Таллиннский переход

24 августа 1941, 03:55

Капитан 1-го ранга Сухоруков, командир крейсера «Киров», выскочив на левое крыло ходового мостика, с тревогой наблюдал, как четыре огромных грязно-серых столба воды, поднятых немецкими снарядами, медленно оседали в каких-нибудь 50 метрах от левого борта крейсера. Было совершенно ясно, что за ночь противник подтянул к городу тяжелую артиллерию, видимо, 152 или 203-миллиметровые орудия, и с рассвета начал обстрел гавани.

После того, как 22 августа в 20 часов 25 минут «Киров» открыл огонь орудиями главного калибра по стремительно наступающему на Таллинн противнику, капитан 1-го ранга Сухоруков, как, впрочем, любой из его подчиненных, практически не спал, забываясь только в тревожной дремоте в плетенном кресле на мостике. Беспрерывно сыпались заявки сухопутного командования, просящего, молящего, взывающего об артиллерийской поддержке. Стоило крейсеру хотя бы на полчаса прекратить огонь, как радиорубка корабля взрывалась от панических запросов и истерических просьб: «Огня! Огня!» И три трёхорудийные 180-миллиметровые башни «Кирова» непрерывно извергали огонь. Командир дивизиона главного калибра старший лейтенант Шварцберг, недавно переведенный на «Киров» с эсминца «Сметливый», подтвердил свою репутацию лучшего артиллериста на флоте: огонь крейсера был очень эффективным, и прорваться через него было фактически невозможно. Во всяком случае, войдя в зону поражения артиллерии «Кирова», немцы очень заметно замедлили темп своего наступления.

Но «Киров» был единственным крейсером на Таллиннском рейде и единственным советским крейсером на Балтике — его однотипный собрат «Максим Горький», искалеченный в первые дни войны, ремонтировался в Кронштадте. И не мог один «Киров» обеспечить все участки сухопутного фронта, а поскольку он был один, было несложно нейтрализовать его, а при удаче — тяжело повредить или даже утопить. Ещё вчера полевые орудия противника навязали крейсеру контрбатарейную борьбу, отвлекая его внимание от поддержки сухопутных войск, выпустив по кораблю более 600 снарядов. Тесна была для маневра такого корабля как «Киров» акватория таллиннского рейда, к тому же перегороженная от Пириты до Пальясаара противолодочными боновыми сетями.

Но капитан 1-го ранга Сухоруков недаром слыл одним из опытнейших и самых решительных командиров на всем флоте. Награжденный еще в 1936 году «Орденом Ленина» за проводку Северным морским путем через арктические льды эсминца «Войков» во Владивосток и «Орденом Боевого Красного Знамени» за участие в ожесточенной зимней войне с Финляндией, он маневрировал вверенными ему 9500 тоннами стали на тесном рейде так, как не всякий командир мог бы маневрировать эсминцем и сторожевиком. Для помощи в маневрировании был придан «Кирову» маленький буксир, «С-103» под командованием капитана Гаврилова, который суетился то с правого, то с левого борта крейсера, то толкал его в корму, то появлялся у носа, помогая крутиться чуть ли не на одном месте и избегать прямых попаданий. И продолжал крейсер греметь своими орудиями, выбивая стекла в таллиннских домах, тяжелым басом включаясь в общий гул непрерывной канонады, висящей над городом, рейдом и гаванью, а 23 августа зенитные батареи правого борта крейсера даже подбили самолет-разведчик противника, который совершил вынужденную посадку на остров Прангли, попав в плен вместе с пилотами...

«Киров» — первенец советского большого флота — первый крупный корабль, построенный в советское время — был обязан своим появлением на свет, главным образом, тому, что Иосиф Виссарионович Сталин, как и большинство диктаторов всех времен, до конца своей жизни страдал гигантоманией. Не имея военно-морского, как, впрочем, и никакого другого образования, находясь в плену придуманных им же самим примитивных схем как внутренней, так и внешней политики, Сталин искренне считал, что на пути к мировой революции имеется только одна помеха — Англия с ее огромным флотом линкоров и линейных крейсеров. Почему именно Англия, а не Америка? Этого не знает никто. Возможно, что вождь об американском флоте вообще ничего не слышал до вступления США во вторую мировую войну. Но Гранд-флит Великобритании давил на его воображение. Именно на Гранд-флите зиждется императорская мощь Англии, считал он, а когда рухнет Британская империя, тогда до мировой революции уже и рукой подать.

