Таллиннский переход

25 августа 1941, 07:07

Сердце капитана 3-го ранга Ефета дрогнуло. С мостика эскадренного миноносца «Гордый» был ясно виден сноп огня и чёрного дыма, взметнувшийся над крейсером «Киров». Столбы воды от падавших непрерывно вокруг крейсера снарядов ежеминутно грозили непоправимой катастрофой. Чёрные с грустинкой глаза Ефета загорелись боевым азартом: «Поднять сигнал: «Прошу не мешать моим действиям!»

Старшина сигнальщиков Иванов метнулся к фалам: «Есть поднять сигнал!»

«Боевая тревога! Корабль к постановке дымзавесы изготовить!»

Звонкая трель колоколов громкого боя разнеслась над палубой эсминца, взлетела в душные помещения нижних боевых постов. На мостике Ефет возбужденно инструктировал штурмана Лященко и рулевого Лагутина: «Держать вдоль побережья, как можно ближе. Следить за глубинами...»

«Кормовой химпост к постановке дымзавесы готов», - прохрипела переговорная труба голосом старшины второй статьи Емельяненко.

Чёрт возьми, эсминец зовется «Гордым» или нет?! Надоело ходить невычисленными курсами в душной мышеловке гаваней, хочется размяться на полном ходу.

Ведь еще недавно сам Ефет мечтал не только о лихих торпедных атаках, но даже и о таранах, о чем даже написал статью в шестом номере «Морского сборника» за 1938 год. Статья так и была озаглавлена «Возможно ли применение тарана в наши дни?» Заметив, что западная военно-морская мысль совсем не развивается в этом направлении, Ефет предлагал взять на заметку это мощное оружие, ибо даже линкоры способны таранить друг друга, если их командиры и экипажи имеют достаточно «решительности, инициативы, силы воли и присутствия духа...» Рвался в бой лихой командир «Гордого», в такой бой, к которому его готовили бравурные предвоенные фанфары и барабаны...

Быстро взглянув на корму, Ефет увидел старшину Емельяненко, хлопотавшего у дымовых шашек. У боевого поста постановки дымзавес распоряжался расторопный котельный машинист Федоров. Надев наушники, он ждал команды.

«Полный ход!» - скомандовал Ефет. Подняв огромный бурун, стремительно увеличивая скорость, на виду у противника, «Гордый» направился к берегу и устремился вдоль его изгиба. Немцы открыли по эсминцу шквальный огонь из минометов и пулеметов. Пули и осколки засвистели над палубой, зазвенели о сталь надстроек и бортов. Ответный огонь открыли сорокапятимиллиметровые орудия эсминца и крупнокалиберные пулеметы. На полном ходу эсминец вышел под ветер. Старпом капитан-лейтенант Красницкий, стараясь перекричать грохот выстрелов, крикнул в телефон: «Дым!»

Старшина Федоров увеличил поступление в котлы мазута, и из трубы эсминца вырвался сплошной столб копоти. Копоть поднималась к небу на небольшую высоту, а затем плавно стелилась над рейдом, скрывая от противника стоящий без движения крейсер. А внизу, над самой водой, за эсминцем вырастал плотный шлейф серо-желтого дыма...

В районе памятника «Русалке», где немцы просочились к заливу, огонь противника стал особенно плотным. Над верхними боевыми постами непрерывно свистели пули. Стоявший во весь рост старшина Федоров был на виду у противника. По нему стреляли даже из автоматов. Старшина почувствовал острую боль в кисти руки, видел, как брызнула кровь, но не выпустил из рук маховика, регулирующего подачу мазута. Сорвав с себя вылинявший воротник, он зубами обернул им руку. Плотная дымзавеса снова окутала рейд. Даже с мостика «Гордого» нельзя было разглядеть хотя бы силуэта крейсера «Киров».