На этот раз самолетов было шестнадцать. Как обычно, они появились со стороны южного берега и снова шли на большой высоте. У всех на тральщике еще теплилась надежда, что они и на этот раз пролетят мимо. Уж очень их много для такого маленького конвоя. Прямо над кораблями самолеты в крутом вираже заложили круг и, начав пологое снижение, один за другим с постоянного курсового ринулись на добычу. Это были «Ю-88» — горизонтальные бомбардировщики. Они не снисходили до пикирования, но зато несли гораздо больше бомб, чем пикировщики, да и над целью могли оставаться гораздо дольше, нежели «лапотники».
Бомбы полились дождем. Снизившись до высоты примерно 800 метров, бомбардировщики делали заход за заходом на практически беззащитные корабли. Треск пулеметных очередей на кораблях и звон сыпавшихся на палубу отработанных гильз создавали скорее иллюзию сопротивления. Эффективность огня была нулевой. Утопив тралы, тральщики вертелись под бомбами, окатываемые тоннами воды и осыпаемые осколками.
В голове Амелина — будущего профессора экономики — опять никак не могло уложиться, что немцы используют такие силы против столь ничтожных целей. Он видел, как, круто положив руль, «Трувор» пытался уклониться от предназначенной ему серии бомб. Огромный столб воды, огня и черно-бурого дыма неожиданно вырвались из-под носа ледокола. Никто не понял, то ли в «Трувор» угодила бомба, то ли, сойдя с протраленной полосы, ледокол напоролся на мину. В этот момент ударная волна от близко упавшей бомбы сбила Амелина с ног. Тральщик, подпрыгнув, как испуганный конь, повалился на правый борт. Это в какой-то степени спасло Амелина, не дав ему упасть за борт. Когда он вскочил на ноги, то увидел, что «Трувор» быстро погружается носом, медленно заваливаясь на левый борт, окутавшись клубами пара и дыма. Свист и вой пара, вырывающегося из разбитых паропроводов, смешавшись с пронзительным воем поврежденной сирены, фигурки прыгающих за борт людей, барахтающихся в темной от мазута воде среди продолжающихся вздыматься столбов от падающих бомб, создавали картину какого- то неземного, мистического ужаса...
«Трувор» так и не успел лечь на борт. Носом вперед, с креном на левый борт он и ушел под воду, на мгновение мелькнув желтой латунью продолжавших вращаться винтов. Воронка водоворота и легкое облачко пара над штилевой поверхностью залива — все, что осталось, как будто это было не судно в 1200 тонн водоизмещением, а завиточек дыма, который сдуло ветром. И только кружащиеся в водовороте головы людей говорили о произошедшей трагедии...
Бомбы еще продолжали падать, когда на тральщик начали вытаскивать спасенных с «Трувора». Многие из спасенных были ранены, обожжены, а у старшего помощника капитана ледокола безжизненно висела перебитая нога. Амелин работал, забыв обо всем. Он накладывал повязки, протирал раны и ссадины йодом, стараясь, как мог, подбодрить ошеломленных людей. Накладывая шину на ногу старшего помощника «Трувора», фельдшер спросил, что произошло с ледоколом: мина или бомба? Тот молчал, видимо, находясь в шоке. Амелин сделал ему укол морфия — у запасливого и любящего свое дело фельдшера было в его крошечной санчасти больше разных лекарств и медикаментов, чем на любом эсминце. Единственное, чего не было, и тут Амелин был бессилен — это не было достаточно места. Спасенные забили весь тральщик от верхней палубы до машины, где на пойелы уложили особенно тяжело пострадавших.
Выставили новые тралы. В отдалении без хода стоял «Рулевой», боясь пошевелиться, потеряв, уклонявшись от бомб, границы протраленной полосы. Печальный пример «Трувора» гипнотизировал. Амелин слышал, как комиссар Чертов ругался в адрес «Рулевого», что тот даже не спустил шлюпку, чтобы помочь спасти людей после гибели «Трувора». Командир успокаивал комиссара, уверяя, что на «Рулевом» вообще нет ни шлюпок, ни иных спасательных плавсредств — он их оставил в Таллинне. «Ладно, разберемся», — пробурчал Чертов.
Конвой, состоявший теперь из двух тральщиков и одного маленького гидрографического суденышка, двинулся дальше. Амелин очень надеялся, что немцы сочтут их конвой уничтоженным и оставят в покое...