В своем личном кинозале Сталин чуть ли не каждую неделю смотрел старую хронику Ютландского боя. Лес мачт огромного количества английских и германских дредноутов, черное небо от дыма из бесчисленных труб, залпы громадных орудий. Смелый вызов немцев британской имперской мощи, к сожалению, закончился неудачно. Следующий вызов бросит он, Сталин. Его воображение рисовало ему ютландские армады под советским флагом, идущие на битву с Гранд-флитом. Линкоры, линейные крейсеры, равных которым нет в мире, окруженные эскадрами легких крейсеров и бесчисленными флотилиями эсминцев, громят англичан и разносят знамя пролетарской революции по всему миру. Вот авианосцев Сталин почему-то не любил, просто терпеть их не мог, считая их «буржуазными штучками», и никто даже не осмеливался произносить само слово «авианосец» в его присутствии.

К сожалению, между столь амбициозными планами товарища Сталина и их выполнением лежала полная неготовность промышленности начать строительство крупных кораблей, даже легких крейсеров. Огонь первой и гражданской войн, послевоенная разруха и революционные чистки почти полностью уничтожили специалистов-кораблестроителей, раскидали по весям опытных рабочих; да и сами судостроительные заводы находились в жалком состоянии. Однако мечта — это мечта: ее надо претворить в жизнь. И вот в годы, когда страна еще не успела подняться на ноги после нокаута 1914-1921 годов, когда целые области СССР вымирали от голода, когда по карточкам выдавались рубашки и дрова, в сухопутной стране начала осуществляться гигантская программа военного кораблестроения, не имеющая ничего общего с нуждами, истинными нуждами государственной обороны.

Советские эмиссары, легальные и нелегальные, ринулись в Западную Европу и США в целью приобрести или раздобыть другим способом проекты современных боевых кораблей. Основные морские державы мира, которые в те годы, наоборот, резали свой флот согласно положениям Вашингтонского договора, встретили советские предложения с некоторым смущением. Правда, «другим способом» проектов раздобыть удалось достаточно, но толку от них не было — в жизнь их все равно воплотить было невозможно без технической помощи с Запада.

Помогли новые друзья — Германия и Италия. Немцы готовы были продать нам проектные чертежи «Бисмарка», но нас это не устраивало — слабый линкор: артиллерия, смешно сказать, всего 381-миллиметровая. Да и дорого немцы драли за проект. А вот итальянцы сходу нам предложили купить у них проект тяжелого крейсера типа «Пола» по дешёвке, обещая при этом самим его и построить. Нет, уж, построим мы сами, а вы давайте проект и комплектующие детали. Итальянцы согласились: они не меньше нашего нуждались в деньгах. Однако выяснилось, что «Полу» с ее 203-миллиметровыми орудиями нам не осилить. Пришлось сторговаться на легком крейсере типа «Раймондо Монтекукколи» с шестидюймовой артиллерией, что было до обидного мало.

И тогда в чью-то гениальную голову (позже выяснилось, что в голову А. А. Флоренского) пришла идея вооружить итальянский проект нашими 180-миллиметровыми орудиями. Правда, международные соглашения предусматривали, что легкие крейсеры не должны иметь калибр орудий более 155 миллиметров, но, поскольку, СССР эти соглашения не подписывал, то и, естественно, не обязан был их выполнять, а 180-миллиметровые орудия с длиной ствола в 57 калибров, с высокими баллистическими характеристиками уже были разработаны и испытаны на крейсере «Красный Кавказ».

Сказано — сделано: крёстная мать советского военно-морского флота — итальянская фирма «Ансальдо» — прислала в СССР всю техническую документацию и чертежи крейсера «Раймондо Монтекукколи», комплект рабочих чертежей энергетической установки, саму энергетическую установку, включая два главных турбозубчатых агрегата, шесть котлов и весь каталог вспомогательных механизмов. Правда, из-за того, что вместо четырех двухорудийных башен 155-миллиметровых орудий на корабль пришлось устанавливать три трёхорудийные башни 180-миллиметровых орудий, пришлось кое-что переделать, пересчитать и переработать, но в целом итальянский проект удалось не очень испортить, и 22 октября 1935 года на стапеле Балтийского завода в Ленинграде в присутствии Калинина и тогдашнего начальника морских сил СССР Орлова был заложен корабль, нареченный «Кировым» в память бывшего секретаря ленинградского обкома партии, который настолько открыто интриговал против товарища Сталина, что его пришлось пристрелить прямо в Смольном.

Корабль строился тяжело. Медленно шла листовая фондированная сталь из Магнитогорска и Краматорска, не хватало рабочих и инженеров. Назначенная на крейсер команда в количестве 850 человек была распределена по цехам завода. Руководство завода получило приказ спустить корабль на воду не позднее, чем через год после закладки. На немногочисленных инженеров дамокловым мечом в любой момент могло свалиться обвинение во вредительстве. Вовсю применялись новые методы повышения производительности труда: корабль был объявлен стахановским, было организовано соцсоревнование за переходящее Красное знамя, работы шли круглосуточно, но уложиться в намеченные сроки не удалось.

В ноябре на завод нагрянула комиссия в составе Жданова, заменившего убитого Кирова; Будёного и Ворошилова. Последние двое специально прибыли из Москвы по приказу Сталина, который сам за все время своего прибывания у власти в Ленинград почему-то не приезжал, чего-то боялся, хотя бояться ему, конечно, было совершенно нечего. Комиссия, учитывая её представительный состав, имела огромные полномочия, но практически сделать ничего не могла, кроме как припугнуть руководство завода и, собрав митинг рабочих, взять с них обязательство спустить крейсер на воду к 1 декабря 1936 года.

30 ноября 1936 года «Киров» был спущен на воду. Достройка крейсера шла все в том же лихорадочном темпе, и 12 марта 1937 года, на «Кирове» впервые подняли пары, проверили ГТЗА, а 7 августа 1937 года корабль вышел в море на ходовые испытания. Во время испытаний, 12 августа, пробило главный паропровод, паром обварило 11 человек, в турбине был обнаружен «питтинг» (выкрашивание металла из зубьев шестерен). И хотя в авариях, надо честно сказать, виноваты были итальянцы и, в какой-то степени, страшная гонка при производстве монтажных работ, козлом отпущения почему- то сделали председателя государственной приемной комиссии Векмана, а также — уполномоченного постоянной комиссии капитана 1-го ранга Кюна. Обоих арестовали, и о их дальнейшей судьбе ничего не известно. Председателем государственной комиссии был назначен капитан 2-го ранга Долинин.

Все эти события, а также выявленные на испытаниях недостатки, столь свойственные итальянским крейсерам вообще, а на специфической балтийской волне — в особенности, задержали ввод «Кирова» в строй. Только 25 сентября капитан 2-го ранга Долинин, боясь разделить судьбу Векмана, решился подписать приемочный акт, а на следующий день, 26 сентября, на «Кирове» торжественно был поднят военно-морской флаг. «Первенец советского большого флота» действительно произвел фурор во всём мире, главным образом, потому, что весь мир не мог и предполагать, учитывая многочисленные военно-политические, экономические и географические факторы, что при такой массе нерешенных проблем, включая и проблемы военного характера, Советский Союз развернет столь гигантскую по масштабам программу создания океанского флота.[2]

25 октября 1939 года «Киров» в окружении эсминцев, неся флаг командующего флотом, появился на Таллиннском рейде и произвел, как и положено в иностранном порту, салют наций. Экипаж, построенный по большому сбору, напряженно застыл на палубе. Башенные орудия «Кирова» были заряжены боевыми снарядами — можно было ожидать любого развития событий. После некоторого замешательства эстонская береговая батарея произвела ответный салют.

В Европе уже полыхала вторая мировая война. Разодрав вместе с Гитлером Польшу, СССР решил воспользоваться случаем и вернуть себе то, что пришлось некогда отдать по кабальному Брест-Литовскому договору 1918 года. 28 сентября 1939 года при подписании договора о дружбе и границе с Германией Молотов прямо заявил о желании Советского Союза вернуть себе Прибалтику и Финляндию. Сталин искренне считал, что Ленин явно погорячился, предоставив Финляндии независимость. Немцы, которые также с неменьшей алчностью взирали на беззащитные прибалтийские республики, было заартачились, требуя дележки: Литва — нам, Эстония и Латвия — вам. Советский Союз решительно возражал, ссылаясь на великие деяния Петра I. Наконец, немцам заткнули глотку обещаниями щедрых поставок зерна и нефти, в которых Германия уже ощущала острейшую нужду, так как развязала войну в Европе, будучи совершенно еще к ней не готовой в экономическом отношении.

Заручившись согласием немцев, СССР начал действовать стремительно и решительно. Для начала прибалтийским республикам был навязан договор о праве базирования кораблей Балтийского флота в их портах, в силу которого «Киров» пришел в Таллинн, а через несколько дней направился в Либаву, где более часа пришлось ждать ответного салюта. Быстро оценив беспомощность Прибалтики в создавшейся международной обстановке, Сталин просто приказал присоединить их к СССР в качестве «равноправных союзных республик», а затем занялся Финляндией.

Однако финны, известные своим упрямством и несговорчивостью, упорно не желали предоставлять свои порты под базы советскому флоту, не желали уступать ни пяди своей территории, не желали просто так, без выборов, допускать коммунистов в парламент. И тогда Советский Союз, потеряв терпение и отбросив всякие приличия, объявил Финляндии войну. Огромная страна с населением 180 миллионов человек не постеснялась объявить агрессором, якобы готовившим нападение на СССР, маленькую страну с населением в 3 миллиона человек, что было меньше населения одного Ленинграда. При этом был применен старый приём, оправдавший себя в Прибалтике и применяемый почти без изменений до наших дней. Быстро было сформировано новое финское правительство под председательством Отто Киунсена, которое, объявив правительство в Хельсинки незаконным, запросило СССР об интернациональной помощи.

30 ноября 1939 года в кают-кампании «Кирова» был собран весь командный состав. Тогдашний командир крейсера, капитан 2-го ранга Фельдман, и комиссар Столяров объявили офицерам, что, в связи с нападением (!) Финляндии на СССР, началась война. «Кирову» предстоит выйти в море и бомбардировать финскую береговую батарею на острове Руссаро у Ханко. На борту «Кирова» находился знаменитый корреспондент «Правды» Вишневский для передачи в газеты первой победной сводки.

1 декабря «Киров» подошел к острову Руссаро, но не успел корабль лечь на боевой курс, как был тут же накрыт огнём береговой батареи. Финские артиллеристы умели с первого залпа вести огонь на поражение. За первым накрытием последовало второе, затем третье. Вспыхнул пожар. 17 человек было убито, более 30 — ранено. Ошеломленные моряки метались в огне и дыму на пронзительном ветре, при двадцатиградусном морозе, не зная, что предпринять. Первые же боевые залпы показали низкий уровень боевой подготовки, особенно офицеров. Капитан 2-го ранга Фельдман поспешил вы вести «Киров» из боя. Многим запомнилась картина, когда буксиры тянули закоптелый, зияющий пробоинами «Киров» к стенке судоремонтного завода в Либаве, а толпы народа, собравшиеся вдоль берегов узкого канала, глядели на израненный корабль.

В своей корреспонденции Всеволод Вишневский, избегая подробностей, кратко отметил, что «Киров» получил боевое крещение. Для крейсера «Киров» война с Финляндией была окончена. Эта война, задуманная как молниеносная кампания по образцу, преподанному немцами в Польше, обернулась изнурительной и кровопролитной войной на истощение. За оружие, отстаивая свою национальную независимость, взялся весь народ Финляндии. Красная Армия, демонстрируя, несмотря на чудовищное превосходство в силах, полное неумение воевать, безнадежно застряла в снегах и лесах Карельского перешейка, а на Петрозаводском направлении даже стала отступать. 380 тысяч убитых, раненых и обмороженных, 35 тысяч пленных — вот цена нашей войны с финнами, армия которых не превышала при проведении мобилизации 100 тысяч человек, практически не имея в своем составе ни танков, ни авиации.

Именно война с Финляндией, показавшая полную военную неграмотность Красной Армии на всех уровнях от маршала до рядового, убедила Гитлера, что Советский Союз можно разгромить в ходе молниеносной кампании, и тот принял окончательное решение о нападении!..

День 22 июня 1941 года застал «Киров» в Усть-Двинске. Пока на крейсере, отбивающем первые налеты авиации противника, пришли в себя от первого потрясения и смогли более-менее трезво оценить обстановку, противник уже подходил к Риге. На «Кирове» поняли, что попали в ловушку. Ирбенский пролив практически закрыт — там уже подорвался и чудом уцелел собрат «Кирова» — крейсер «Максим Горький» и погибло несколько других кораблей. Прорываться через Ирбены — самоубийство. Остается Моонзундский пролив, давно считавшийся несудоходным, особенно для кораблей такого класса как «Киров». Но альтернативы не было: либо бросить «Киров» в Риге, либо попытаться пробиться через Моонзунд. Выгрузив все, что было можно, скрежеща днищем по дну пролива, ломая руль и винты, вынесенные итальянскими проектировщиками более чем на метр от основной линии корпуса для увеличения скорости и маневренности, «Киров» 29 июня вошел в пролив, следуя за целой флотилией буксиров и черпалок.

Капитан 2-го ранга Сухоруков, ювелирно управляя крейсером, вёл его в тесном пространстве вех, спешно выставленных гидрографами. Ведя крейсер поистине шестым чувством, свойственным всем опытным командирам, капитан 2-го ранга Сухоруков то останавливал корабль, то снова давал ход; скрежет днища отдавался в сердце, за кормой корабля дыбом вставали рыжий песок, ил и грязь. На всех кораблях, уходивших через пролив вместе с «Кировым», затаив дыхание следили за крейсером.

Капитан 2-го ранга Сухоруков, внешне совершенно спокойный, отдавал четкие команды на руль. Он хорошо понимал, что пролив необходимо проскочить до скорого июльского рассвета. Если авиация противника утром застанет корабли в проливе, все будут уничтожены. Однако вскоре машину пришлось остановить, чтобы не сломать винты о грунт. Латвийский ледокол «Лачплесис» повел «Киров» на буксире. Руль и винты крейсера продолжали скрежетать по дну. Казалось бы, гидрографы и штурманы, готовясь к прорыву, с наибольшей точностью рассчитали курсы «Кирова», казалось бы, уже невозможно было точнее управлять кораблем, чем это делал капитан 2-го ранга Сухоруков, однако в 00:30 30 июня «Киров» всем корпусом тяжело сел на мель.

Находящийся на «Кирове» адмирал Дрозд позднее вспоминал, что все на мостике в этот момент «съёжились». Ледокол «Лачплесис», разворачивая крейсер из стороны в сторону, пытался снять его с мели. Ничего не получилось — «Киров» прочно сидел на грунте. Напрягая всю мощь своих машин, ледокол попытался снять «Киров» с банки рывками. Один за другим рвались восьмидюймовые буксирные концы, заводили новые в отчаянной решимости: все понимали, что с ними будет, если «Киров» придется бросить в проливе. На крейсере началась перегрузка всего, что еще не успели выгрузить, с носа на корму. Для облегчения носа на корму был переведен и весь экипаж. Наконец, как записано в официальном отчете, «начали сочетать перемещение краснофлотцев вдоль корабля с сильными рывками ледокола», то есть в отчаянии прибегли к способу незапамятных времен парусного флота. К 02:00 крейсер удалось содрать с банки.

Близился рассвет, но значительная часть пролива была еще впереди. За восемь с половиной часов следования проливом «Киров» еще пять раз садился на мель и все начиналось с начала. Еще восемь буксирных концов было разорвано, скидывали на подошедшие эсминцы все, что можно: боезапас, остатки продовольствия, воды и топлива, всех лишних людей. Давно рассвело, но немецкая авиация не появлялась. Возможно, немцы считали, что «Киров» застрянет в проливе, а, возможно, просто проглядели прорыв в запале наступления, Что им был этот крейсер, которому все равно дальше Ленинграда отступать было некуда, а взять Ленинград немцы надеялись в середине сентября. Немцы сами не ахти как умели воевать на море и над морем, и наша Балтийская трагедия произошла вовсе не от какого-то их умения, а от нашей собственной полной военно-морской безграмотности. Да уж и надоело повторять, что и флота у немцев на Балтике не было...

30 июня в 10 часов 30 минут ледокол «Лачплесис», наконец, вытащил «Киров» на большую воду. Выйдя из пролива Хари-Курк между островами Харилайд и Вирмси и повернув строго на север, корабли построились в боевой порядок: «Киров» в центре, охраняемый по бортам эсминцами, впереди — тральщики и морские охотники. Замыкала ордер подводная лодка «М-81». Она-то и подорвалась на мине, мгновенно исчезнув в пучине. На кораблях сочли это чудом, поскольку о минах кратности на флоте мало кто слышал, а, скорее, не слышал никто, хотя считается, что эти мины изобрели в СССР.

Отбив по дороге довольно неуверенный налет трех «юнкерсов», «Киров» к вечеру 1 июля пришел на таллиннский рейд. Корабль нуждался чуть ли не в капитальном ремонте. Корпус тёк, как говорится, по всем швам. Донки были забиты песком. Рули сломаны, винты деформированы, кронштейны оборваны, боковые кили смяты и сплющены, днище гофрировано в нескольких местах, обшивка подводной части корпуса смята. Нужен был док, но в Таллинне его не было, а док в Кронштадте был занят «Максимом Горьким». Слегка залатали своими силами. Кое-что подклепали, кое-что подцементировали, кое-что перебрали и выправили. Правда, скорость хода упала до 24 узлов, но уже никто не думал о бое на полных ходах с крейсерами из завесы Гранд-флита, а для конкретных условий корабль вполне сохранил боеспособность. И «Киров» включился в оборону города, став костяком этой обороны, ее символом, ее надеждой. Тем больше желания было у наседавшего противника уничтожить этот корабль...

Высокие столбы воды поднялись с правого борта «Кирова», на этот раз гораздо ближе, всего метрах в пятнадцати от борта. Капитан 2-го ранга Сухоруков, отработав телеграфом «полный назад», дал команду на руль. Стоявший на правом крыле мостика старпом крейсера, капитан 3-го ранга Дёгтев, пролаял в мегафон команду на буксир. Взметнув по корме бурун, завибрировав и застонав от резкой перемены режима работы машины, подталкиваемый буксиром, «Киров» стремительно пошел кормой вперед. Столбы воды от следующего немецкого залпа поднялись метрах в тридцати по носу корабля. Сухоруков перекинул телеграфы на «стоп», затем на «самый малый вперед». Буксир, предугадав маневр Сухорукова, ринулся к левой скуле крейсера, упершись в нее носовым кранцем, сдерживая циркуляцию огромного корабля от положенного влево руля. Развернувшись почти на месте, «Киров» встал почти перпендикулярно своему прежнему курсу. Столбы воды поднялись и стали медленно оседать с обоих бортов крейсера. Осколки застучали по бортам и надстройкам. Корабль рвануло: обе носовые башни главного калибра полыхнули огнем, пытаясь подавить бьющую с закрытой позиции тяжелую батарею противника.

Отходя малым ходом от берега, капитан 2-го ранга Сухоруков с тревогой поглядывал на небо: уже совсем рассвело, с минуту на минуту можно было ждать воздушного налета. Низкая облачность и моросящий предосенний дождь внушали лишь слабую надежду, что налёт не состоится. Приказав задымить рейд, Сухоруков, отойдя задним ходом почти до самой линии боновых заграждений, развернул корабль вправо. Залпом грохнули все девять орудий главного калибра. Грохот непрерывной канонады разрывал уши и голову. Все ревело, звенело, вибрировало. Столбы черно-бурого дыма поднимались над городом и гаванью, стелясь над лесом мачт, смешиваясь с дымом и паром от бесчисленных дымовых труб боевых кораблей, транспортов и буксиров. Часы в боевой рубке крейсера показывали 04:30.