Таякан

«МЫ - НЕ РЫБЫ...»

— БУЭНОС, компаньеро! Эй, Розалия, Антонио, Хуанито, Франсиско, Педро, посмотрите, кто к нам пришел! — Дон Клаудио старался никого не забыть из своего многочисленного семейства.

Рядом с доном Клаудио кофейные ягоды срывали самые младшие в семье.

— Я очень рад, что вы правильно поняли, где сейчас нужно быть! Эй, уважаемый Хуанито, — обратился крестьянин к человеку в рваной майке, — по-моему, у вас новая соломенная шляпа. К вашей майке она не подходит. Она к лицу нашему другу.

— Кто это? — поинтересовался владелец рваной майки, протягивая шляпу.

— Это Ричард Лоза, бригадист. Он будет учить после сафры наших детей. Вы мне не верили, спросите его. В городе и взрослым и детям втыкают иголки сюда и сюда. — Дон Клаудио показал пальцем, куда делают уколы, и над плантацией разнесся хохот.

— Будет даже больно. Я попробовал в городе, — уже серьезно говорил дон Клаудио, поправляя на плече автомат. — Но зато потом наши дети не заболеют. Правильно я говорю, компаньеро Ричард?

Ричард кивнул. Он взял широкую корзину, перекинул, как Карлос, через голову веревку. Поправил кобуру и фляжку на боку. За работу!

Первые ягоды с гулким стуком упали на дно корзины. Молодые кофейные деревья низкие как кустарник. Взрослые деревья могут достигать в высоту трех метров. Не просто было бы собирать урожай с верхних веток, если бы не гибкий, словно каучуковый, ствол, который можно согнуть, не причиняя ему вреда. Между двух взрослых деревьев раскачивалось огромное красно-черное полотнище с надписью: «Уборка кофе — фронт борьбы против контрреволюции и империализма».

Из учебников, по рассказам отца Ричард знал, что основа экономики Никарагуа — сельское хозяйство. Крестьяне выращивают рис, хлопчатник, кофе, сахарный тростник, фасоль, кукурузу, бананы, какао. Кофе — главное богатство аграрной Никарагуа идет на экспорт. За счет кофе республика получает валюту.

На валюту революция покупает станки и сельскохозяйственную технику, лекарства и запчасти для оборудования.

С ноября по февраль, когда идет уборка кофе, контрас особенно свирепствуют, стараются запугать сборщиков, сорвать страду и тем самым подорвать экономику страны. Вот почему так важно молодой республике иметь большой урожай с каждого из тридцати семи миллионов кофейных деревьев. Никарагуанский кофе, выращенный на склонах вулканической гряды, удивительный: он ароматный и нежный. Высокое качество никарагуанского кофе, впитавшего яркость солнца и щедрость крестьянской души, известно во всем мире. Тысячи никарагуанских крестьян, служащих, студентов и школьников становятся в уборочную страду добровольными бойцами трудового фронта.

...Плантация охватывала склоны холмов широкой лентой. Оказывается, удивлялся Ричард, крутизна нисколько не смущает кофейные деревья. А вот сборщикам достается. Ровные площадки переходят в полуотвесные. Скатиться с нее вниз и сломать шею очень даже просто. «Чтобы работать на таком участке, — подшучивал над собой Ричард, — хорошо бы иметь три руки: две — отделяют плоды от веток, а третьей — за эти ветки цепляться...»

Донышко корзины покрылось первым слоем ягод.

— Э, Клаудио! — крикнул старик Ренальдо. — Ваши страстные речи мы слушаем часто. Пусть выступит компаньеро Ричард.

— Я обязательно скажу, — сложив руки рупором, ответил Ричард. — Мне нужно несколько минут.

В его корзину то и дело вместе со спелыми красными ягодами падали зеленые. Такого сборщика застыдят, и все, что он собирал, придется перебирать.

Ягоды гроздьями лепятся вплотную к ветке. Созревшие — красные сочные. В Никарагуа их называют «эль рохито» — красный.

