода.