Таякан

ЧТО В РЮКЗАКЕ БРИГАДИСТА?

В НАВИСШЕЙ над дорогой бурой скале Ричард различил каменную голову Большого Бога. Из нагромождения камней дожди и ветры высекли тонкий с горбинкой нос, острые скулы и высокий лоб. Пушистые сосны поднимались над каменным изваянием и были похожи на орлиные перья, служившие индейцам боевым украшением. На карте, подаренной Ричарду в Хинотеге, каменная гряда, как ориентир, была обведена красным кружком. Грунтовая дорога разбивалась здесь на десятки едва заметных троп.

От Большого Бога, так сказали, напутствуя Ричарда в молодежном комитете, до селения индейцев чоротегов — час пути. Идти надо строго на север, к границе, и так, чтобы, обернувшись, видеть каменный профиль.

Утоптанная тропа обещала быть короткой. Шагая по ней, Ричард думал о том, как когда-то, лет четыреста назад, быть может, по этой самой тропе только с севера на юг шел отряд испанских конкистадоров[13]. Широкие шляпы, в руках короткие негнущиеся копья, извергающие огонь и гром... У озера пришельцы встретились с индейцами племени чоротегов. Никарао — так звали вождя индейцев. «Вода Никарао» — «Никарагуа» — назвали испанцы озеро. Но было у Никарао еще одно имя — таякан, вождь, предводитель. Портрета или описания его не сохранилось. В одной из книг, которую Ричард нес в рюкзаке, было написано, что чоротеги — отважные охотники и рыболовы, встретили бледнолицых пришельцев радушно... Каким был ответ испанцев? В Леоне в индейской церкви Ричард видел деревянную скульптуру рыжебородого конкистадора на белой лошади. На боку у испанца висел плоский меч, в руке — пика со стальным жалом. Скульптура стояла за толстой железной решеткой. Видимо, даже ненастоящий, он вселял в сердца потомков чоротегов чувство, похожее на страх...

Когда Ричард был совсем маленький, он часто донимал мать вопросами: «А каким был дед? А прадед? Кто они? А отец? В нем есть индейская кровь?»

Ричард вспомнил, как, вернувшись из Леона, он долго и внимательно изучал в зеркале свое лицо. Смущенно, но довольно хмыкнув, он нашел, что в нем счастливо сочетаются испанская выразительность голубых глаз, черные вьющиеся волосы африканских предков, завезенных в давние времена, и независимость индийского характера, которые, как заметил Ричард, особенно нравится девчонкам.

Зеркальце лежало в кармашке рюкзака, в котором находился весь нехитрый скарб бригадиста: сетка против москитов, коробка таблеток для обеззараживания воды, полиэтиленовая кружка. Еще в рюкзаке лежали капроновый гамак и легкое одеяло. Главным сокровищем и одновременно оружием бригадиста были книги, несколько тетрадей и восемь карандашей...

— До тебя в этом селении бригадистов не было! — сказали в провинциальном комитете по борьбе с неграмотностью. — Ты встретишь людей, не знающих, что такое карандаши. Да, да, и такие еще есть. В соседней деревне работал наш парень. Но он исчез. Мы ничего не знаем о его судьбе.

К широкой лямке рюкзака была привязана керосиновая лампа. На поясе в мягкой рыжей кобуре восьмизарядный револьвер — подарок Дугласа. Гитара — на левом плече.

С пологого холма Ричарду открылось индейское селение, политое густым розовым солнечным цветом. Вигвамы, посвист метких стрел и грозных томагавков.— жившие в воображении Ричарда, — абсолютно не вписывались в стены новых шлакоблочных домов. На их фасадах, обращенных к Гондурасу, буквами величиной в рост пятилетнего ребенка, красовались лозунги «Контрас не пройдут». За селением, у крайних домов, тянулась жилка окопов...

Отпугнув рыжую собаку с вислым животом, Ричард вошел в сколоченную из фанерных листов лачугу, где жил староста селения.

— Учитель? Так? — встретил его старик Ренальдо. — Вижу, спускаешься с горы. Синяя рубашка, рюкзак, лампа — значит учитель. Я видел такого в соседнем селении. Он ушел в город и не вернулся... Испугался — я так понимаю.

— Возможно. Я буду жить у вас? — осторожно вступил Ричард, зная, что в зоне войны к новому человеку относятся с опаской. — Жить у вас мне рекомендовали в Хинотеге.

— У меня? — Старик покачал головой. — Три дня назад на селение был налет контрас. Разве ты не увидел на моем доме крест?

Черные, окруженные самодельными бумажными цветами, кресты Ричард заметил на четырех ближайших лачугах. Обозначали они одно: здесь оплакивают убитого.

— В доме, где поселилось горе, тебе жить нельзя, — упреждая возражения, старик положил ладонь на плечо Ричарда. — Новое дело с кладбища не начинают. У меня второй день там спит сын...

— Я могу жить без крыши. В моем рюкзаке гамак, одеяло...

— Ты будешь жить у Клаудио и Розалии в новом доме. Идем!

В дверном проеме дома, к которому старик привел Ричарда, стоял человек. Бородатый, широкоплечий крестьянин упирался в землю босыми ступнями. Перепачканный сажей и окопной землей, он походил на корень мощного дерева, вышедшего из земли. Автомат он держал совсем не по-военному — за ствол, так держат черенок лопаты или ручку мачете.

Большая крестьянская семья собралась у окна, над которым красной и черной красками была нарисована широкополая шляпа «генерала свободных людей» Сандино, символ революции.

Все с интересом смотрели на Ричарда.

— Рейнальдо, это и есть учитель, о котором ты говорил? — зарокотал бородач. — Что ж, я, дон Клаудио, благодарен этому городскому человеку за то, что он не морщит нос при виде моего жилища. Я знаю, какие дома в городе... Как твое имя, товарищ?