— Не получается? Я сам покажу... — предложил Карлос. — Протаскивать ветку через кулак нельзя. Выбирайте только красные ягоды. Они не так крепко сидят на ветке как зеленые. Срывая спелую ягоду, не повредите ножку. Иначе на этом месте уже никогда не вырастет новая ягода.

Ричард был рад возможности вот так в работе рассказать крестьянам о предстоящей вакцинации детей.

Он собирался было начать разговор вновь, как вдруг в корзину, зашипев, шлепнулась с ветки змея. Толщиной с палец, зеленовато-коричневая красавица извивалась на горке ягод, пытаясь вползти на стенку корзины. Дон Клаудио был рядом. Он подхватил змею за хвост и, не дав ей опомниться, забросил в траву. Довольный своей проворностью, он разгладил рукой пышные усы и сказал:

— Это кофейная змея. Цапнет за руку — только и успеешь могилу выкопать. Компа Ричард, слышал я, что и против их укуса есть лекарство. Правда ли это?

Таких, как дон Клаудио, понимающих значение прививок и верящих в силу «городских» таблеток, в поселке было совсем немного. Это было одним из первых открытий Ричарда, приведших его в изумление. Среди крестьян ползли слухи, которые распространяли агенты контрас. Людям говорили «по секрету», что детям будут вводить не сыворотку от болезней, а «кислоту для промывания мозгов, которую изготовили злодеи Кубы и холодной России». Ложь всегда была оружием контрреволюционеров. И бороться с ней порой труднее, чем с автоматом в руках отбивать атаки врагов.

— Есть лекарство, спасающее человека от змеиного укуса, — обрадовался Ричард подходящей завязке разговора. — Но сейчас я хочу рассказать всем о другом. Скоро, быть может, завтра, в селение придут врачи. Вам ли не знать, что при Сомосе в нашей стране очень многие дети не доживали и до года. Мне говорили в госпитале знающие люди: из тысячи новорожденных умирало двести. Врачи знают, как помочь детям. Надо делать прививки. И тогда болезни не будут страшны. И на кладбище за вашим поселком больше не прибавится ни одного маленького холмика.

Крестьяне слушали с недоверием. Разве таким должен быть учитель?! Учитель совсем, ну, совсем другой. Правда, какой, многие из них не знали. Потому что никогда в жизни не видели настоящего учителя.

Когда солнце спряталось за гору, сборщики понесли свои корзины на приемный пункт. Ягоды кофе ссыпали в латы — огромные жестяные банки. Часть вооруженных крестьян осталась охранять «инхенио» — деревянные постройки, где моют и сушат собранные плоды. Контрас во время налетов всегда стараются сжечь «инхенио».

На обратном пути дон Клаудио показывал Ричарду поля кооператива.

— А будут они еще больше. — В одной руке дон Клаудио нес за ствол автомат, другой показывал, какие широкие будут поля, когда крестьяне отвоюют землю у сельвы.

У подножия холма в зеленом разливе травы, набирающей рост и сочность от обильных тропических дождей, вакерос — пастух в рыжей шляпе объезжал стадо.

— Редкая у нас земля. Мы бы три урожая сняли... да контрас не дают. В прошлый сезон и половины выращенного маиса из-за них убрать не смогли...

— До революции вся равнина, — продолжал свой рассказ дон Клаудио, — была собственностью одного сомосовского полковника. Даже земля, на которой стояли наши хижины, принадлежала ему. Землю мы захватили сами. Правительство прислало нам титулы[16]. Есть у нас трактор и грузовик. Вон там, компаньеро, на лугу будет ферма. А больницу такую построим — лучше, чем в Манагуа!

Воевать и защищать свою землю мы научились. А вот работать вместе на земле и чтобы честно... Думаешь, подняли все кулаки кверху и дело пошло? О нет, компаньеро! Есть и те, кто думает: вы делали революцию — я не возражал. А теперь кормите меня и моих детей.

Дон Клаудио сдвинул на затылок соломенное сомбреро и широкой грудью втягивал воздух, настоянный на миллионах трав и цветов. Ричарду казалось, что он знает его давно-давно.

«Крестьяне — не птицы, чтобы жить на ветках, — хрипло пел дон Клаудио. — Крестьяне — не рыбы, чтобы питаться водорослями...»