Курсант Высшего военно-морского училища имени Фрунзе старшина 2-ой статьи Климчук, назначенный за неимением офицеров командиром взвода, занимал вместе со своими однокурсниками оборону возле поселка Ассаку у самого Тартуского шоссе. Взвод входил в так называемый батальон особого назначения, сформированный из курсантов училища. Командовал взводом капитан 3-го ранга Петренко. Где тогда находился Петренко и штаб наспех сформированного батальона, никто не знал. Курсантскими взводами и полуротами, а то и отделениями, пытались заткнуть все дырки трещавшего и разваливавшегося сухопутного фронта. Вооруженные курсанты были с винтовками, с двумя обоймами на брата, имели несколько гранат и один единственный ручной пулемет. (Выяснить точно систему пулемета не удалось. Как-то уж по традиции все считают, что это был ручной пулемет системы Дегтярёва (РПД), однако некоторые данные говорят о том, что курсанты имели пулемет «Льюиса» времен первой мировой войны).
Распорядок противника уже был достаточно изучен. Без крайней необходимости немцы в ночные бои не лезли. Не то, чтобы они не умели воевать ночью, умели и притом хорошо, но не любили. В боевой обстановке подъем у них был обычно в 3 часа 30 минут утра, затем — завтрак, подготовка, осмотр и — в бой где-то в самом начале пятого.
Так и случилось в день 25 августа. В самом начале пятого даже без артподготовки немцы пошли в атаку. Климчук прильнул к пулемету. Резкий треск коротких очередей и разнобой винтовочных выстрелов нарушили рассветную тишину. Огнем курсантов никто не управлял. Каждый стрелял, куда хотел. Никто не был толком обучен сухопутному бою, а юношеский энтузиазм и отвага не могли компенсировать отсутствие должной боевой подготовки.
Немцы залегли, прячась за неровностями местности и пустили в ход ротные минометы — наиболее страшное оружие 1941-го года. Мины обрушились на наспех отрытые окопчики курсантов. Почти одновременно со взрывом первой мины Климчук был смертельно ранен осколками. Санинструктора среди курсантов не было. Товарищи пытались его перевязать с помощью индивидуальных пакетов, но старшина через несколько минут умер. Несколько человек было убито наповал, стонали или немели в шоке раненые, а мины продолжали с глухим шумом рваться среди курсантов. Каждое немецкое отделение пехоты имело три штатных миномета, и именно эти минометы в 1941 году проложили им путь до Москвы и Ленинграда.
Но удивительно, пулемет остался цел. Курсант Сёмочкин прильнул к нему, вглядываясь сквозь оседавшую пыль минных разрывов, через которую угадывались перебегающие фигуры-тени немецких пехотинцев. Треск очереди пулемета и снова шквал мин. Сёмочкин был убит наповал. Его сменил уже дважды раненый курсант Доценко.
Кто-то крикнул: «Танки! Обходят!» Слева от позиции курсантов, по ложбине, в тучах пыли угадывались приземистые тени нескольких танков. За ними перебегали пехотинцы. Вся надежда теперь была на то, что в тылу танки встретит огонь корабельной артиллерии. По соседству, курсанты точно не знали, где именно, сидели корректировщики с какого-то эсминца.
Всё произошло так быстро, что вначале никто не обратил внимания на то, что лежащий за пулеметом курсант Доценко тоже уже убит. Две автоматные пули попали ему в голову. За пулемет лег курсант Буркин и стал бить длинными очередями в неясные, маячащие впереди тени. Что-то ударило его сперва в плечо, потом в голову. Ему казалось, что он продолжает бить из пулемета, но уже не в тени, а в какие-то красные круги, чередой идущие перед его глазами. Он ясно слышал звук пулеметных очередей, столь резкий и характерный.
Но стрелял из пулемета уже не он, а курсант Шульга. Сам Буркин тяжелораненым лежал в полузабытьи рядом. Немцы снова залегли, и снова 80-миллиметровые мины обрушились на позиции курсантов. Мины лопались со смачным шумом, отдаленно напоминая звук пробки от шампанского. Зловеще шелестели осколки. Шульга лежал, уткнувшись головой в песок, напрягшись всем телом, ожидая своей участи. На него сыпались комья земли, камни, какие-то щепки, но когда обстрел прекратился, он понял, что остался невредим. Радом стонал пришедший в себя Буркин.
Шульга огляделся. Вокруг в разных неестественных и страшных позах лежали убитые товарищи. Из всего взвода уцелели Буркин и он. Где-то позади ухали взрывы, поднимались клубы черного и багрового дыма. Горел поселок Ассаку, а по Тартускому шоссе двигалась колонна мотоциклистов. Шульга инстинктивно прильнул к пулемету. Но пулемет молчал. Кончились патроны. Было 4 часа 17 минут. Все продолжалось около двенадцати минут. Нужно было уходить. Только поднявшись, Шульга обнаружил, что ранен в ногу. Сжав зубы, неся на себе две винтовки и пулемет с пустым диском, прихрамывая на раненую ногу и поддерживая тяжелораненого Буркина, Шульга побрел в тыл, надеясь где-нибудь встретить своих.
Почему-то вспомнилось, как еще вчера, еще вчера в новеньком обмундировании первого срока, синея отглаженными воротничками, они, полные отваги, были выстроены на пирсе, и сам адмирал Трибуц говорил, что только они — надежда и смена флота — способны остановить врага, рвущегося к главной базе КБФ. Понадобилось всего десять минут боя, чтобы от них — надежды и смены флота — не осталось практически ничего, кроме груды убитых, обрывков тельняшек, форменок, залитых кровью бескозырок и брошенных винтовок, ржавые останки которых еще много лет будут единственными свидетелями этих событий...